"Там равна сила естества", - говорил еще М.Ломоносов (в оде "Вечернее размышление о божием величестве"). Сперва эта идея имела буквально геоцентрический и антропоцентрический смысл - когда весь мир представляли подобием расположенного в центре "домашнего очага" человечества. Ефремов, однако, не Вселенную рассматривает через призму уникального феномена человека, но в человеке и человечестве отмечает универсально вселенский феномен разума. Преодоление наивного геоцентризма - это включение нас - с нашей логикой и моралью - во всеобщий закон мироздания.

Законы Вселенной проявляются в нашем мире точно так же, как и в незнакомых мирах. Вот почему по духовному облику земного человечества мы можем делать достаточно достоверные предположения о другом разуме. Что касается морали (и нравственности, и этики), все дело здесь в уровне социального сознания, а не в оттенках, создаваемых "расовыми" особенностями. Планетные морали поднимаются к галактической, подобно тому как в своей социальной эволюции национальные сознания сливаются в общечеловеческое. У разумной жизни просто нет иного пути духовного развития, иной путь - инволюция.

Начиная с "Великой Дуги" Ефремов не устает повторять, что разум поднимается к высшему расцвету, лишь преодолевая разобщенность. История человечества - история борьбы за объединение людей и народов. В человеке и человечестве, по-видимому, многое случайно для космоса. Но это - не случайное, это - неумолимый закон целесообразности. Не благие пожелания, не отвлеченные моральные ценности, но железная жизненная необходимость заставила земной разум проделать мучительный путь к социалистическому строю. Разум, как известно, - явление непременно общественное. Общество же, как показывает эволюция независимо от развивавшихся земных цивилизаций, везде проходит сходные фазы. "Возможна, - говорит Ефремов в этой связи, - некая аналогия в становлении высших форм жизни и высших форм общества. Человек мог развиваться лишь в сравнительно стабильных... условиях окружающей природы... Так и высшая форма общества, которая смогла победить космос, строить звездолеты, проникнуть в бездонные глубины пространства, смогла все это дать только после всепланетной стабилизации... и уж, конечно, без катастрофических войн капитализма" (с.253).

Вот почему в космосе вероятней встреча не с чикагским гангстером, не с пентагоновским маньяком, а с существом объединенного мира Вот почему и оттуда, из Неведомого, и отсюда, с нашей Земли, устремятся навстречу друг другу подобные не только способностью мыслить, но и мыслящие, вероятней всего, по-коммунистически.

Правда, в "Туманности Андромеды" упоминается о случаях зверского употребления высших достижений культуры, о трагедии планеты Зирда в результате неосторожных опытов с расщепляющимися материалами. В "Сердце Змеи" упоминается о противоречии, когда людям уже открылось могущество овладения материей и космосом, но сознание еще отстает. В повести "Звездный человек" (1957) А.Полещук, объясняя появление космического авантюриста, напоминает о фашистах, тоже совмещавших высокую технику с низменной моралью. Г.Мартынов в "Гианэе" (1965) рассказывает о попытке уничтожить человечество с целью колонизировать Землю, а у С.Снегова в романе "Люди как боги" (1966-1967) вся Галактика ополчается против агрессивной цивилизации.

Тем не менее Ефремов и другие советские фантасты единодушны в том, что космический агрессор может быть разве что изгоем, отщепенцем, патологическим исключением. Примечательно, что Снегов объясняет агрессивность "зловредов" не извечно дурной природой разума, а тем, что могущество цивилизации возросло на разбое и угнетении. Но здесь же таился и ее закат. Логика борьбы поставила "зловредов" перед выбором: либо иной путь развития, либо уничтожение. Объединенные миры во главе с коммунистической Землей не ограничиваются военной победой: они решают оздоровить саму основу зашедшей в тупик цивилизации. О будущем братстве миров мечтали многие, начиная с Фламмариона и Брюсова. Циолковский полагал, что оно начнется с объединения своей планеты. Ефремов внес в эти мечты и гипотезы научное коммунистическое содержание. Автор "Туманности Андромеды" и "Сердца Змеи" далек от того, чтобы наделять жителей других планет моралью своего общества, как делают англо-американские фантасты. Для него мораль Великого Кольца - целесообразность, к которой неизбежно приходит любая разумная жизнь.

