Наконец, преступника привязали к задней части позорной тачки, члены магистратуры заняли определенные для них места, отряд констеблей (городовых) с их длинными алебардами построился в обычном порядке. Чтобы заглушить вопли истязуемого, трубачам дана была команда начинать. Плеть Джона Гейха стала свистать по воздуху, причем первый же нанесенный им удар вызвал брызнувшую фонтаном кровь. Преступник вскрикнул нечеловеческим голосом и посмотрел вдоль расстилавшейся перед его глазами улицы, только в конце которой он должен был получить последний удар… В то же время присутствовавшие в числе зрителей женщины и дети подняли ужасный вой.

Магистрат подумал о возможности возмущения толпы, принимая при этом во внимание, что большинство жителей были крайне недовольны приговором; и действительно: по настроению публики видно было, что опасность не только существует, но представляется вдобавок довольно серьезной.

При приближении процессии к одной из пересекающихся улиц из окна ближайшего дома была брошена зажженная ракета; последняя попала прямо под ноги лошадям, которые при этом в сильном испуге взвились на дыбы и понесли. Позорная тачка опрокинулась, и несчастная жертва палача со своим окровавленным туловищем очутилась в воздухе, хотя продолжала оставаться связанной веревками.

В это время из толпы выделился мужчина, игравший, очевидно, роль зачинщика или предводителя; зычным голосом он обратился к Джону Гейху с требованием освободить преступника; когда же палач не повиновался ему, он сам разрезал веревки, освободив таким образом обезумевшего от страха и боли «жениха». Этот поступок одного из публики был встречен толпою возгласами одобрения.

Но прежде, чем преступник мог быть отведен в безопасное для него место, палачам удалось снова забрать его в свои руки и опять привязать к тачке. В результате несчастный испил свою чашу до последней капли.

Особенно трагичным является этот случай вследствие того, что, когда шествие должно было пройти мимо дома, где проживала мать преступника, друзья ее, заслышав душераздирающие крики наказуемого и свист плети, сделали попытку увести несчастную женщину подальше, пока процессия не скроется с глаз и звук голоса сына не сможет доноситься до ушей истерзанной матери. Но еще прежде, нежели можно было предпринять что-либо, любвеобильная мать лишилась сознания и затем тут же сошла с ума и так и умерла сумасшедшей.

В биографии полковника Жака Дефо помещено в высшей степени оригинальное описание одного телесного наказания, произведенного в Эдинбурге. Полковник Жак прибыл в Эдинбург специально для того, чтобы в компании со своими приятелями составить особую «благородную» воровскую шайку. Полковник говорит: «Мы отправились погулять и были очень удивлены, когда увидели, что все улицы города запружены народом. Публика прохаживалась взад и вперед, словно на бульваре или на бирже; здесь можно было увидеть представителей всех сословий и состояний. Когда мы стояли на месте и с удивлением продолжали смотреть на происходящее вокруг нас, весь народ неожиданно подался на одну сторону улицы с такой поспешностью и жадностью, точно там происходило что-либо удивительное. И впрямь, зрелище представляло собою картину экстраординарную!

Мы увидели, как вдоль мостовой бежали двое полуголых мужчин; они мчались со скоростью курьерского поезда, если не ветра, и нам с приятелями показалось даже, что в данном случае мы имеем дело с состязанием в беге взапуски. Как вдруг две длинные тонкие бечевки, окружавшие их туловище, сильно натянулись, и бежавшие принуждены были остановиться. Мы никак не могли дать себе отчет в том, что именно происходит, и блуждали в сомнениях до тех пор, пока не явился какой-то человек, в одной руке которого находился конец упомянутой выше бечевки, а в другой — проволочная плеть. Этой последней он нанес каждому из бежавших по два удара, но таких сильных, что у нас по коже мурашки пробежали. После этого две голые жертвы получили приказание бежать дальше, пока позволит им та веревка, которая обвивала их туловище. Затем они снова останавливались, палач приближался и наносил снова два ужасных удара своим варварским инструментом. Так продолжалось до конца улицы, которая простиралась в длину на полмили.

Само собой разумеется, нам было крайне любопытно узнать, что именно свершили эти преступники, приговоренные к столь бесчеловечной экзекуции? С этим вопросом мы обратились к стоявшему по соседству с нами молодому человеку, оказавшемуся крайне угрюмым и недружелюбно настроенным к нам, англичанам, шотландцем. А так как о том, что мы англичане, он узнал по нашему акценту, то не без особого злорадства сказал: «Это — два англичанина; их секут за то, что они попались в карманной краже; через некоторое время их с позором выведут за границу Шотландии и прогонят на их родину, в Англию!»

