В послевоенных сюжетах Томан не стремится к оригинальной выдумке. В повести "Неизвестная земля" иностранная разведка охотится за секретами советского ученого при помощи магнитофончика, спрятанного в ручке зонтика. В "Технике - молодежи" автор мог бы найти снимок магнитофона в перстне, а в статьях этого журнала почерпнул бы более содержательные сведения из нейтронной физики, чем те, которые тайно похищают в его повести.

Видимо, под воздействием теории предела писатель предпочел переписывать идеи, апробированные коллегами-фантастами. Рассказ Томана "Девушка с планеты Эффа" (1961) даже в деталях повторяет, ничего не добавляя, аргументацию "Звездных кораблей" (1947) и "Сердца Змеи" (1959) И.Ефремова насчет вероятного человекоподобия инопланетных разумных существ. В повести "Говорит Космос!.." (1961) обыграна идея американского проекта "Озма" (поиски радиосигналов иных миров), многократно использованная другими фантастами.

Приключенцы ощутили потребность идти в ногу со временем, но ограничились приспосабливанием научно-фантастического материала к своему жанру. Не произошло перехода к "приключениям мысли". Получился искусственный гибрид. Две-три научно-технические новинки, взятые наспех, без подлинной фантазии, а то и просто вымышленные, оставались малозначащим привеском к остросюжетному повествованию.

Такой гибрид создавали и те писатели, которые шли от научной фантастики. Приемами детективного боевика или романа приключений пытались оживить малооригинальные научные "изюминки" С.Беляев, В.Немцов, В.Сапарин, В.Иванов, А.Мееров, Н.Дашкиев, В.Ванюшин и др. В обоих случаях господствовало приключенческое начало.

Фантасты-приключенцы не дали заметных произведений, не познакомили читателя с новыми или хотя бы заново разработанными крупными гипотезами и во всяком случае не открыли для научно-фантастического романа каких-то новых путей. Зато их сочинения дали повод упрекать научную фантастику в отставании от жизни. Фантасты-приключенцы очень способствовали ходячему мнению о научной фантастике как литературе второго сорта.

"Диффузия жанров" - просачивание полуфантастических мотивов в приключенческий роман и приключенческих штампов в научно-фантастический - время от времени порождает волну откровенного эпигонства и даже плагиата. В "Гриаде" (1959) А.Колпакова оказалось столько заплат выкроенных из романов Уэллса ("Когда спящий проснется"), Толстого, Ефремова, что это бросилось в глаза даже школьнику".[279]

Эпидемия заимствований даже вызвала пародию. Саркастические выпады украинского писателя Ю.Герасименко в повести "Когда умирает бессмертный" (1964) насчет современных "аэлит" адресованы целой плеяде "последователей" Толстого. Повесть Л.Оношко "На оранжевой планете" (1959), не будь она на уровне макулатурных "Психомашин" и "Межпланетных путешественников" 20-х годов, сама могла бы быть принята за пародию на "Аэлиту" - настолько "добросовестно" перелицован в ней сюжет Толстого. Разве что действие перенесено на Венеру да Аэлита переименована в Ноэллу. А между тем эта нелепая книжонка была выпущена одним парижским издательством на французском языке и создает за рубежом превратное представление о нашей научной фантастике.

Едва ли лучше заимствованы мотивы Толстого в повести К.Волкова "Марс пробуждается" (1961). Впрочем, флирт пылкой царицы Марса с землянином по безвкусице восходит, пожалуй, к более раннему источнику - марсианским романам Э.Берроуза. Первая фантастическая повесть Волкова "Звезда утренняя" (1957) обнаруживала хотя бы близость к беляевскому "Прыжку в ничто" (эпизоды на Венере).

Правда, Волков опирался и на некоторые научные сведения. В довольно давние времена обсуждался вопрос, как могла бы просигнализировать о себе марсианская цивилизация. Рассматривался такой вариант: марсиане могли бы начертать на поверхности своей планеты правильные геометрические фигуры. Язык геометрии везде должен быть понятен. И вот у Волкова марсиане подают о себе весть в виде перечеркнутой затухающей синусоиды. Советские ученые, конечно же, сразу догадываются и спешат на помощь. На Марсе космонавты попадают в плен, но революционная партия быстро их освобождает.

