После этого она перекатилась через стойку и побежала к заднему выходу из трактира через кухню.

Бела, навалившись всей тушей на буфет, жевала цыплячью грудку. Ее рот, тяжелый подбородок — все было перемазано жиром.

— Что, голубки, хорошо проводите время? — весело окликнула она их.

— Лучше всех, — ответила Стужа, блеснув улыбкой, и потащила Терлика к задней двери. Треногий табурет залетел на кухню и разбился в щепки, ударившись об очаг. Бела скорчила рожу и продолжила поедать птицу.

Стужа потянула на себя дверь и глубоко вздохнула. Ночной воздух был прохладен и свеж, особенно приятен после трактира, заполненного дымом.

— Сюда, — сказала она и, ухватив роларофца под локоть, повлекла его по темному закоулку на улицу.

Как только они свернули в переулок пошире, тотчас же наткнулись на нищего, который тряс перед собой чашей. Она прошла мимо, не обращая на него никакого внимания, как и на всех, кто бродил по ночным улицам. Кир никогда не спал, городские улицы и переулки никогда не пустели.

— Держись середины дороги, — наставляла она своего спутника, указывая на окна домов, возвышавшихся с двух сторон. — Обольют помоями, глазом не успеешь моргнуть.

— Куда мы идем? — спросил он, когда они повернули в очередной раз. На каждом углу виднелись вывески трактиров, освещенные тусклыми масляными лампами. Двери других лавок тоже были открыты для припозднившихся покупателей, чтобы выманивать у них последние монеты. — Куда же? — настаивал он, поскольку она так ему и не ответила.

— В «Крысиную Нору», — коротко бросила Стужа. — А теперь заткнись и не отставай. И держись покрепче за свой кошелек.

Улицы становились все уже, людей — все меньше. Те немногие, что попадались на пути, имели подозрительный вид, их бегающие глазки так и шарили вокруг. Но вскоре даже они исчезли, и только звук их собственных шагов продолжал раздаваться в тишине ночи.

Стужа шла, то и дело сворачивая в переулки — язык не поворачивался назвать их просто грязными. Страшная вонь от мусора и отбросов стояла в воздухе. Из полумрака донеслось рычание собаки. Стужа знала этот путь наизусть, и еще ни разу у нее не было неприятностей по дороге. Тем не менее она сжимала в кулаке обнаженный кинжал. В таких темных закоулках могут прятаться не только собаки.

— Эта часть Кира — самая старая, — шепнула она своему попутчику. — Здесь живут очень бедные люди или преступники, которые скрываются от закона. Даже при свете дня не многие солдаты решатся прийти сюда.

Терлик наклонился к ней, она почувствовала его теплое дыхание на шее.

— В таком случае, что мы здесь делаем?

Ее губы растянулись в тонкой улыбке.

— Я здесь живу, — ответила она. — Не всем же купаться в роларофской роскоши.

Она еще раз повернула. Этот переулок был совершенно темным. Ни одно окошко не горело. Ни одна звездочка не пробивалась сквозь мрак. Улица была немощеной, и башмаки утонули в слизи и нечистотах.

— Ну и вонища, — пробормотал Терлик, держась за нос.

— Запах нищеты, — произнесла Стужа, шлепнув его по руке, заставляя вдыхать тяжелый, ядреный запах. — Держу пари, этот аромат тебе незнаком.

Он что-то буркнул, вдохнул еще раз и снова зажал нос. Она невесело хихикнула. Когда они подошли к какому-то месту, где скрещивались два переулка, она остановилась.

— Заблудилась? — Его голос прозвучал насмешливо.

Она не ответила ему. Каждую ночь «Крысиная Нора» оказывалась в другом месте. То — в переулке справа от нее. В другую ночь — слева. А иногда она находилась прямо перед ней.

— Жди здесь, — приказала она и пошла направо. Пройдя шагов десять, она снова замедлила шаг и, выставив руки вперед, осторожно пошарила в воздухе. Ничего. Прошла еще немного, опять помахала руками и вернулась обратно. Не говоря Терлику ни слова, она выбрала переулок, который был впереди. Как и в первый раз, она сделала несколько шагов, остановилась, медленно поразмахивала руками и ничего не обнаружила. Как всегда, в самом последнем! — с негодованием подумала она.