Все это оказалось неправдой и было сказано только для того, чтобы поиздеваться над нами. Позднее мы узнали, что наказанные были именно шотландцами, а не англичанами, попавшимися в руки палача за такое преступление, которое и по законам Англии карается телесным наказанием. Как бы то ни было, но для нашего главаря открывались далеко не утешительные горизонты, и он невольно содрогнулся при одной только мысли о том, что в избранной им профессии ему может случайно не повезти…»

Последняя публичная экзекуция была произведена в 1817 году в Инвернессе, т. е. именно в том году, когда телесные наказания были отменены вовсе. Здесь дело касалось одной женщины, подвергавшейся порке по улицам города в третий раз за пьянство и распутное поведение.

Нет сомнения в том, что пресекающие преступления примеры должны существовать, но наказания, подобно описанным выше, представляются чудовищными по теперешним нашим понятиям, и мы сильно сомневаемся в том, что они могут действовать на мораль облагораживающим образом. Возьмем красивую и молодую женщину; на это несчастное создание, перенесшее позор и муки, экзекуция ни под каким видом хорошего влияния оказать не сможет. И действительно, мы видели, как такие жертвы суровости представителей закона оскорбляли их и насмехались над ними на глазах присутствовавших при позорной экзекуции зрителей.

Тейлор говорит:

Тем не менее Смоллет не разделяет подобного взгляда в своем труде, где он описывает бридевельскую тюрьму. Выведенная автором в очерке женщина говорит, что из всех учреждений и мест мира эту тюрьму ближе всего можно сравнить с адом. Окруженные происшествиями, в которых злоба и неистовство, чувство страха, безбожие, вздохи, проклятия и божба играли самую главную роль, содержащиеся в этой тюрьме получали для разрешения невозможные по трудности задачи, при неправильном решении которых неминуемо награждались розгой или плетью. Экзекуции далеко не редко заканчивались обморочным состоянием, причем лучшим средством для приведения в чувство служила та же плеть. Очевидно, начальство руководствовалось пословицей: «Чем ушибся, тем и лечись». Пока же лишенная сознания жертва находилась в беспомощном состоянии, товарищи ее по заключению занимались тем, что похищали платье и белье обнаженного для порки арестанта. Несчастная женщина эта, по словам упомянутого выше автора, делала неоднократные попытки выйти из своего отчаянного положения путем самоубийства, но, вовремя останавливаемая, наказывалась за дерзкий помысел тридцатью ударами плетью…

Бридевель близ Лондона, ставший нарицательным именем для всех английских домов заключения, представляет собою, собственно говоря, дворец. Король Эдуард VI отдал его в наймы правительству для обращения в тюрьму, в которую можно было бы заключать профессиональных нищих, порочных учеников и вообще замеченных в неблагопристойном поведении людей. Периодические телесные наказания практиковались в Бридевеле по отношению к тем преступлениям, которые были совершены вне стен этой тюрьмы, но если арестанты, по мнению приставленных к ним надзирателей, небрежно исполняли возложенные на них обязанности (принудительное теребление конопли, главным образом), то могли подвергаться властью тех же надсмотрщиков экзекуции палками или — в лучшем случае — плетью. Порочного поведения женщины, шатавшиеся с известной целью по улицам, либо такие, которые находились в компании и близких отношениях с ворами и разбойниками, затем мошенники обоего пола заключались по определению магистрата на более или менее продолжительное время в Бридевель. В дни заседаний заключенные в сопровождении палача являлись в назначенную для разбирательств камеру. После того как обвинение было доказано, произносился приговор, обычное содержание которого состояло в том, что виновный в присутствии всей магистратуры должен был тут же подвергнуться телесному наказанию. Немедленно же палач набрасывался на виновного или виновную и обнажал спину своей жертвы. Приводил в исполнение приговор самый молодой из палачей и занимался истязанием до тех пор, пока председательствующему не заблагорассудилось остановить его, для чего практиковался особый способ: старший в магистратуре, он же председатель, стучал молотком по столу. Если экзекуции подвергалась женщина, то во время порки должен был беспрерывно раздаваться громкий возглас: «О, милый сэр Роберт, постучите! Пожалуйста, дорогой сэр Роберт, стукните молотком!» Крик этот подхватывался находившейся вблизи тюрьмы публикой из простонародья, чем имелось в виду пристыдить всех содержавшихся в Бридевеле женщин. После окончания порки сторожа уводили арестантов в тюрьму, где заставляли заниматься тереблением конопли.