— Василий Иваныч! Какая неожиданность!

Первач шумно отодвинул свое кресло и подбежал к нему. Марфа Захаровна начала застегивать верхние пуговки капота. стр.429

— Извините, пожалуйста! — залепетала она. — Мы по-домашнему.

— Пожалуйста, не стесняйтесь!.. Позвольте мне присесть, вот к Александре Ивановне.

Он казался очень возбужденным, и тон его ободрил и толстуху, и таксатора. Саня протягивала ему руку, все еще не овладев своим смущением. Ей вдруг стало совестно рюмки с наливкой, стоявшей перед ее местом. Она посторонилась. Теркин поставил стул между нею и Первачом.

— Марфа Захаровна! — весело окликнул он. — Вы и на гитаре изволите? Я тоже…

— Скажите, пожалуйста! Как это приятно! Но позвольте, не угодно ли вам… чего-нибудь? Или вы еще не кушали? Так я сейчас распоряжусь.

— Благодарю… Мы с Хрящевым попали к пчелинцу… И закусили там. Папушник нашелся… и медом он нас угостил… Но рюмку наливочки позвольте.

Все засуетились. Принесли рюмок и еще бутылку наливки сливянки. Теркин попросил гитару у Марфы Захаровны, заново настроил ее, начал расспрашивать, какие они поют романсы.

Тетка, с пылающими щеками, захмелевшим взглядом широко разрезанных глаз, улыбалась Теркину и через стол чокалась с ним.

— У Санечки голосок хороший, — говорила она сладко и замедленным звуком, — только она сейчас и застыдится.

— Хотите дуэт? — спросил он Саню.

— Да я, право, ничего не пою.

— Выдумывает. И у Николая Никанорыча приятный голос.

— Тогда лучше уж хором!

— Вот не знаете… чудесный романс, хоть и старинный…

"Река шумит"?

— Ах, тетя! Все то же! — вскричала Саня.

— Отчего же не это? — спросил Теркин.

— Видишь! Видишь!

Марфа Захаровна разом задвигалась на своем диване, и пуговки капота опять стали расстегиваться.

Гитара загудела под пальцами Теркина. Он наклонился к

Сане и тихо сказал ей:

— Что же вам со мной дичиться, Александра Ивановна? Я ведь ваш друг?.. Да?.. стр.430

— Да… — выговорила Саня и больше ничего не могла сказать.

Присутствие Первача беспокоило ее. И вообще ей показалось, что Василий Иваныч делает все это "не в самом деле", как она говорила, а «нарочно». Он ее наверно осудит за эти послеобеденные «посиделки». И

Николай Никанорыч сделался ей вдруг точно совсем чужой… Как бы хорошо было, если б он исчез!

— Что ж! Давайте, господа! Разом! — крикнул Теркин:

Река шумит, Река ревет…

Все подхватили. Первач пел, сдержанно усмехаясь; Марфа Захаровна пускала свои бабьи визгливые ноты; голосок Сани сливался с голосом Теркина и задевал в нем все ту же струну жалости к этому «бутузику». Он ее мысленно назвал так, глядя на ее щеки, носик, челку, ручки… И он почуял, что она застыдилась.

Нянька не выдумывала. Ведь ее развращают понемножку, и Первач, быть может, уже целуется с нею.

Целуется; но вряд ли пошло дальше. Ему почему-то стало больно от мысли, что бедная девочка могла и зарваться с таким негодяем. Но он продолжал бить по струнам гитары, напускать на себя молодецкий вид.

— Вы на все руки! — сказал льстиво Первач, когда они допели первый куплет. — Марфа Захаровна, позвольте предложить за здоровье Василия Ивановича!

Все стали с ним чокаться. Сане тетка налила полную рюмку. Она протянула ее к Теркину, но сделала маленький глоток. До его прихода она уже выпила полных две рюмки, и щеки ее показывали это.

— Ваше здоровье! — тихо выговорила она.

Он еще раз чокнулся с нею и так же тихо, как и она, сказал:

— И за нашу дружбу!

Первач услыхал эти слова и вкось посмотрел на Саню из-за плеча Теркина.

"Уж не подстрелила ли она его?" — подумал он, но ревности никакой не ощутил.

Ему и это было бы на руку. Если Теркин возьмет его на службу компании, в звании главного таксатора, а Саня очутится директоршей, — и прекрасно! Он сумеет закрепить за собою доверие мужа и жены. стр.431

Пропето было еще несколько цыганских песен и романсов Глинки: "Вы не придете вновь, дней прежних наслажденья…" Теркин подпевал Сане на терциях.

