Она тосковала по Тассилону в разлуке. Это открытие испугало Элленхарду и рассердило ее. Вот еще не хватало!

Тассилон пошевелился и открыл глаза. И сразу натолкнулся на гневный колючий взгляд!

— Пробудился? — осведомилась гирканка. — Сладко ли выспался?

— Да, — ответил он и сел. — Благодарю тебя за этот вопрос.

Она топнула ногой:

— Почему ты всегда такой! Почему я должна тебя разыскивать?

Тассилон взял ее за руки и усадил рядом с собой. Обнял за плечи, прижал к себе. Она сердито всхлипнула.

— В этом городе нам больше нечего делать, — сказала она. — Сидя на одном месте, Арригона не найдешь.

— А ведунья? Она не может разглядеть его в каком-нибудь волшебном зеркале?

Элленхарда безнадежно махнула рукой:

— Ведунья! Одно только название! Эта Азания, из-за которой мы оба чуть не потеряли голову, ведает лишь травками да припарками, может заговорить кровь или больной зуб, а толку-то? Ничего она не видит, ни в прошлом, ни в будущем, и сквозь расстояние тоже ничего не углядывает. Молодой Эдмун поет ей песенки про то, про это, а она знай себе наряжается и глазками хлопает.

Элленхарда очень смешно передразнила — как именно красавица Азания «хлопает глазками». Тассилон засмеялся.

— По сравнению с тобой, госпожа моя, любая раскрасотка не лучше раскрашенной куклы — знаешь, из тех, что шьют из старых тряпиц и размалевывают угольком.

Элленхарда покосилась на него. Она до сих пор не могла поверить, что вызывает у мужчины такое сильное чувство, сродни поклонению. Но Тассилон говорил совершенно серьезно. Для него существовала только одна женщина на свете. И за ней он был готов пойти куда угодно, даже туда, где волны Мирового Моря с ревом бьются о панцирь гигантской черепахи.

Они объявили хозяевам замка о своем отъезде вечером, за общим ужином. Те не стали удержи-

вать гостей. Фонэн был мертв, страшная тайна семьи — раскрыта и тотчас погребена под слоем пепла; последний представитель их рода нашел себе невесту — впереди была новая жизнь. Кроме того, хозяев замка заметно смущал Тассилон. Они не представляли себе, как к нему относиться. С одной стороны, он был слугой или даже «другом» Фонэна — их заклятого врага. С другой, Элленхарда так и сияла, когда встречалась с ним глазами, и по всему было заметно, что они уже давно путешествуют по свету вместе.

А Эдмун, далекий от всех этих тонкостей и сложностей, беспечно рассуждал о том, об этом со своей нареченной. Но иод конец вечера разговор сделался общим — речь зашла о мере человеческой свободы, о верности и предательстве.

— Тут и обсуждать нечего, — фыркала, сердясь, Элленхарда. — Человек всегда знает, где правая у него рука, а где левая.

— Да, но встречаются левши, — возражала Элиза.

— Левша хорошо понимает, что делает правой рукой то, что другие люди делают левой, и наоборот, — не соглашалась Элленхарда. — Ради одного-двух уродов не следует менять местами стороны горизонта. Солнце не взойдет на западе ради чьего-нибудь каприза.

— Мне кажется, многие так называемые «правильные люди» остаются добродетельными только благодаря случайности, — несмело подняла голос Азания.

Элленхарда круто взвела левую бровь:

— Потрудись объяснить, женщина!

— Хорошо. — Азания отпила из своего кубка, стараясь унять волнение. В присутствии Элленхарды ей всегда делалось не по себе. — Большинство из тех, с кем я имела дело, — добрые горожане, жители Феризы, — ни разу не бывали поставлены в такие условия, когда надлежит проявить волю… дать оценку и поступить соответственно. Они живут как живется, и им не приходится делать выбор. А вот если жизнь повернется так, что выбор делать придется… Многие ли поймут, где правая у них рука, а где левая?

— Немногие, — неожиданно поддержала Азанию Элиза. — Мне не раз приходилось в этом убеждаться.

— А я думаю, — сказал Гарольд, — что внутри у каждого человека должен жить голос совести. И этот голос всегда подсказывает, какое решение является истинным, а какое — ложным.

