— Янтарь совсем не холодный, как другие камни, — заметила Эйла, держа подвеску в руках. — Он теплый на ощупь, словно содержит дух жизни.

— Как интересно, что тебе пришла в голову такая мысль. Мать Даланара обычно говорила, что этот камень живой, — сказала Мартона. — Примерь его. Посмотрим, как оно будет смотреться на тебе.

Мартона подвела Эйлу к известняковой стене в глубине ее спальной комнаты. В проделанное в этой стене отверстие было вставлено округленное основание ветвистых рогов северного оленя (мегацероса), которое вытягивалось и уплощалось, завершаясь обычными ветвистыми рогами. Их отростки укоротили, и получилась своеобразная полка с вогнутой, зубчатой по краям поверхностью. На этой полочке стоял какой-то плоский и очень гладко отполированный кусок дерева, упираясь верхним краем в сводчатую стену пещеры, но сам при этом располагался почти перпендикулярно полу.

Приблизившись, Эйла с удивлением увидела, что в нем отражаются стоящие в другом конце комнаты деревянные и плетеные сосуды и пламя стоящего возле них масляного светильника. Она в изумлении остановилась.

— Я вижу свое отражение! — воскликнула Эйла. Она дотронулась до гладкой поверхности. Кусок дерева, тщательно отполированный песчаником, был покрашен в черный цвет с помощью магнезии и до блеска натерт жиром.

— Неужели ты никогда не видела отражателя? — спросила Фолара. Она стояла у входа в комнату, умирая от любопытства, ей очень хотелось взглянуть на то, что же ее мать подарила Эйле.

— Такого не видела. Я знаю, как хорошо отражается все солнечным днем в спокойной воде, — сказала Эйла, — но в этом дереве все отражается прямо здесь, в полумраке спальни!

— Неужели Мамутои не делают отражателей? Ведь надо же посмотреть, как ты выглядишь, когда одеваешься для каких-то важных случаев, — удивилась Фолара. — Как же тогда они узнают, что хорошо выглядят?

Эйла на мгновение призадумалась.

— Они смотрят друг на друга. Неззи всегда проверяла перед ритуалами, хорошо ли принарядился Талут, и когда Диги — моя подруга — делала мне прическу, то все вокруг начинали советовать, как лучше уложить мои волосы, — пояснила Эйла.

— Понятно, Эйла, тогда давай поглядим, как смотрится на тебе это ожерелье, — сказала Мартона, надевая украшение на шею Эйлы и соединяя сзади его концы.

Восхищенно оглядев ожерелье и заметив, как отлично оно лежит на ее груди, Эйла поймала себя на том, что изучает собственное отражение. Она редко видела его, и черты собственного лица были знакомы ей меньше, чем лица этих людей, с которыми она лишь недавно познакомилась. Отражательная поверхность была довольно хорошей, но из-за тусклой освещенности помещения отражение выглядело темноватым. Она сочла себя довольно грязной, бесцветной и плосколицей.

Эйла выросла среди людей Клана, считая себя крупной и уродливой. Она была стройнее женщин Клана, но при этом обогнала ростом всех мужчин и выглядела очень странно — как на их взгляд, так и на ее собственный. Она привыкла ценить более тяжеловесную красоту людей Клана, которых отличали большие широкие лица и скошенные назад лбы, тяжелые, нависающие надбровные дуги и резко выступающие носы, а также большие и яркие темно-карие глаза. В сравнении с ними ее собственные серо-голубые глаза казались блеклыми и тусклыми.

Пожив немного среди Других, Эйла поняла, что выглядит, не так уж странно, но по-прежнему не считала себя красивой, хотя Джондалар достаточно часто называл ее красавицей. Она знала, какие черты считаются красивыми в Клане; но не совсем понимала, что входит в понятие красоты у Других. Джондалара с его более мужественными и соответственно более грубыми чертами, с его яркими синими глазами она считала гораздо красивее себя.

— Мне кажется, оно ей к лицу, — сказал Вилломар. Он присоединился к женщинам, чтобы высказать свое мнение. Даже он не знал, что у Мартоны хранилось такое ожерелье. Он перешел жить в ее дом, и она выделила для него место, удобно расположив его пожитки. Ему понравилось, как она все устроила, и у него не возникало никакого желания шарить по углам и щелям или копаться в ее вещах.

