– Ты бы не изменила ничего важного!

– Изменила бы, если бы болезнь изменила характер протекания, моментально возразила Вилсон. Она встала и подошла, чтобы опуститься на колени перед Ухурой. – Я помню, что видела одно интервью с композитором, у которого был абсолютный слух. Он сказал, что ему понравилась новая аранжировка его старой песни, потому что в новом виде она звучала для него абсолютно по-новому, как другая песня. Это так?

Ухура нахмурилась и посмотрела на доктора.

– В определенной степени, – призналась она, – Но, Эван, это все еще та же самая песня… – Вдруг ее рука метнулась и схватила запястье Эван. Возможно, – сказала она. – Это возможно.

– Тогда сделай так, чтобы Несчастье могла узнать песню, – сказала доктор.

Ухура повернулась к cиваоанке и сказала;

– Несчастье, слушай очень внимательно. В моем мире существует много способов петь одну и ту же песню. Все это вариации основной мелодии. Я спою тебе столько вариаций песни о «Долгой Смерти», сколько смогу. Я хочу знать, слышала ли ты какую-нибудь из версий этой песни раньше.

– Абсолютный слух, абсолютная память, – снова сказала Вилсон.

– Даже слова могут быть другими, только мелодия, Найета.

Ухура начала дрожащим голосом, но скоро запела почти с обычной своей силой те же самые четыре строчки, каждый раз в разном ключе, то быстро, то медленно. Кирк наблюдал, и ему казалось, что он видит древний ритуал шаманов: три врачевателя собрались вместе, чтобы спасти жизнь Чехова.

Уши Несчастья выгнулись вперед и замерли в таком отличном от их обычного положения состоянии в продолжении всего пения, словно она пыталась уловить звуки, идущие со всех сторон. Ее большие медные глаза смотрели не моргая. Когда Ухура закончила, Несчастье какой-то момент сидела молча, затем сказала:

– Да, я понимаю. Для вас, – она спела несколько начальных нот песни Ухуры и спела те же ноты в более высоком ключе, – это то же самое.

Вилсон не сводила своего взгляда с Несчастья, но ничего не сказала.

Беря с нее пример, остальные тоже молчали. Наконец, Несчастье произнесла:

– Я не знаю. Это кажется таким глупым… – Она осеклась, затем начала снова. – Я не знаю, имеет ли это какой-нибудь смысл… это так не похоже.

Слова совершенно другие, но это та же мелодия, вернее, то, что вы могли бы назвать той же самой мелодией.

– Спой ее, – сказала Вилсон.

Казалось, что сиваоанка чувствовала себя неловко, но она спела. Даже Джеймс Кирк, незнакомый с сиваоанской музыкой, мог слышать, что это была вариация песни Ухуры. Эта версия была яркой, почти радостной, быстрой.

Если Джеймс Кирк и ожидал чуда, то был страшно разочарован и понял неловкость Несчастья: в песне говорилось о детской болезни, не опасной и уж точно не имеющей ничего общего с синдромом АДФ. Симптомы, описанные там, были совершенно непохожи на случай с Чеховым никакой потери волосяного покрова, никаких нарывов, состояния комы… симптомы, о которых говорилось в песне, были настолько безвредны, что единственное что предписывала песня, так это дать ребенку возможность резвиться и спать, если он устанет.

На лице Вилсон было написано полное разочарование, и Несчастье отвернулась, изгибая хвост от огорчения за неудачу.

– Я не могу вспомнить никакую другую песню, похожую на песню Ухуры, сказала она.

– Для этого нет специального лечения, – печально сказала Вилсон.

Несчастье повернулась, удивленная до предела – Для этого? – переспросила она. – Есть лечение… это может быть очень опасным, если заболеет взрослый. Но в большинстве случаев болеют дети, и если они переболеют, то больше никогда не получают эту болезнь снова.

– «Как коры», – подумал Кирк.

– Это не помогло, не так ли? – продолжила Несчастье. – Я видела взрослого, который болел этим. Но его состояние совсем не похоже на АДФ.

– Мелодии те же самые, – сказала Вилсон. – Мистер Спок?

– Как вы сами до этого заметили, доктор Вилсон, симптомы одной и той же болезни могут быть до крайности разными… даже до неузнаваемости… в зависимости от многих условий, например, вида, среды обитания, планеты…

– Да, – Вилсон повернулась и сказала. – Несчастье, болел ли кто-нибудь в лагере Жесткого Хвоста болезнью, которую описывает твоя песня?

