— Он любил тебя, но ты слеп и слишком эгоистичен, чтобы видеть это! — крикнула она. — Кимон дал тебе все!
Его глаза вспыхнули, невидимая сила, казалось, выдавливала весь воздух из ее легких.
— Он никогда не любил меня! Как и ты! Вы заменили меня тем маленьким куском грязных отбросов и еще посмели назвать его сыном!
— Кириги был братом тебе! — кричала она. — Я не могла родить Кимону еще одного ребенка!
— Замолчи! — Он вытянул руку. Впервые она увидела блестящий предмет, который он прятал в ладони, одетой в перчатку. Это был какой-то амулет, источник его колдовства. — Замолчи! — снова завопил он, и оцепенение, сковавшее ее, достигло гортани, так что она совсем не смогла говорить. — Ты уже достаточно показала мне свою любовь. — Он провел рукой по всей длине ее обнаженного клинка и притянул кончик к себе, пока он не коснулся кожи как раз под его челюстью. — Ты пришла сюда отомстить мне, матушка, чтобы наказать меня. Ты пришла из-за Кимона и Кириги, это так же ясно, как если бы их души оставили на твоей спине рубцы от кнута! Не говори о том, как сильно ты меня любила! — Он крепко стиснул амулет в кулаке, и искры сверкающего огня брызнули из-под сжатых пальцев. — Потому что на этот раз я нашел замену тебе, матушка. То, что я никогда не мог получить от тебя, другая просто горит желанием отдать мне.
Он повернулся к ней спиной и махнул рукой, оставив ее гадать о значении сказанного им. По его сигналу солдаты поскакали вперед, их факелы, вспыхивая, колыхались, оставляя во мгле следы разрушительного огня. Он снова обратил к ней свое лицо, его черты исказились сладостной злобой.
— Ты долго удерживала меня от того, ради чего я, собственно, пришел. Встань на мою сторону, матушка. Мы вместе потребуем с них выкуп и уничтожим этот город. — Он поднял глаза к небу, оно заполнилось дымом от горящих полей. — Ты слышишь, как поют боги? — Он оскалил зубы, гоготнув. — Мы принесем им в жертву Дакариар.
Сила амулета подчинила ее, и она заняла место по правую руку от Кела. Они подождали, когда его войско сравняется с ними, и пошли вместе, бок о бок, в город. Она не могла даже повернуть голову, чтобы посмотреть, не выглядывает ли кто из-за закрытых ставнями окон. Не надо! — беззвучно умоляла его она. — Не надо уничтожать городов. Только не Лико, и не Перикант, и не Орик, только не Джемейн или Клеомен. Не надо больше жизней на мою совесть! Что бы ни сделал Кел — она во всем виновата. Он ее сын!
Пока они шли, Кел начал что-то бормотать. Выговор был эсгарианский, но она различила лишь несколько слов. Свободной рукой он залез под тунику и достал цепь, висевшую на шее. На ней покачивалась маленькая золотая рыбка. Он произнес заклинание, и она начала вращаться все быстрее и быстрее, хотя пальцы его были совершенно неподвижны. У первого перекрестка рыбка резко замерла.
Кел направился туда, куда указала рыбка. По мере того как они шли, она снова и снова вращалась, когда нужно было принимать очередное решение.
Если бы не силы, сковавшие ее, Стужа бы задрожала. Она поняла, куда они идут, и, более того, узнала, что заставляло цепь выбирать этот путь. Что еще будет искать рыба, как не воду?
Она привела их прямо к Храму Колодца.
Пять жрецов вышли из двери и встали, закрыв собой источник священной воды. Лико заговорил первым.
— Я вижу, ты нашла своего сына, — обратился он к Стуже.
Кел оставил висеть цепь с рыбкой поверх своих одежд.
— Моя мать утратила дар речи от радости, что мы воссоединились. — Он обвел всех пятерых холодным, презрительным взглядом. Затем прошел к колодцу и вытащил ведро со свежей водой. Опустил туда руку, попробовал и сплюнул.
Жрецы никак не отреагировали на это надругательство.
— Все, что тебе нужно от нас, — твое, — сказал Перикант. — Дакариар — мирный город. Мы не будем оказывать тебе сопротивления.
