Современный психолог не усмотрел бы в приключении с Савлом ничего необычного. Подобное явление действительно могло быть вызвано солнечным ударом и эпилептическим припадком. С равным успехом его можно объяснить и галлюцинацией, и истерической или психотической реакцией, или, что еще более вероятно, комплексом вины человека, чувствовавшего, что его руки обагрены кровью. Савл, однако, воспринял это как реальное явление ему самого Иисуса, которого он, кстати сказать, прежде никогда не видел и который заставил его уверовать в Него. Савл даже отрекся от своего прежнего имени и принял новое имя – Павел.[100] Впоследствии он сделался столь же ревностным распространителем учения «ранней церкви», сколь рьяным гонителем его был еще недавно. Павел вступил в их общину и стал кем-то вроде послушника или ученика. Как он сам рассказывает в своем послании к галатам (Гал. 1, 17–18),[101] он находился в послушании около трех лет, проведя большую часть этого времени в Дамаске. По свидетельству текстов свитков Мертвого моря, период обучения и, так сказать, «испытательный срок» для новичков в Кумранской общине также составлял три года.[102]

После трехлетнего испытательного срока Павел возвратился в Иерусалим и встретился с лидерами тамошней общины. Не удивительно, что многие из них относились к нему с подозрением, не вполне доверяя обращению недавнего свирепого гонителя. Павел говорит (Гал. 1, 18–20), что виделся только с Иаковом и Кифой.[103] Все прочие, включая и апостолов, избегали его. Ему приходилось вновь и вновь доказывать истинность своих слов. Лишь со временем у Павла появились приверженцы, и он смог начать свою проповедь. Однако его доводы казались некоторым недостаточными, и, по свидетельству Книги Деяний (Деян. 9, 29),[104] некоторые из числа членов Иерусалимской общины даже угрожали ему. Стремясь разрядить потенциально опасную ситуацию, приверженцы Павла увезли его в Таре, его родной город (ныне на территории Турции). Там, оказавшись у себя дома, он продолжил свою проповедь.

Важно понимать, что подобная ситуация была равнозначна изгнанию. Иерусалимскую общину, как, впрочем, и Кумранскую, по большей части занимали политические события, происходившие тогда в Палестине. Остальной мир, и прежде всего Римская империя, волновал их лишь в той мере, в какой он мог повлиять на развитие событий в ограниченном мирке Палестины. Таким образом, ссылку Павла в Таре можно сравнить с тем, как если бы крестный отец ИРА (Ирландской республиканской армии) послал нового, плохо обученного, но зато излишне энергичного члена своей организации в Перу на вербовку новых сторонников из числа тамошних головорезов. Разумеется – если допустить невероятное, – при условии, что ему удалось бы собрать необходимых для этого людей, деньги, средства и прочее, что имеет хоть какую-то ценность. При условии, что он вскоре не вернулся оттуда ни с чем, убедившись, что эта затея может принести куда больше хлопот, чем проку.

Так началось первое из трех (согласно свидетельству Деяний) миссионерских путешествий Павла за границу. В числе прочих мест он побывал и в Антиохии, и именно там, в Антиохии, «ученики… в первый раз стали называться христианами» (Деян. 11, 26). Комментаторы обычно относят первое путешествие Павла к 43 г. н.э. К тому времени община «первоначальной церкви» успела уже несколько утвердиться, и роль лидера «секты» в Иерусалиме перешла к Иакову.

Спустя примерно пять лет после того, как Павел начал свою проповедь в Антиохии, возник вопрос о содержании его миссионерской деятельности. Как сказано в 15 главе Книги Деяний, в Антиохию прибыл целый ряд представителей от Иерусалимской общины, – вероятно, как предполагает Эйзенман, с весьма специфической целью – проконтролировать действия Павла. Посланники настойчиво подчеркивали важность строгого соблюдения Закона и обвиняли Павла в пренебрежительном отношении к нему. В итоге Павлу и его сподвижнику Варнаве было приказано явиться в Иерусалим для консультаций с руководством общины. С этого времени в отношениях между Павлом и Иаковом появляется широкая трещина, и автор Деяний, рассказывая о конфликте между ними, выступает в роли апологета Павла.

