Антония рассказывала и о старых друзьях Пьетро. Некоторые из них собирались жениться, кое-кто уже женился.

– Пьетро, а ты никогда не думал о браке?

Юноша покачал головой.

– Только не в обозримом будущем.

– Скажи мне правду. Это твое желание уехать связано с Марьотто и Антонио?

Пьетро вздохнул.

– И да и нет. Я очень сержусь на Мари, но…

– Но?

– Но с ним говорить легче, чем с Антонио. В смысле, когда мы все вместе, все хорошо. Мы – трио. Да, я зол на Мари – но лишь за то, что он это трио разрушил.

– Бедный сир Капуллетто. Я его встретила сегодня утром. Он показал мне город.

– Антонио завтра уезжает к своему дяде в Падую, если тебе от этого легче. У дяди там некое дело. Если уж на то пошло, Антонио приглашен на свадьбу. Они с Мари оба приглашены, но теперь поедет один Антонио.

– Может, он встретит другую девушку и все как-нибудь уладится?

– Беда в том, что для Антонио существует только одна девушка – Джулия.

– Я думала, ее зовут Джаноцца.

– О, только не для него! Она всегда будет его Джулией, идеальной женщиной. Правда, не понимаю, как в одно и то же время можно быть идеальной и разбить ему сердце.

– Выходит, ты не веришь в настоящую любовь?

Пьетро воззрился на сестру.

– Вот не ожидал!

– …любовь больше, чем земная страсть.

В дверь постучали. Слуга впустил маленького человечка, лицо которого выдавало его семитское происхождение.

– Мануил! – Пьетро поднялся и обнял карлика, как старого друга. – Позволь представить мою сестру, Антонию. Антония, это Мануэлло, главный весельчак при дворе Кангранде.

Антония довольно невежливо сунула шуту руку. Она была набожна и верила большей части историй об убийцах Христа. Пожалуй, слухи о пожирании младенцев несколько преувеличены, да и рогатых жидов ей встречать не приходилось. И все же остальных россказней оказалось достаточно, чтобы Антония, судорожно отдернув руку, бегло пересчитала собственные пальцы.

Мануила немало позабавило поведение девушки.

«Ишь, смех какой зловещий», – подумала Антония.

Но тут Мануил обратился к Пьетро.

– Кангранде просил меня сообщить тебе имя моего двоюродного брата, который живет в Венеции, – к нему ты всегда сможешь обратиться за помощью. Просто скажи, что ты от меня. В смысле, назови мое имя. А то он любит розыгрыши и всегда готов подраться. Болван, но зато человек слова.

– Я буду осторожен, – заверил Пьетро. – Как его зовут?

– Шалах.

Пьетро сделал неуклюжую попытку повторить непривычные звуки:

– Ши – ло?

– Что с вас, не принадлежащих к избранному народу, взять? Смотри, вот я написал его имя, а заодно и адрес. Он должен быть в хорошем настроении – жена недавно подарила ему дочь. И передай ему от меня поздравления.

– Обязательно, – пообещал Пьетро, пряча клочок бумаги под рубашку.

Глаза шута озорно сверкнули.

– Ты песню мою помнишь? Я сочинил еще несколько куплетов.

И, к изумлению Антонии, шут запел безо всякого аккомпанемента:

– Очень смешно, – сухо произнес Пьетро.

Раздался грохот, как будто в дверь метнули что-то тяжелое.

– Это, верно, отец твой пером скрипит? – произнес Мануил.

И тут терпение Антонии кончилось.

– Я вынуждена попросить вас покинуть этот дом.

Карлик осклабился.

– Боже меня сохрани мешать его обожаемой Музе. Пьетро, будь осторожен. Я не просто так песню спел – ты вернешься, даже не сомневайся. – Затем Мануил отвесил поклон Антонии, кончиками пальцев сняв шляпу и пройдясь ею по полу. – Enchante, mademoiselle.[60] Уверен, мы скоро увидимся. Мы с вашим отцом любим вечерком сыграть партию-другую в шахматы. Не стесняйтесь – присоединяйтесь.