Ефремов выступает не как доктринер-моралист, а как ученый. С одной стороны, он обосновывает межпланетное взаимопонимание и сотрудничество "домашним" опытом человечеств, с другой - подкрепляет этот домысел аналогией с закономерностями естествознания, а они - всеобщи для Вселенной. Богданов в "Красной звезде", Толстой в "Аэлите" и многие современные советские фантасты решают проблему жизни-разума-общества, опираясь на отдельные элементы диалектического и исторического материализма. Ефремов впервые в мировой фантастике попытался объединить социальный подход с естественнонаучным, впервые обосновывает коммунистический дух будущего межпланетного братства миров на стыке законов социальной жизни с законами природы. Великое Кольцо является дальнейшим развитием идей Циолковского прежде всего в этом, гносеологическом смысле. В нем нет разрыва между "низом" и "верхом", диалектикой биологической жизни и общественной моралью.

Ефремов вовсе не пытается, как это нередко бывает, свести многосложные социальные явления к элементарным законам природы. Но он нащупывает аналогии и диалектический переход между наиболее общими законами социальной жизни и наиболее общими законами жизни биологической. Сила ефремовской фантастики в том, что эта интеграция вносит в его концепцию определенность как "вверху", так и "внизу". Не может быть никаких "иных" мышлений, абсолютно недоступных нашей логике, потому что любое сознание везде отражает законы природы. Но если так, то на высшей ступени любой отличающийся от нас разум не может не быть гуманным, иначе он уничтожит себя.

Эта определенность очень важна. В наше время релятивистские принципы естествознания случайно или умышленно, стихийно или сознательно распространяют порой на историю, на моральные и этические критерии, расшатывая тем самым идеал гуманизма и оптимизма.

У Ч.Оливера, солидарного с Ефремовым "внизу", в целесообразности человекоподобия разумных существ, тем не менее отсутствует какое бы то ни было взаимопритяжение инопланетных цивилизаций. В его романе "Ветер времени", опубликованном в один год с "Туманностью Андромеды", инопланетяне при всей гуманности остаются социально чужими человеку - равнодушными к судьбе человечества. Они не находят ничего лучше, как вновь заснуть в своем тайном убежище, чтобы дождаться, когда земная техника сможет им дать звездолет (их собственный разрушен), и они вернутся домой. Каждый за себя, один бог за всех...

8

Повесть "Сердце Змеи" была перепечатана в американском сборнике советской фантастики с предисловием А.Азимова. Известный американский ученый и писатель останавливается на полемике советского автора с рассказом американца М.Лейнстера "Первый контакт": "Ефремов повторяет содержание в некоторых деталях. Основная часть рассказа - встреча человеческих существ на космическом корабле с инопланетными существами. У американцев (в рассказе Лейнстера, - А.Б.) из взаимного недоверия (с чужими, - А.Б.) получается пат",[307] т.е. безвыходное положение. Решение находят "в психологии хитрой бизнесменской практики": чтобы не уничтожить друг друга, американцы обменялись с чужими кораблями и оружием.

Это - типично. В своем обзоре англо-американской фантастики английский писатель К.Эмис отмечает, что считается само собой разумеющимся право космических "исследователей" устраивать фактории везде где бы они ни пожелали.[308]

Азимов допускает, чтоб рассказы сборника могли специально подобрать, - чтобы "смутить нас и ослабить нашу волю". Тем не менее произведение Ефремова заставило его усомниться в мифе, будто советские люди "питаются идеями всеобщей ненависти". Азимов так излагает идею "Сердца Змеи": "Если коммунистическое общество будет продолжаться, то все хорошее и благородное в человеке будет развиваться и люди будут жить в любви и согласии. А, с другой стороны, Ефремов подчеркивает, что такое счастье невозможно при капитализме".