Ей не удалось скрыть свою заинтересованность.
— И потом?
Его улыбка расширилась. Он помахал пальцем перед ее носом:
— Ах, матушка! Я мог бы тебе рассказать о таком, от чего содрогнулась бы даже твоя холодная душа. — Он притворно сдвинул брови и сложил руки перед собой. — Но я дал обещание хранить некоторые тайны, поэтому довольствуйся тем, что я уже рассказал.
У Стужи возникло желание ударить его, и она не смогла себе в этом отказать. Тыльной стороной руки она, почти не задумываясь, стукнула его по губам. Брызнула кровь.
Кел опешил. Он дотронулся до разбитой губы и посмотрел на кровь. Она увидела на его лице выражение боли и злобы и улыбнулась этому. Столько мук и страданий он принес этой земле. И вот теперь она с удовольствием узнала, что и он может страдать.
Кел отвернулся от нее и обратился к призраку своего отца. Кимон все так же терпеливо и молчаливо ждал, стоя посреди комнаты.
— У меня нет вопроса к тебе, — с горечью произнес Кел. — Возвращайся в…
— Подожди! — резко оборвала его Стужа. — Ты же не хочешь потерять один из своих драгоценных вопросов, ведь так? У тебя останется только один после этого. Уверена, тебе есть о чем спросить своего отца, разве нет? — Она схватила сына за руку и дернула, побуждая. — Вот тебе подходящий случай, Кел, если только кишка твоя не тонка. Он ведь должен говорить правду. Давай, трус, спроси его.
Слова ее были жестокими, издевательскими. Она и не подозревала, что может ненавидеть так, как ненавидела в эту минуту. То, что Кел был ее сыном, не имело значения. Она хотела ранить его поглубже, чтобы боль проворачивалась в нем до тех пор, пока он весь изнутри не истечет кровью.
— Спроси его, — настаивала она. — Спроси своего отца, любил ли он тебя.
Кел застыл на месте, глядя на отца.
— Нет, — произнес он сдавленным шепотом.
— Спроси его! — Ярость ее наконец вырвалась наружу. Она замолотила кулаками по его груди, чуть не свалив с ног. Он поймал ее руки, оттолкнул от себя и отошел в дальний угол. Она кричала ему: — Такая возможность! Узнай правду и пойми, какое безумие сотворила твоя ревность. Он любил тебя! Спроси его!
— Нет, черт тебя побери! — гневно вскричал он. Резко махнул рукой отцу: — Дух, возвращайся в ад. Уйди!
Но прежде чем Кимон исчез, Стужа бросилась к нему и обхватила руками шею мужа. В отчаянном поцелуе она прижалась губами к его губам.
— Прекрати! — приказал Кел, но это было бесполезно.
Она обнимала его, и сердце ее радостно билось, но кровь, казалось, стыла в венах, а воздух в легких стал колючим. А потом все прошло. Ее руки держали пустоту, Кимон исчез.
Горе болью отозвалось в ней, но одновременно она испытала злорадство.
Кел сердито смотрел на нее.
— Теперь он тебе неподвластен, — сказала она, ликуя. — И не важно, сколько у тебя еще осталось частей его тела, ты никогда больше не сможешь вызвать его. Я освободила его.
Лицо Кела было воплощением злобы. Он шагнул к ней, схватил ее руку и насильно раскрыл ее. После чего он положил ей на ладонь отрубленный палец Кимона и сжал ее руку в кулак.
— Он мне больше не нужен, — прошипел Кел, сдавливая ее кулак с такой силой, что еще немного, и суставы бы хрустнули. — И ты мне больше не нужна! То, что в нас одна кровь, — ошибка, и у меня есть тот, кто заботится обо мне так, как вы никогда не заботились. Оставайся здесь, в этой башне, ты, холодная сучка. И пусть твой проклятый конь стучит в ворота. Отсюда есть другой выход, и Третий Артефакт лежит, дожидаясь, чтобы я забрал его. — Он оттолкнул ее в сторону и пошел к двери. — Когда моя истинная кровь облачится в мантию истинной жизни, возможно, тогда я вернусь за тобой, если вообще вспомню о тебе.
Кел захлопнул за собой дверь, и ключ повернулся в замке. Стужа все же проверила дверь, и когда та не захотела открываться, застучала кулаками по деревянной обшивке. Спустя некоторое время она все-таки сдалась и вернулась к окну. Ветер и дождь странным образом успокаивали ее. Она сжала палец Кимона в ладони, прижала к сердцу и затем любовно положила его на сырой подоконник.