Еще раз поклонившись Пьетро, Мануил удалился.

Заметив, как скривилась сестра, Пьетро тоже не преминул скорчить рожу.

– Мануил такой забавный! И он хороший человек. Он не солгал – они с отцом действительно довольно близки. Так что можешь с чистой совестью ему симпатизировать.

Антония покраснела. Чтобы сменить тему, она ухватилась за новую информацию.

– Значит, ты едешь в Венецию?

Пьетро пожал плечами.

– Сначала в Венецию, а потом, скорее всего, в Болонью, в университет.

Антония испытала острый приступ зависти.

– И что ты будешь изучать?

– Не знаю. Может, медицину. Или право.

– Когда ты уезжаешь?

– Дня через два, не позже. Мне нужно еще нанять конюха, который согласится поехать со мной и будет ухаживать за лошадьми. Может, и пажа придется подыскать. Пока не знаю. Наверно, в среду, самое позднее в четверг. – Пьетро увидел слезы в глазах сестры, а также ее отчаянные попытки эти слезы сдержать. – У нас еще есть время. Присядь. Давай-ка я тебе расскажу о привычках отца.

Вышло так, что Пьетро уехал только в пятницу на рассвете – приготовления заняли куда больше времени, чем он предполагал. По настоятельной рекомендации супруги Скалигера – которая, кажется, прониклась к нему жалостью – Пьетро нанял двенадцатилетнего Фацио, сына одной из служанок донны Джованны, в качестве конюха и по совместительству пажа.

Разумеется, поползли слухи. Пьетро и месяца не прожил в Вероне на правах гражданина, а уже говорили, будто Кангранде в приступе гнева отправил его в изгнание. Это подпортило репутацию правителю Вероны, над Пьетро же сгустился ореол мученика. Несмотря на то что стало известно, будто Пьетро целую неделю провел, запершись с астрологом и его мавром. Говорили, будто Кангранде недоволен всеми троими. Причина оставалась неизвестной, хотя многие вспоминали об убийстве прорицательницы и строили разнообразные догадки.

Для Данте эта неделя оказалась плодотворнее, чем предыдущие несколько месяцев. Он завершил целых три песни, включая и инвективу против Италии, и главу о Долине земных властителей, в которой имел место диалог отца и сына – то есть хорошего и плохого.

Рано утром в пятницу, когда Пьетро упаковывал вещи, в дверь постучал Туллио Д’Изола. В руках он держал аккуратную стопку писем, каждое с подписью и печатью.

– Скалигер хочет, чтобы вы отдали письма посланнику Дандоло в Венеции, а также передали ему поклон.

Пьетро спрятал письма в заплечную кожаную сумку.

– Спасибо, Туллио.

– Меня также просили передать вам это, синьор Алагьери. – Главный дворецкий вручил Пьетро два запечатанных воском письма.

Одно было от Антонио. Тот благодарил Пьетро за поддержку его, Антонио, перед Скалигером. В простых выражениях, так же как говорил, Антонио писал: «Ты мой единственный друг. Если тебе когда-нибудь что-нибудь от меня понадобится – даже моя жизнь, – я, не задумываясь, сделаю для тебя все».

«Бедный Менелай», – пробормотал Пьетро. Через два дня после дуэли Данте в суде цитировал Гомера, называя Джаноццу Еленой, а молодого Монтекки – Парисом. Веронские остряки тотчас подхватили цитату, тем более что Марьотто отправляли во Францию (правда, не в Париж). Так Антонио получил обидную кличку Менелай.

Второе письмо было от Марьотто. «Парис» выражал глубокие сожаления по поводу своих действий, которые возымели такие последствия для Пьетро. В конце он писал: «Надеюсь, когда-нибудь ты меня поймешь и мы снова станем друзьями».

Пьетро спрятал оба письма.

– А еще, синьор Алагьери, – проговорил Туллио, – вам письмо от донны да Ногарола. Она велела передать вам его в собственные руки.