Повисло молчание. Кангранде снова заскрипел скамьей. Усевшись, не то спросил, не то выдохнул:

– Мальчик?

– Да.

– Ты что-нибудь предприняла?

– Я послала за Игнаццио.

– Он прибудет со своим мавром. – Интонация была не вопросительная, поэтому донна Катерина не ответила. – Ей нельзя самой воспитывать сына.

– Ни в коем случае. Это опасно для всех нас, и в первую очередь для ребенка. Его уже пытались убить.

– Так скоро? Не успел родиться… А кто еще о нем знает?

Брат и сестра долго молчали, наконец Кангранде сказал:

– Ребенок должен воспитываться в моем доме.

– Разумеется.

– Если, конечно, он выживет.

– Выживет, можешь не сомневаться.

– Для моей жены это будет ударом.

– Пусть лучше удар случится сейчас, чем позднее, когда ее сын потеряет статус наследника.

– Если она вообще родит мне сына.

– У тебя ведь есть еще дети, не так ли?

Кангранде улыбнулся.

– Ты просто сама деликатность. Да, есть. У меня как минимум две дочери. Дочери, понимаешь?

– Хорошо. Спрячь ребенка среди других детей. Так надежнее.

– Странно, что она послала служанку к тебе, а не ко мне.

– Ей тоже известно пророчество.

– Вижу, у меня нет выбора. Ты поможешь?

Целую секунду слышалось только потрескивание углей в жаровне.

– Спасибо тебе, Франческо. Конечно, помогу.

– Не благодари меня, – с горечью произнес Кангранде. – Я всего лишь орудие судьбы.

И тут Пьетро провалился в наркотический сон. Ему снился борзой пес, преследуемый стаей гиен. Пьетро вертелся во сне, когда пес, загнанный в огромный театр, Арену еще римской постройки, запятнал ступени своею кровью.

Флоренция, 20 сентября 1314 года

По облику итальянского города можно судить о почве, на которой он стоит. Породы, залегающие в окрестностях, придают каждому городу свой характер. Так, в Вероне большинство зданий выстроено из розового мрамора и кирпича, в Падуе – из мрамора и камня. В Сиене преобладал темно-красный цвет, в Болонье – терракота, а в Ассизе – ярко-розовый, он же лососевый. В Венеции, в силу местоположения, использовались все перечисленные виды минералов; каждый дом стоил целое состояние.

Флоренция, сама себя провозгласившая источником свободы, была построена из коричневого камня и глиняной черепицы; последняя придавала городу строгий вид. В отличие от других городов-государств, Флоренция не практиковала культ личности – она являлась городом идей. «Мать всех свобод» занимала площадь 1,556 акра, была окружена тремя стенами и насчитывала около трехсот тысяч жителей.

Родной город Данте Алагьери раскинулся по обоим берегам Арно. С севера потянуло свежим ветром. По небу, быстро сгущаясь, бежали тучи. Однако людей, заполнявших улицы (день был базарный), теснившихся в переулках, останавливавшихся в тени балконов и деревьев, только радовал близящийся дождь. Все устали от жары. Флорентинцы шутили, торгуясь с представителями всех возможных гильдий, и старались найти наилучшее применение своим драгоценным флоринам.

Государственная валюта Флоренции считалась одной из самых твердых в мире, возможно, потому, что прославляла не короля, не папу, не императора, а сам город. На одной стороне монеты изображалась лилия – символ Флоренции, на другой – Иоанн Креститель, святой ее покровитель. По этой причине флорин не менял облика во время осад, мятежей и переворотов; в первозданном виде ходил он по рукам аристократов и простолюдинов, а экономика Флоренции росла астрономическими темпами.

Один владелец лавки вовсе не ставил себе целью вытрясти из покупателя последний флорин. Звали этого достойного человека Моссо, а в лавке его продавались книги. Недаром лавка считалась одной из лучших в городе: она представляла собой не просто шатер, а прочный деревянный прилавок с навесом, который за умеренную плату поднимался каждое утро и опускался каждый вечер. Товар синьора Моссо требовал особой защиты от погодных явлений. Имелись у него и дешевые оттиски, но в основном синьор Моссо держал книги рукописные, старательно исполненные мастерами-переписчиками. Разумеется, на такие книги и цена устанавливалась соответствующая – например, копия Библии стоила небольшого состояния, и лишь очень богатые синьоры могли ее приобрести. Что было весьма разумно, поскольку лишь они знали по-латыни.

