Один из его бывших коллег характеризует де Во как прекрасного ученого, но не слишком хорошего археолога.
Но за этим эффектным «фасадом» личности скрывался другой де Во: беспощадный, фанатичный, ограниченный, мстительный. В политическом отношении он был ярым правым. В молодые годы де Во был даже членом «Аксьон Франсез», военизированного католическонационалистического движения, возникшего во Франции в период между двумя мировыми войнами и исповедовавшего культ «крови и почвы». Движение это более чем симпатизировало диктаторским режимам, установившимся в Германии и Италии, и приветствовало триумфальную победу Франко в Испании. Нет никаких сомнений, что де Во был фигурой, мало подходящей для роли руководителя исследований свитков Мертвого моря. Дело в том, что де Во был прежде всего не просто ревностным католиком, а монахом, а это мало способствовало спокойному и взвешенному взгляду на крайне неоднозначный и даже взрывоопасный религиозный материал, попадавший к нему в руки. Более того, преподобный отец был враждебно настроен к государству Израиль как политической данности, неизменно называя эту страну Палестиной. На личном уровне он всегда был рьяным антисемитом. Один из его бывших коллег отмечает его откровенные нападки на израильтян, присутствовавших на его лекциях. После интервью с де Во Дэвид Прайс-Джонс заметил: «На мой взгляд, он вспыльчив и груб и даже слегка чокнутый». По мнению Магена Броши, тогдашнего директора израильского Хранилища книги, «де Во был бешеным антисемитом и столь же бешеным антиизраильтянином, но в то же время – лучшим партнером, какого только можно найти».
Таким был человек, на которого в определенный момент была возложена ответственность за судьбу свитков Мертвого моря. В 1953 г. совет попечителей Рокфеллеровского музея, председателем которого в то время был де Во, пригласил в свои ряды представителей различных иностранных археологических миссий – британской, французской, немецкой и американской, работавших в тот период в Иерусалиме. Между тем ни один израильтянин подобного приглашения не получил, несмотря на наличие целого штата квалифицированных специалистов из Еврейского университета. Совет обратился к каждой из этих школ с просьбой оказать посильную помощь в финансировании работ.
Первым ученым, назначенным при содействии де Во, стал профессор Фрэнк Кросс, в то время сотрудничавший с богословской семинарией Мак-Кормика в Чикаго и институтом Олбрайта в Иерусалиме. Кросс был рекомендован институтом Олбрайта и летом 1953 г. приступил к работе в Иерусалиме. Переданные ему материалы представляли собой специфические библейские тексты – свитки с толкованиями различных книг Ветхого Завета, обнаруженные в пещере 4 в Кумране.
Аналогичные материалы были переданы и монсиньору[20] Патрику Скиэну, также представлявшему Соединенные Штаты. В момент этого назначения он занимал пост директора института Олбрайта.
Отец Жан Старки, представлявший Францию, был назначен по рекомендации Библейской школы. В то время он был сотрудником Национального центра научных исследований (Франция). Старки, видному знатоку арамейского, было поручено изучение всего корпуса текстов на этом языке.
Германию в совете представлял доктор Клаус-Гунно Хунцингер. Ему было поручено изучение одного текста – так называемого Свитка Войны,[21] а также обширного корпуса материалов, написанных на папирусе, а не на пергаменте. Впоследствии он вышел из состава группы, и его заменил другой французский прелат – отец Морис Байлье.
Еще одним протеже Библейской школы был отец Юзеф Милик, польский католический священник, переселившийся во Францию. Ученик и близкое доверенное лицо де Во, Милик получил в свое распоряжение особенно важный корпус материалов. В него входил целый ряд ветхозаветных апокрифов. Были в этом корпусе и так называемые «псевдопиграфические» творения – тексты, позднейшие толкователи которых, стремясь придать им большую авторитетность, приписывали их перу древних пророков и патриархов. И, что самое важное, в состав этих текстов входили так называемые «общинные материалы», – материалы, относившиеся непосредственно к жизни Кумранской общины, ее учению, ритуалам, распорядку и т. п.