– У Ногохвата был «Шумный Ребенок», – сказала Несчастье, не задумываясь, – и возможно, все остальные дети Цепкого Когтя были заражены.

Эван, это значит что-нибудь?

Эван Вилсон глубоко вздохнула. Игнорируя вопрос Несчастья, она сказала:

– Несчастье, может ли Цепкий Коготь вылечить взрослого, страдающего «Шумным Ребенком»?

– Конечно, – ответила Несчастье, – я тоже могу.

Звук, похожий на всхлип, вырвался из горла Вилсон, но когда она заговорила, слова звучали спокойно и ровно.

– Что тебе необходимо, чтобы вылечить? Несчастье уставилась на нее расширенными глазами, затем повертела головой и указала на заросли рядом.

– Вот это растение, вон там, – сказала она.

– Ну так давай, лечи, – сказала Вилсон таким же спокойным голосом.

Шерсть Несчастья встала дыбом.

– Ты имеешь в виду, что я должна лечить мистера Чехова от «Шумного Ребенка»? Эван, это сумасшествие! Даже если… Я не могу! Мне нужно ввести лекарство в его артерию, а у меня нет приспособлений, чтобы очистить раствор до безопасной консистенции, и у меня нет шприца. И разве у него «Шумный Ребенок»?!

– Делай свое дело, – сказала резко Вилсон – Не волнуйся об остальном.

Спок, Яркое Пятно, мне необходим полый тростник или что-нибудь подобное, около шести дюймов длины и узкое.

Спок и Яркое Пятно ринулись исполнять ее команду, и Вилсон снова хмуро посмотрела на Несчастье, та метнулась к зарослям и начала обрывать листья с растения, на которое указала недавно.

Поняв, что Вилсон предлагает сделать, Кирк вскочил на ноги.

Шокированный, он гневно направился к ней.

– Нет, Эван!

– Заткнитесь, капитан, – сказала она. – Мы говорим сейчас о жизни моего пациента.

– Именно это я и имею в виду, доктор Вилсон. Вы можете убить его.

Кирк посмотрел на нее сверху вниз, но увидел Чехова… его нарывы стали значительно хуже. Когда капитан отвел глаза от этого зрелища и взглянул на доктора, он увидел всю правду в ее глазах. Во время всей их дискуссии пальцы Эван Вилсон сжимали запястье Чехова, и она следила за пульсом. «Вторая стадия комы. Он сейчас умирает. Он не сможет продержаться до Среталлеса, – подумал Кирк, ему не нужны были слова Эван, чтобы понять это. – Это может быть абсолютно другая болезнь, тогда лечение убьет его, или болезнь Чехова слишком далеко зашла, чтобы ее вылечить… Но Несчастье – его единственная надежда».

Поэтому он сказал таким спокойным голосом, каким только смог:

– Да, Несчастье, пожалуйста, делай, как говорит Эван. И, пожалуйста, поспеши. – Он с благодарностью увидел, что Несчастье не заставила себя ждать.

Пока Стремительный Свет шел вверх по расщелине, ориентируясь по запаху, Скотти остановился, чтобы осмотреть тело спинореза. Чем дольше он рассматривал животное, тем меньше ему это нравилось. Убить такого, будучи вооруженными не более чем копьем с каменным наконечником – Они разрезали одного здесь, наверху, Скотти. По крайней мере, у них есть пища, – Скотти поднялся и полез наверх, чтобы присоединиться к сиваоанцу, и нашел его обнюхивающим нишу в каменной стене.

– Ты уверен, что они все еще живы, Стремительный Свет?

– Да, свежий запах всех четверых… но, я думаю, мистер Чехов болен.

Скотти переспросил.

– Болен? Ты имеешь в виду болен, но не ранен?

– Трудно сказать. Как я уже говорил, я не очень хорошо знаю вариации запахов твоих людей. Но я не чувствую запаха крови.

Скотти с подозрением посмотрел на его спину.

– Откуда ты знаешь этот запах?

– У вашей Эван Вилсон шла кровь, когда Вызывающий Бурю порезал ее когтем, – cиваоанец возвратился к Скотти и дважды поднял свой хвост так, что кончик указывал вверх. – Туда.