— Попробуй еще услышать этот голос! — задорно произнесла Элиза. — Жить-то хочется!

— Честь дороже, — высокомерно молвила Элленхарда. Гарольд решил немного сменить тему:

— В таком случае, открой нам, Элленхарда: что ты намерена делать дальше твоей правой рукой?

— Моя правая рука — Тассилон, — сказала гирканка, — у него и спрашивайте.

Она коснулась его локтем. Он поднял глаза:

— Думаю, нам стоит навестить моего брата Эйке. Когда сегодня я назвал его имя, мне вдруг показалось, что я ему нужен.

Конан увел Инаэро в комнаты, которые занимали наемники, устроил там поудобнее, дал выпить вина и велел перестать лязгать зубами, трястись и быть невнятным. — Если ты желаешь добра нашему нанимателю, то бояться тебе нечего. Ты — среди друзей, — заверил его киммериец.

Вульфила ухмылялся с устрашающим добродушием, натирая гигантские бицепсы маслом. Он собирался поупражняться в саду с большой дубиной — своим любимым оружием. Арригон лежал в полумраке и скучно глядел на потолочную балку, расписанную синими цветами. Он делал вид, что ему неинтересно, хотя на самом деле гирканец слушал разговор чрезвычайно внимательно.

Инаэро смотрел на Конана так, словно видел в киммерийце якорь своего спасения. В конце концов Конана это стало раздражать.

— Где Бертен? — обернувшись к своим спутникам, спросил варвар.

— Созерцает струи фонтана, — ответил Арригон после короткого молчания. — Сказал, что ему хочется наполниться видом прекрасного. Или что-то в таком роде. Должно быть, слагает стихи о бренности всего сущего.

— Вульфила, приведи его сюда, — сказал варвар.

Огромный асгардец уставился на Конана, чуть приподняв бровь.

— Приведи его, — повторил Арригон.

— С-снюхались, — вздохнул Вульфила. — 3-заике н-не быть к-командиром отряда!

— Как хорошо, что ты это сам понимаешь, — сказал Арригон. — Приведи, пожалуйста, Бертена.

Вульфила, шумно топая и сопя, вышел и вскоре вернулся с принцем. Тот имел крайне недовольный вид и хмурился. Вульфила тащил его за собой почти насильно.

— В чем дело? — осведомился Бертен. — Я согласился на ваш план и притворяюсь тупым и грубым наемником, чтобы меня не узнали раньше времени, но не думаете же вы, что я действительно отправлюсь с вами в Кхитай, охраняя этот глупый торговый караван…

— Разумеется, нет, — сказал Конан с насмешливым поклоном, — но дело, по которому мы призвали вас на совещание, ваше высочество, имеет государственное значение.

Инаэро моргал, не зная, как относиться к происходящему. Что означает обращение «ваше высочество»? Инаэро не видел никакого «высочества» — перед ним был юноша в потрепанной одежде, и выглядел он так, словно несколько месяцев назад перенес тяжелую болезнь и только теперь начал оправляться.

— Так, — не без удовольствия проговорил Конан и устроился поудобнее в углу, на подушках, набитых соломой. — А теперь, дружок Инаэро, рассказывай.

И Инаэро, беспокойно водя глазами с одного лица на другое, рассказал все, о чем слышал. Он вдруг разом сдался. Терять ему было уже нечего.

— Орден Павлина? — удивился юноша, которого называли Бертеном. — И Арифин его возглавляет?

— Ты знаешь Арифина? — удивился в свою очередь Инаэро.

Бертен посмотрел на него высокомерно и вместе с тем задумчиво.

— Да. Мелкая сошка, торговец. Он поставляет моему брату наркотики. Они оба делают вид, будто речь идет о женщинах и благовониях, но весь дворец знает: это черный лотос.

— Дворец? — глупо брякнул Инаэро и замолчал, прикусив язык.

— Тебе же сказали, — напомнил Конан, — перед тобой наследный принц Бертен. Разве ты еще не понял этого?

Инаэро упал на колени. Не из почтительности перед высоким саном потрепанного юнца, а просто оттого, что ноги больше не держали его. Слишком много потрясений за один день.