Представителем Великобритании в этой международной группе был Джон М. Аллегро, работавший в то время над своей докторской диссертацией в Оксфорде под руководством профессора Годфри Р. Драйвера. Аллегро прибыл в Иерусалим, будучи агностиком. Он был единственным членом этой группы, не придерживавшимся определенных религиозных взглядов. Кроме того, он был единственным филологом среди своих коллег и уже успел зарекомендовать себя, опубликовав пять работ на страницах академических журналов. Таким образом, Аллегро оказался единственным членом группы, успевшим составить себе определенную репутацию еще до начала изучения свитков. Все прочие ее участники еще не успели снискать известность в научных кругах и сделали себе имя лишь впоследствии благодаря работе над свитками.
Аллегро было поручено исследовать свитки с толкованиями на библейские тексты (которые представляли нечто роде «секретарских материалов» типа тех, которые изучал и Юзеф Милик) и солидный корпус так называемых «благодарственных гимнов» – гимнов, псалмов, молитв и славословий морально-этического и поэтического характера. Надо признать, что материалы, над которыми работал Аллегро, оказались более «взрывоопасными», чем у любого из его коллег, да и сам он в то время был инакомыслящим, человеком независимых взглядов. Можно не сомневаться, что он без колебаний нарушал пресловутый консенсус, который настойчиво стремился установить де Во, и поэтому, как мы узнаем, был изгнан из группы, уступив место Джону Страгнеллу, также работавшему в докторантуре в Оксфорде. Страгнелл стал учеником Фрэнка Кросса.
На основании каких же принципов происходило распределение материалов и их передача тем или иным сотрудникам? Как решался вопрос о том, кому и над чем работать? Профессор Кросс в телефонном разговоре, отвечая на этот вопрос, заметил, что подобные вещи решались «посредством дискуссии и консенсуса, а также с благословения де Во»:
«Некоторые аспекты были самоочевидны; те из нас, кто был загружен преподавательской работой, просто не имели времени заниматься неизученными и наиболее сложными проблемами. Поэтому мы отбирали библейский, наиболее простой для понимания материал с точки зрения его идентификации и распределяли по принципу „подходит – не подходит“. У нас были специалисты по арамейскому языку, например, Старки, и тексты на арамейском передавались им. Интересы некоторых ученых, перспективы исследований – словом, многое зависело от того, чем именно каждый из нас хотел заниматься. Подобные вопросы быстро согласовывались, и де Во давал свое благословение. Мы не просто сидели и голосовали: у нас реально не возникало конфликтов на этой почве. Наша группа действительно работала на основе консенсуса».
Профессор Кросс подтверждает, что каждый из членов группы знал и понимал, чем конкретно занимаются его коллеги. Все материалы были разложены и хранились в общем помещении, так называемом Зале свитков, и каждый сотрудник имел право прогуляться по залу и посмотреть, над чем трудятся его коллеги.[22] Они, естественно, могли помогать друг другу в решении сложных проблем, требующих опыта и специальных знаний. Но это означало также, что, если один из членов группы работал с противоречивым или сенсационным материалом, это немедленно становилось известно всем остальным сотрудникам. Это дало основание Аллегро утверждать в конце жизни, что его коллеги скрывали наиболее сенсационные материалы или, по крайней мере, задерживали их публикацию. Другой независимо мыслящий ученый впоследствии признался, что в 1960-х гг. ему давали негласные распоряжения «медлить и не спешить», причем эта неспешность приобретала столь навязчивые черты, «что даже сумасшедший не выдержал бы и убежал подальше». Дело в том, что отец де Во хотел, насколько это возможно, избежать ситуаций, способных повергнуть в замешательство христианскую церковь и общественность. А некоторые из Кумранских рукописей вполне могли вызвать такую реакцию.
