— Наварин? — спросил Ник.

— Вот-вот, он самый! — обрадовался рыжий. — Многие наши тогда туда ломанулись. Саня Лопата, Петро Одноглазый, Колька Хохол. Никто не вернулся, да и сам Гнедой пропал бесследно. На следующий год ещё одна бригада туда ушла, человек десять уже. И эти все пропали безвозвратно. После этих и другие смельчаки находились, да так же сгинули насовсем. А ты говоришь — жила. Не, скромней надо быть. Лучше уж песочек не торопясь промывать, чем голову свою подставлять под неизвестно что…

Рыжий ещё что-то говорил, но Ник его уже не слушал.

"Вот же оно, — нашептывал внутренний голос. — Мыс Наварин. Там золото, точно там! А птицы, людей таскающие, — это мотодельтапланы! На них золото и вывозят — прямо в Америку! Сходится всё, и «пятнистый» с негритянскими корнями в эту версию вписывается. А здесь, на Палявааме, они просто отвлекающий манёвр осуществляют, дымовую завесу ставят, чтобы мы совсем не там искали. Надо срочно Курчавому всё рассказать! А как рассказать? Рация разбита. Что делать, в Певек двигаться? Там только устаревшие рации, на секретной волне они не могут работать. Ближайшая нормальная — только на мысе Шмидта имеется. Но туда ещё добраться надо. Что делать? Может, стоит…"

— Эй, чалдон-братишка, очнись, хватит мечтать! Вот, выпей-ка лучше! — это рыжий предлагал Нику кружку с очередной порцией спирта. — Давай за жильное золото, будь оно проклято!

Выпили, покурили.

— Жила та, как мне Гнедой рассказывал, — разоткровенничался рыжий, — на берегу ручья по прозванью Жаркий находится, минут сорок всего идти от того места, где он в море впадает. А называется так ручей, потому что вода в нём гораздо теплей, чем во всех прочих в тех краях. Вот так-то оно, если, конечно, не набрехал Гнедой. Да какая разница: даже если и правда всё, так что с того? Всё равно живым из тех мест никто ещё не возвращался, так что забудь об этом месте, если жизнь, конечно, дорога…

— А вот… татуировка зеленая у тебя на плече. Кто это будет? Авторитет какой? — заплетающимся языком поинтересовался чернявый.

— Авторитет? — Ник уже тоже порядочно захмелел. — Пожалуй, что и да! В международных масштабах только. Давайте выпьем за его память светлую, а потом уже и расскажу — что почём!

Ещё выпили, рассказал Ник мужикам про Че: про то, как прокажённых лечил, не боясь заразиться, как казармы полицейские штурмовал, как из тюрем заключённых выпускал. Про то, как за ним сатрапы по всему миру охотились, про смерть его героическую.

Мужики внимательно слушали, время от времени восхищённо цокали языками, хлопали себя по коленям.

Поверили, не поверили — трудно сказать, но понравилась им эта история, однозначно — понравилась!

По окончанию своего рассказа Ник и песню на испанском языке исполнил, посвящённую Эрнесто Че Геваре, отбивая ритм о дно помятого ведра.

Мужики, начиная со второго куплета, уже подпевали — абсолютно пьяными голосами, но вдохновенно и старательно.

Некстати проснувшийся Эйвэ взирал на всё это безобразие в полном обалдении, выкатив глаза и широко открыв рот…

Ник проснулся вместе с собственной головной болью.

На столе бардак: скелеты съеденных хариусов, шкурки от колбасы, совершенно пустая бутылка из-под спирта. Ни капли на опохмел не оставили, жадины тундровые!

Вчерашних мужиков уже не было, ушли куда-то по-тихому, тундра, она — бескрайняя…

Из последнего оставшегося хариуса Ник сварил ухи, сам поел, Эйвэ накормил.

— Не знаешь случаем, кто это вчера к нам огонёк заскакивал? — поинтересовался, поя больного тундровым чаем.

— Это "Ванькины дети" были — так тут диких золотоискателей называют, — прохрипел в ответ эстонец. — Действительно, серьёзные ребята. Такие и пришить могут, не любят они лишних свидетелей. Так что повезло. Может, торопились куда, может, приглянулся ты им чем-то, командир…

Через двое суток Паляваам успокоился. Течение тише стало, урез воды отступил к старым границам. Да и сама вода, ещё совсем недавно грязная, коричневая, опять стала абсолютно прозрачной, с лёгким серебристым отливом на поверхности.