— Нам сюда, — сказала она роларофцу, беря его за руку, — только очень медленно, пока я не скажу.

Они двинулись налево — туда, где она еще не ходила. Через восемь шагов она пихнула Терлика, чтобы он шел позади нее. Сделала девятый шаг и собралась делать десятый. Что-то толкнуло ее изнутри, это был какой-то безотчетный сигнал. Она подняла руку и нащупала проволоку, которая и должна была быть там. Проволока находилась всего на расстоянии вытянутого пальца от глаз. Она отступила назад и подозвала Терлика.

— Пощупай, — велела она ему тихим голосом. Подвела его руку к проволоке. Он слегка потрогал ее, чувствуя, что по всей длине торчат острые как бритва шипы. Проволока была натянута поперек всего переулка на такой высоте и с таким расчетом, чтобы полоснуть человека по горлу.

— А теперь наклонись, — сказала она, указывая на еще одну такую же ловушку из проволоки, но теперь уже на высоте, угрожавшей голени и лодыжке. На концах обеих проволок позвякивали маленькие колокольчики.

— Никто из посторонних не может прийти в «Крысиную Нору» один, — сообщила она. — И никто не приходит сюда в спешке. Здесь не место гоняться друг за другом.

— Невелика ловушка, — шепнул он со скрытым пренебрежением.

Она улыбнулась про себя, но ничего не сказала. Возможно, он просто не представляет себе, что может сделать колючая проволока с бегущим человеком. Не хотелось бы ей, чтобы он попался в эту ловушку или даже просто увидел ее в действии, как это с ней случилось однажды, когда один на редкость глупый вор попытался обокрасть кого-то в «Крысиной Норе» и сбежал, совсем позабыв о проволоке. Глупец, ну и месиво же получилось…

Она шагнула между натянутыми тросами и подождала, пока Терлик сделает то же самое. В конце переулка она свернула в последний раз. В темноте казалось, что они зашли в тупик. И только тот, кто уже бывал в этом переулке, знал, что между двумя домами, преграждавшими путь, находится щель, куда боком может проскользнуть человек. Конечно, и здесь тоже была натянута проволока.

У входа было темно, лишь из-под старой деревянной двери просачивался слабый свет. Стужа легонько стукнула костяшками пальцев и подождала. Дверь со скрипом отворилась, яркий желтый свет пролился в узкую улочку, заставив ее зажмуриться. Седой человек выглянул и, рассмотрев их, распахнул дверь.

Громкий голос завопил на всю таверну:

— Капитан! Кого я вижу! Просим, просим! Да ты, как погляжу, и друга привела. При деньгах, надеюсь?

Дверь за ними бесшумно закрылась. Стужа приподняла подолы своих юбок и вернула кинжал в ножны. Здесь все были ее знакомыми, едва ли не друзьями, она доверяла им точно так же, как и любому в Кире. Она распрямилась и увидела улыбающуюся рожу старого мошенника с бакенбардами, которому принадлежал громкий голос. Одной рукой он держал кружку, другой обнимал грязную, но зато весьма грудастую девицу. Он был пьян и сидел развалившись на массивном, вырезанном из дерева стуле, который прежде вполне мог принадлежать более богатому господину.

— Дромен Невезучий, — сказала она хриплым голосом, — брось эту милую шлюшку, подойди и поцелуй настоящую женщину.

Невезучий схватился за живот и затрясся от смеха. Затем он шлепнул девицу по заду, отослав в угол, вскочил на ноги и хлопнул в ладоши.

— Ну, Капитан, — застонал он, явно разыгрывая представление перед Терликом, — тебе ль не знать — нельзя целоваться со своим офицером, старшим по званию, а уж тем более мне, который по чину ниже всех.

Она уперла руки в бока и окинула его строгим, изучающим взглядом, как если бы перед ней был солдат, на котором криво сидит форма. Он тут же встал по стойке «смирно» или, по крайней мере, попытался встать и изобразил, как подобает случаю, испуг.

Она потерла подбородок:

— Что ж, судя по запаху, ты не мылся уже с месяц, а посему на этот раз мы воздержимся от поцелуев.

Довольно долго они разглядывали друг друга. Затем оба расхохотались, бросились обниматься и обменялись поцелуями в кончики носов.