При всех последовавших за этим разногласиях необходимо подчеркнуть, что Павел, по сути дела, стал первым «христианским» еретиком и что его учение, ставшее впоследствии богословским фундаментом для позднейшего христианства, представляет собой явное и несомненное уклонение от «первоначального», или «чистого», учения, которого придерживались лидеры общины. Независимо от того, был ли Иаков, брат Господень, настоящим братом Иисуса по крови или нет, совершенно очевидно, что он хорошо знал Иисуса – или человека, которого впоследствии стали называть этим именем. То же самое можно сказать и о большинстве других членов Иерусалимской общины, или «первоначальной церкви», включая, естественно, и Петра. Говоря об Иисусе, они обладали авторитетом свидетелей и очевидцев. Что касается Павла, то он никогда не встречался и не был знаком с человеком, которого вскоре начал именовать Спасителем. Единственное, на что он мог ссылаться, – это полумистический опыт видения в пустыне да звуки таинственного голоса. И приписывать себе на основе этого видения некие особые права было для него, мягко говоря, слишком самонадеянным. Однако это не помешало ему исказить учение Иисуса почти до неузнаваемости, по сути сформулировав свою собственную, резко индивидуалистическую и идеосинкратическую богословскую систему, а затем придать ей легитимный характер, приписав ее Иисусу. Ибо Иисус, строго придерживавшийся иудейского Закона, наверняка счел бы крайним богохульством создание культа и почитание любого смертного человека, включая его самого. Он со всей очевидностью говорит об этом в Евангелии, повелевая своим ученикам, последователям и слушателям почитать одного только Бога. Так, например, в Евангелии от Иоанна (10, 33–35) рассказано, что Иисус был обвинен в богохульстве. В ответ Он процитировал отрывок из псалма 81:[105]

Павел же, напротив, как бы отодвигает Бога на второй план и впервые устанавливает почитание самого Иисуса, причем Иисус становится иудейским аналогом Адониса,[106] Аттиса,[107] Таммуза[108] и прочих умирающих и воскресающих божеств, которые были столь популярны на Среднем Востоке в ту эпоху. Чтобы иметь шансы соперничать с этими богами, Иисус должен был соответствовать представлениям о них, что называется, слово в слово, чудо в чудо. Именно в этот период с биографией Иисуса начали ассоциироваться многие чудесные моменты, в том числе и, по всей видимости, Его чудесное рождение от Девы и воскресение из мертвых. Эти детали, естественно, представляют собой изобретения самого Павла, диаметрально противоположные «чистому» учению, проповедниками которого выступали Иаков, брат Господень, и прочие члены Иерусалимской общины. Таким образом, неудивительно, что Иаков и его единомышленники были крайне удивлены узнав, что именно проповедует Павел.

И тем не менее Павел знал, что делал. Он прекрасно разбирался, причем на удивительно высоком даже по современным меркам уровне, в технике религиозной пропаганды.[109] Он понимал, что необходимо для того, чтобы превратить человека в бога, и осуществлял это куда более умело и последовательно, чем римляне, насаждавшие культы своих императоров. Павел, как он сам признавал, не претендовал на то, что повествует о реальном Иисусе – человеке, которого и Иаков, и Петр, и Андрей знали лично. Напротив, во втором послании к коринфянам (2 Кор. 11, 3–4) Павел прямо заявляет, что члены Иерусалимской общины проповедуют «другого Иисуса».[110] Их посланники, говорит он, называют себя «служителями правды»[111] – характерно кумранское выражение. Отныне они стали и по делам своим, и по учению открытыми соперниками Павла.