Рыба вернулась, хариус заплескался, выпрыгивая из мелких волн в погоне за мошками. Как же иначе, тоже оголодал — за время непогоды.

Ник взял «кораблик» и пошёл на рыбалку — пора было запасы обновлять.

Когда третий шустрила упруго забился на кукане, за избушкой послышались громкие возгласы:

— Поть, поть, поть!

Это Лёха с Айной вернулись — в сопровождении двух десятков олешек и одного хмурого чукчи. Сами на нартах приехали, в упряжку которых два рогача были запряжены, чукча тоже на нартах, но с собачьей тягой.

На Лёхе была просторная кухлянка, богато расшитая бисером, на Айне — бордовый малахай, также изукрашенный всякими местными дизайнерскими штучками.

Глаза у обоих блестели, словно светлячки на весеннем лугу, по лицам блуждали глупые довольные улыбки.

Понятное дело, успели согрешить, чукотские обычаи соблюдя при этом.

Молодцы — ясен пень!

— Вот, Никита Андреевич, познакомься, — Сизый к Нику чукчу подвёл. — Это Аркай. Мой брат названный, очень хороший пацан. Он эстонца нашего к себе в стойбище заберёт, вылечит, потом до Певека проводит. Верно я говорю, Аркай?

— Вёрно, Лёха, в натуре! — важно подтвердил чукча.

— Мы много всякого с собой привезли, — обрадовал Лёха. — Мясо моржовое вяленое, шпиг китовый, тебе одежду всякую, ножи, ружьё с патронами, две гранаты.

— Их четыре было. Айна их у одного военного выменяла. Давно уже. На десять шкурок песцовых, — пояснила Айна. — Да батюшка Порфирий две отобрал. Окрестил меня, дал новое имя. А гранаты отобрал и ругался ещё.

— А имя-то какое дал? — Ник поинтересовался.

— Анна, — тихо ответила девушка и почему-то засмущалась.

Над их головами раздался громкий клёкот — это огромная полярная сова пролетела над руслом Паляваама, параллельно течению.

— Уходить нам надо, командир, — неожиданно помрачнела Айна. — На ту сторону Паляваама. Здесь неспокойно. Песцы уходят, волки, чернобурки. И нам надо уходить.

Лёха подтвердил:

— Действительно, пока обратно к тебе ехали, навстречу столько этой живности попалось — не сосчитать. Уходят все эти будущие части шуб вверх по реке и детёнышей с собой тащат. Олени вот — тоже беспокоятся, нервничают всё время, словно зоновские шестёрки перед сходняком.

Опять послышался клёкот: это сразу три белоснежных совы пролетели над рекой. Через минуту ещё две, потом ещё, ещё… Клёкот уже не умолкал.

— Это она идёт, — обречённо выдохнула Айна. — Она — Рыжая Смерть…

— Что это ещё за Рыжая Смерть такая? — удивился Сизый. — Шутки шутим над своим молодым чукотским мужем, доверчивым и наивным? Пугаем его, чтобы обязанности свои старательней выполнял? Как же — надо торопиться, ведь скоро Рыжая Смерть придёт, помешает! Правильно я говорю?

Аркай, невозмутимо чинивший в сторонке собачью упряжь, встал на сторону Айны:

— Она правду говорит, в натуре. Рыжие и бурые мыши идут. Очень много. Больше, чем гнуса над тундрой. Или гнуса всё же больше? Неважно, никто не считал. Всё мыши съедят: траву, ягель, оленей, людей, припасы. Вот эту избушку — всю изгрызут. Уходить за Паляваам надо. — Помолчал и всё же добавил полюбившееся слово, которому его названный русский брат Лёха научил: — В натуре — за Паляваам!

Айна достала из ножен охотничий нож, попробовала его остроту на ногте большого пальца, попросила Сизого:

— Лёша, пойдём со мной, поможешь. Очень важное дело. Обязательно сделать надо. А у Айны после этой ночи сил совсем мало осталось, — улыбнулась устало, но с ноткой гордости, развернулась и пошла уверенно вдоль реки.

Лёха послушно, словно был на привязи, побрёл за ней. Ник, чуть помедлив, отправился следом — интересно было, что это за важное дело такое.

Айна подошла к паромной переправе, что сами и возвели здесь совсем недавно, когда груз, доставленный караваном, переправляли через Паляваам. Громоздкий плот мирно дремал у противоположного берега.