— О да, я обещаю, вы не окажете мне сопротивления, — с насмешкой ответил Кел. Он отвернулся от жрецов, столкнув ведро. Веревка с резким свистом соскользнула с ворота, и из глубины донесся тихий всплеск.
Лико обратил свой взгляд к ней. Она уповала на то, что он сможет прочесть страх в ее глазах или поймет хотя бы часть ее мыслей. Но она не могла ничего ни сказать, ни сделать. По ее молчанию он, может быть, даже поверил, что она присоединилась к своему сыну против Дакариара!
Она напряглась, чтобы дотянуться до меча, который она вложила в ножны по приказу Кела. Мускулы не хотели повиноваться; колдовство ее сына было слишком сильным. Но она все же пыталась, от этих усилий даже выступил пот на ее челе.
— У нас невинные люди в храме, — внезапно вскричал Джемейн, делая шаг вперед. — Мы умоляем вас не причинять им зла!
Стужа видела, как побелели щеки старого жреца. Он заметно дрожал, заламывая руки. Лико положил руку ему на плечо и потянул назад, к колодцу. Так они стояли рядом, обнимая друг друга, и ждали, чтобы услышать от Кела, что ему нужно от них; младший из двоих утешал и успокаивал старшего.
Но Кел ничего не потребовал. Он вяло взмахнул рукой из-за плеча.
Вдруг воздух наполнился звоном летящих стрел. Она не могла видеть лучников за своей спиной, но стрелы тучей обрушились на жрецов, с отвратительным треском впиваясь в их тела. Удар четырех стрел отбросил Джемейна назад, через край колодца. Орик и Клеомен, не успев даже вскрикнуть, упали наземь, хватаясь за многочисленные раны. Перикант, возможно самый быстрый из всех, попытался убежать, но безуспешно. Три короткие стрелы свалили его с ног, застав у порога храма.
Лико опустился на колени и с изумлением разглядывал семь стрел, торчавших из его груди и живота. Он хотел до них дотронуться, его руки дрожали, как будто не решаясь, к которой из стрел прикоснуться. Затем он в последнюю минуту посмотрел на нее, и сердце ее чуть не разорвалось. Он рухнул вперед, деревянные стрелы раскололись под тяжестью его веса. Тусклая дымка быстро заволокла его открытые глаза.
Из спины его торчали обагрившиеся металлические наконечники. Белая ткань платья медленно окрашивалась растекавшимся пятном крови.
Она не могла кричать. Ее рот не желал открываться. Но тихий стон дрожал в горле, это было для нее единственным выходом излить свое горе. Слезы хлынули из глаз, потекли по лицу. Что касается всего остального, она по-прежнему была куклой в руках Кела.
Холодный ветер засвистел по улицам. Небо обложили тучи, заслоняя солнце.
Кел исчез из ее поля зрения и спустя мгновение вернулся, неся в руках предметы из своего седельного мешка. Он разложил все на землю около тела Лико.
— Оттащите это прочь, — приказал он своим стражникам, пнув ногой жреца. Два солдата схватили тело за пятки и поволокли его за колодец.
Стужа прокляла души их обоих. Ярость стала вытеснять ее боль, и она делала все, что было в ее силах, то есть внимательно наблюдала за своим сыном.
Среди принесенных им предметов были кубок из золота, небольшой изумруд, извлеченный из лоскута черного чистого шелка, в который он был завернут, и кинжал, украшенный замысловатой резьбой. Кел склонился над ними и тихо произнес что-то, она не расслышала что. Стражник передал ему флягу, и тот наполнил кубок. Затем он поднял драгоценный камень и покатал между ладоней. На этот раз она услышала, что он говорит. Это был эсгарианский язык.
— Глаз Скраал, — нараспев произнес он над камнем, взывая к имени богини мудрости. Он говорил что-то еще, но это были слова на другом языке, которого она не знала.
Он вернул драгоценный камень на шелковый лоскут и взял в руки кинжал. Предплечьем он разровнял место в пыли на земле, после чего здесь же острием кинжала стал выписывать символы. Она узнала эти знаки. Все они были обращены к Скраали.
Зачем, — недоумевала она, — он вызывает эсгарианских богов здесь, в этой стране? И почему Скраал? Почему не ее божественный супруг, Властелин Так — покровитель ведьм и колдунов?
Кел осторожно поднялся, обошел свои надписи и кивком подал знак двоим из своих людей.