— Положись на грозу.
Стужа резко обернулась. Призрак Кимона опять стоял в тусклом свете лампы. Ее первым желанием было броситься к нему, но он предупреждающе поднял руку. Свою правую руку. Все пальцы были снова на месте.
Она бросила удивленный взгляд назад, на подоконник. Отрубленный палец все еще лежал там, но именно в эту минуту, когда она посмотрела, необыкновенный порыв ветра, кружась, влетел в комнату. Палец покатился и, оказавшись на самом краю, закачался, готовый вот-вот упасть. Но затем, вопреки всем представлениям, ветер вылетел из комнаты, унося с собой в ночь драгоценный кусочек плоти.
Стужа зажала рот рукой, едва удержавшись, чтобы не вскрикнуть.
— Найди себя в грозе, Самидар, жена моя, — произнес Кимон; его голос был мягким, как любовное прикосновение. — Ты не принадлежишь стуже и огню, ты — воплощение грома и молнии. — Он показал на окно — очередная змеистая молния, казалось, придала особое значение его словам. Он опустил руку, и на мгновение его глаза стали прежними — нежными и голубыми глазами, которые она так любила. — Ты моя возлюбленная, по-прежнему и навсегда. — Его слова глухо отозвались в маленькой камере, как будто их разделяла огромная пропасть и он говорил из далекого далека. — Навечно и навсегда, — повторил он.
Весь ее гнев и ненависть к Келу не могли вытеснить ее страдания. Она упала на колени и зарыдала, ей страстно хотелось подержать его в своих объятиях; она не отрываясь смотрела, как он медленно исчезает у нее на глазах.
Когда Кимон превратился в бледную тень, она снова услышала его голос:
— Прощай, Самидар, Самидар, Самидар… Я любил нашего сына…
Снаружи взвыл ветер тонким и одиноким плачем.
Она сидела на полу и ждала, когда у нее кончатся слезы, они должны когда-нибудь кончиться, она знала это. Одеяло соскользнуло с ее плеч, от холодного воздуха руки покрылись гусиной кожей, но она даже не пыталась согреться или встать. Она чувствовала только, как сильно устала — и телом и душой, боль потери совсем лишила ее сил.
Но постепенно что-то в ней зашевелилось. Слова Кимона вновь и вновь звучали в ее голове. Он ведь вернулся в последний раз, чтобы донести до нее какую-то весть. О чем она? Женщина с трудом поднялась на ноги и подошла к окну.
Сверкающие молнии плели блестящие кружева на черных облаках. Гром гремел и перекатывался.
Ты — воплощение грома и молнии, — сказал ей Кимон. О чем это он? Она легла на подоконник и стала вглядываться в грозу. Дождь бил ее по лицу. Вспышки молнии, одна за другой, ослепляли ее. Каждый раскат грома повторял голосом Кимона: Положись на грозу, найди себя в грозе.
Она стояла так, пока не начало сводить ноги, пока вода не полилась с кончика носа и с густых прядей ее волос.
Вдруг, далеко внизу, из леса выскочил Ашур и помчался по темной равнине. Она ведь даже не заметила его отсутствия. Куда он убегал?
С диким криком единорог снова набросился на ворота. Она затаила дыхание, однако на этот раз ответного града стрел не последовало. Он наносил удары своими копытами по бревнам, но укрепленные железом ворота держались.
Рев бушевавшего Ашура заглушал звуки грозы. Единорог становился на дыбы, храпел и тщетно бил копытами, как будто бросал вызов лучникам, подставляясь под их стрелы. Он ревел, но из башни так никто ему и не ответил.
Тогда он увидел, как она выглядывала из окна, и остановился. Замерев, он поднял к ней свои неземные глаза. Внезапно вскинулся, рванулся назад, на середину поля, повернулся и снова выжидательно посмотрел на нее.
Небеса разверзлись с новой силой. Ослепительная молния полетела вниз и ударила в ворота.
Стужа прикрыла глаза краем одеяла. Гром чуть не отбросил ее на пол, как будто сам воздух пытался сокрушить ее. Она ухватилась рукой за подоконник, когда сотряслась башня. Едкий запах заполнил ночную мглу.
Аушур бегал взад и вперед, в безумном неистовстве тряся спутанной гривой.