Из-за его плеча выглядывал усмехающийся Джондалар.

— Ты не говорила мне, мама, что бабушка подарила тебе такое ожерелье в честь моего рождения.

— Она подарила его не для тебя. Оно предназначалось женщине, с которой ты решишь соединить свою судьбу. Той, с которой ты захочешь основать очаг, где она сможет растить детей… когда Великая Мать благословит ее зарождением новой жизни, — ответила она, снимая ожерелье с шеи Эйлы и вручая его ей.

— Ладно уж, ты отдала его по назначению, — сказал он. — Ты собираешься надеть его сегодня, Эйла?

Слегка нахмурившись, она посмотрела на него.

— Нет. К моей старой одежде не подходит такая красивая вещь. Мне кажется, лучше подождать, пока я сошью для него более достойный наряд.

Мартона улыбнулась и одобрительно кивнула.

Выходя из спальни, Эйла увидела очередное отверстие, выдолбленное в известняке над спальной платформой. Оно было несколько больше по размеру и довольно глубоко уходило в стену. На переднем плане горел огонек светильника, а за ним виднелась часть женской фигурки, щедро одаренной округлыми материнскими формами. Эйла поняла, что это донии, воплощение Дони, Великой Земной Матери, и, если Ей будет угодно, своеобразное вместилище Ее Духа.

Над этой нишей, на каменной стене над лежанкой, она заметила также циновку, подобную той, что покрывала поверхность стола, сплетенную из тонких нитей затейливым узором. Ей захотелось более внимательно разглядеть выделку, выяснить, как она сплетена. И вдруг она поняла, что у нее будет на это время. Ведь они закончили путешествовать. Возможно, здесь будет теперь ее дом.

Как только Эйла и Джондалар ушли купаться, Фолара побежала в соседний дом. Она собиралась напроситься с ними, но перехватила взгляд матери, которая с явным неодобрением покачала головой, дав ей понять, что им, возможно, хочется побыть наедине друг с другом. Однако девушка не расстроилась, понимая, что сейчас подруги забросают ее вопросами. Она подергала входной занавес соседнего строения.

— Рамила? Это я, Фолара.

Спустя мгновение симпатичная пухленькая девушка с каштановыми волосами отвела в сторону входной занавес.

— Фолара! Мы уже заждались тебя, только Галее пришлось уйти. Она попросила встретить ее возле горелого пня.

Они обе вышли из-под скального навеса, оживленно разговаривая. Когда они приблизились к большому пню, оставшемуся от можжевелового дерева после удара молнии, то увидели, что им навстречу спешит стройная и гибкая девушка с огненной шевелюрой. В руках у нее были два больших и тяжелых бурдюка с водой.

— Галея, ты еще только идешь? — воскликнула Рамила.

— Да, а вы уже давно ждете? — спросила Галея.

— Нет, Фолара только что зашла за мной. Мы как раз направлялись сюда и заметили тебя, — сказала Рамила, беря у подруги один из бурдюков и разворачиваясь в обратную сторону.

— Давай я донесу твой бурдюк, — сказала Фолара, освобождая девушку от второй ноши. — Это для вечернего пиршества?

— А для чего же еще? По-моему, я сегодня только и делаю, что таскаюсь туда-сюда по разным поручениям, но ведь правда здорово, что у нас будет неожиданный праздник? Мне даже кажется, что он будет грандиознее, чем все думают. Возможно, мы завершим его на Поле Большого Схода. Я слышала, что часть соседних Пещер прислала гонцов с предложениями принести свои угощения на наш праздник. Вы же понимаете, что это означает: большинство из них хотят присоединиться к нам, — тараторила Галея. Затем, умолкнув и взглянув на Фолару, она добавила: — Ладно, не хочешь ли ты рассказать нам о ней?

— Я пока мало что знаю. Мы еще только начали знакомиться. Она собирается жить с нами. Они с Джондаларом помолвлены и хотят пройти Брачный ритуал во время Летнего Схода. Она вроде как жрица. Но не совсем, на ней нет никаких татуировок, но она знает мир Духов и умеет лечить. Она спасла жизнь Джондалару. А Тонолан уже отправился в путешествие по другому миру, когда она нашла их. На них напал пещерный лев! Вы не представляете, какие истории они рассказывают, — оживленно трещала Фолара, пока они шли обратно по краю открытой террасы.