Рюмки наливки она так и не допила.

— За ваше здоровье! — предложил он ей.

— Нет, довольно.

Она взглянула на него стыдливо и кротко, встала и сказала Марфе Захаровне:

— Тетя! Душно! Хочется в сад. Василий Иванович! Вы не пойдете?

— Мы все можем! — вмешался Первач.

— А вы забыли… папа просил вас зайти к нему… Он наверно проснулся. Тетя… вы посидите на диване?.. А я не могу! Совсем задыхаюсь здесь.

Саня выбежала.

За нею потянулась и Марфа Захаровна.

— Мы сейчас за вами! — крикнул вслед ей Теркин. — Мне надо сказать два слова Николаю Никаноровичу.

Когда толстуха вышла из комнаты, он облокотился локтем на стол и пригласил таксатора подсесть к себе.

— Не выпьем ли еще по рюмке? — пригласил он.

— С удовольствием.

Пододвигая свой стул, Первач возбужденно поглядел на него. Ему сдавалось, что "лесной туз", — так он называл Теркина про себя, — хочет его «пощупать». До сих пор он избегал всякого разговора с глазу на глаз, а тут — сам предложил, перед тем как покончить с Иваном Захарычем. Да и с Низовьевым еще не дошло у него до окончательной сделки.

Лицо у Теркина было особенно благодушно. Они чокнулись.

— Что же, господин таксатор, — начал он шутливо, — вашей работой я доволен… и в низовьевских дачах и здесь. Вы дело смыслите.

— Мне чрезвычайно лестно, — начал было Первач, но Теркин перебил его.

— Только со мною надо во всем начистоту… Вам, быть может, желательно бы было продолжать и дальнейшие работы, какие наша компания будет производить в своих лесных угодьях? стр.432

— О, весьма!

Восклицание вырвалось у Первача раньше, чем бы он сам хотел, но устоять было трудно.

В глазах Теркина, — Первач был в этом уверен, мелькнуло что-то, говорившее прямо: "любезный друг, ты, прежде всего, должен сам выказать готовность держать нашу руку…"

— По даче Низовьева, — продолжал Теркин, — вы не были посредником… Но в вотчине Ивана Захарыча…

— Позвольте, Василий Иваныч, доложить вам, перебил

Первач, — что и в даче Низовьева есть целое урочище, по которому сам владелец еще не имеет вполне ясного представления о ценности этого участка. Он ждет окончательной оценки от меня… Я уже не говорю о лесе Ивана Захарыча и усадьбе с парком, если бы вы пожелали приобрести их… Без моего мнения это дело не может состояться.

Теркин одобрительно качнул головой.

— Другой бы на моем месте заявил требования… знаете, как нынче разные штукмахеры… Но я далек от всякого нахального куртажа… Не скрою от вас и того, -

Первач оглянулся и стал говорить тише, — в семействе

Черносошных с этой продажей связаны разные интересы… И без моего совета, смею думать, ничего не состоится. Вся суть не в старике, главе семейства… а в другой особе, и вы, может быть, догадываетесь — в ком именно.

— А-а? — вопросительно протянул Теркин.

— В таком смысле я уже заводил речь с господином

Хрящевым.

— Заводили? — переспросил Теркин и прищурился.

— Я полагал, Василий Иваныч, что он ваш фактотум и вполне доверенное лицо… А между тем… он не больше как… вроде нарядчика.

— Это неверно, Николай Никанорыч. Хрящеву мы думаем поручить довольно ответственное место. Он человек больших практических сведений.

— Не спорю. Но я боюсь, Василий Иваныч, что он меня плохо понял. Пожалуй, подумал, что я ему предлагаю куртаж… подкупаю его. Ничего подобного не было… Совершенно понятно… я хотел знать немного и ваши намерения. Не скрываю и того, что судьба фамилии Черносошных… для меня не безразлична. стр.433

— Породниться не хотите ли? — спросил Теркин и подмигнул.

— До этого еще далеко… Иван Захарыч может в скором времени очутиться в весьма печальных обстоятельствах… Я бы не сказал этого другому покупщику, но вы — человек благородной души, и вам я могу это сказать. Разумеется, компания не обязана входить в семейные интересы продавцов. С другой стороны, от меня зависит направить торг так или иначе.