Сперва все почти по Толстому, затем вторгается "современность": космонавты крепятся, стараются не вмешиваться в чужие дела. Но обстоятельства в конце концов оказываются сильней и начинается фантасмагория в духе Берроуза: тайны, женщины, ужасы, бегство в подземных лабиринтах... Под конец автор героическим усилием приводит все это к "политически выдержанному" happy end. На таком же уровне "революционные" мотивы в "Гриаде" Колпакова и "На оранжевой планете" Оношко.

Произведения на космическую тему наиболее наглядно демонстрируют, какие потери нес научно-фантастический роман, отступая на старые приключенческие позиции. Повинны в этом не только писатели, но также критики, рассматривавшие научную фантастику в одном ряду с приключенческо-географической и "шпионской" литературой как занимательное чтение для подростков. Сказывалось (и все еще сказывается) представление о научной фантастике, сложившееся по романам Жюля Верна. В силу исторических причин Верн объединил в созданном им жанре приключения, фантастику и популяризацию научных знаний. Много воды утекло с тех пор. Научная фантастика сильно изменилась, выделилась в самостоятельную отрасль художественной литературы. Но при известной нетребовательности читателя и критики халтурщики-приключенцы продолжают подгонять свои сочинения под гриф "НФ".

Творчество И.Ефремова.

Ранние рассказы.

Связь исторической дилогии с романом о коммунизме.

"Туманность Андромеды" и "Сердце Змеи".

Полемика в художественной фантастике на тему: жизнь-разум-общество.

Космос и коммунизм.

Научно обоснованный оптимизм.

Идеал человека будущего.

Изображение человека в научной фантастике.

"Туманность Андромеды" появилась в интересное и противоречивое время - на волне духовного и научно-индустриального подъема середины 50-х годов, после знаменательных Съездов Партии, когда страна, подытоживая пройденный путь побед, на котором были и трагические ошибки, жила обсуждением перспектив. Слово Коммунизм засверкало над миром вместе с первым советским спутником. Люди жадно потянулись к будущему.

Роман Ивана Ефремова ответил духу времени. Он стал поворотной вехой в истории советской научно-фантастической литературы. Годом его выхода в свет датируется начало самого плодотворного периода в нашей фантастике. Стало очевидно, что кризис научно-фантастического романа имел прямое отношение к бесконфликтности в литературе, прагматизму в прикладной науке, волюнтаризму в философских вопросах естествознания, затуханию разработки проблем коммунизма. Роман Ефремова положил конец теории предела. Неожиданное появление этой книги после длительного застоя подтвердило старую истину: новатора создают не только благоприятные обстоятельства, но и сопротивление неблагоприятным. "Туманность Андромеды" напомнила, что советская фантастика с самых своих предыстоков, начиная с Циолковского, вдохновлялась большими гуманистическими идеями, а не мелким техницизмом. В этом романе раскрылся весь ее опыт, все неиспользованные возможности.

В "Туманности Андромеды" есть приключенческие шаблоны. Герои Ефремова иногда склонны к декламации. Авторская речь местами ходульна и расцвечена красивостями. Но не из-за этих знакомых издержек жанра роман был принят в штыки "Промышленно-экономической газетой", а за то, что смело перешагнул банальные каноны предельщиков и выдвинул глубокие, хотя частью и спорные идеи о будущем. К тому же не все, что на первый взгляд казалось просчетом, было и в действительности. "Туманность Андромеды" продемонстрировала, например, что в языке серьезной фантастико-философской книги неизбежны чужеродные для реалистической литературы и трудные для неподготовленного читателя терминологические элементы; что сюжетность современного научно-фантастического романа не менее разнообразна, чем реалистического (традиционные для приключенческой фантастики стремительные броски действия перемежаются у Ефремова размышлениями и описаниями, требующими от читателя интеллектуального углубления); что "схематизм" образа человека в романе о будущем не всегда недостаток, ибо зачастую невозможно иначе укрупнить то новое, что человек приобретет, по мысли писателя, в будущем.