Причина, по которой синьор Моссо никогда не препирался с клиентами, стояла сейчас непосредственно перед ним. Никто не заподозрил бы в этой хрупкой фигурке представителя поэта, книги которого, по всем прикидкам, не должны были хорошо продаваться. Не зная, с чего начать, синьор Моссо начал с погоды.

– Облачно сегодня. – Последовала пауза, затем тема получила развитие: – Я слыхал, на севере ливмя льет.

Однако представителя интересовала отнюдь не погода.

– Как идут продажи?

– Отлично идут. Да что там отлично – великолепно, лучшего и желать нельзя. Если так будет продолжаться, через неделю у меня товара не останется.

– Вот видите! А вы еще мне не верили.

Моссо жестом охладил представительский пыл:

– Да, но…

– Говорили же вам: заказывайте побольше.

Владелец книжной лавки прикусил язык. Что обычно советуют настырным представителям кого бы то ни было? Конечно, освежиться в водах Арно. Синьор Моссо понял, что этот ответ не подходит. Он заставил себя кивнуть:

– Говорили, как же, помню.

Представительский взгляд упал на дорогую книгу с гравированными застежками на переплете.

– Это случайно не новое издание Паолино Пьери?

– Да, это его «Хроника», – не без гордости произнес Моссо. Отодвинув юнца-помощника, он проскользнул к концу прилавка, поближе к представителю. Синьору Моссо следовало теперь попросить еще экземпляров. И он, и представитель это знали. Спрос был огромный – в день разлеталось до сотни книг! Синьор Моссо продал почти все, что у него имелось; хуже того – в это самое время наверняка незаконно изготавливались копии. Он должен, просто должен получить еще больше.

Однако гордость синьора Моссо почему-то была уязвлена, и он решил подойти к просьбе кружным путем.

– Чего я никак в толк не возьму, так это почему все прямо помешались на этом произведении. В нем ведь и нет ничего, кроме оскорблений нашего города.

– Не скажите. Оскорблениями автор не ограничивается. – «Хроника» была отложена, а вместо нее раскрыт кожаный переплет «Gesta Florentinorum».[27]

– Вот, к примеру, что он пишет о Фиесоле. Это же камень в наш огород.

– Странно, что вы заметили.

Синьор Моссо вскипел. Когда он заговорил, в голосе его слышалось презрение.

– Чего стоит хотя бы это растение, что растет из их дерьма – извините, прямо так и написано – и превращается в гнездо злобы, или как его там. Превращается в…

– В город, исходящий завистью. Песнь шестая. – Взгляд скользил по рядам изящных латинских букв. Это искусство вновь открыл Брунетто Латини, умерший двадцать лет назад. К несчастью, он сейчас горел в аду в компании погрешивших против природы и ее даров, согласно единственному достойному доверия источнику.[28]

– Вот именно! – вскричал Моссо. – Исходящий завистью, скажите на милость! Кому нам завидовать? Уж не ему ли? Конечно, он талантлив, но слишком спесив!

Взгляд не оторвался от книги, однако остановился.

– Данте спесив?

Моссо понял, что совершил ошибку.

– Я хотел сказать…

Захлопнутая книга полетела на край прилавка. Моссо еле успел подхватить ее, чуть не взвыв с досады.

– Ради бога!

«Gesta Florentinorum» стоила целое состояние, и ему пришлось заплатить за экземпляр сразу, не дожидаясь, пока его купят.

В глазах представителя Данте не мелькнуло и тени раскаяния.

– Если вы полагаете, что книга оскорбительна, вам не следовало брать ее для продажи. Я передам контракт Ковони. Верните все, что у вас осталось, и я возмещу вам три четверти. – За удаляющейся спиной возникло не меньше дюжины покупателей, испугавшихся, что книги вот-вот уйдут у них из-под носа.