— Пол скользкий, поэтому будьте осторожны, — предупредила Эйла, уводя группу людей в подземелье. Благодаря факельному освещению сразу стало очевидно, что расширяющаяся входная галерея идет под уклон. На сей раз Эйла отметила холодную сырость пещеры, запах влажной глины, услышала приглушенный звук капающей воды, а также дыхание идущих за ней в полном молчании людей. Сама пещера, видимо, побуждала к молчанию, к некоему предвкушающему затишью, примолкли даже дети.
Выйдя на ровный пол, Эйла замедлила шаг и опустила факел. Остальные, последовав ее примеру, разглядывали глинистый пол галереи. Когда все вышли на ровное место, Эйла подняла факел вверх. Когда остальные поступили так же, то пещерный зал сначала огласился невольными восхищенными возгласами, все охали и ахали, а потом вдруг замерли, молчаливо в потрясение созерцая великолепную белизну известнякового свода, покрытого кристаллизовавшимся кальцитом, вобравшим в себя живые отблески факельных огней. Красота этой пещеры совершенно не связывалась с причудливыми сталактитами, их здесь почти не было, но она была прекрасна, и более того, от нее веяло каким-то величием, магическим, сверхъестественным и священным.
— О Великая Земная Мать! — воскликнула Верховная жрица. — Это Твое святилище, Твое чрево. — Чуть погодя она запела Песню Матери своим великолепным грудным и звучным голосом:
Безвременный хаос в вихре пылил и кружил,
Праматерь сущего из мрака он породил.
Пробудилась Она и величие жизни познала,
Лишь пустынная тьма Земную Мать огорчала.
Мать горевала.
Одна горевала.
Отражающиеся от стен звуки ее голоса словно создавали аккомпанемент. Потом кто-то заиграл на флейте, действительно начав аккомпанировать ей. Эйла оглянулась, поискав взглядом музыканта. Незнакомый молодой мужчина наигрывал мелодию песни. Он выглядел смутно знакомым, но она поняла, что он был не из их Пещеры. Судя по одежде, он принадлежал к Третьей Пещере, и тут она поняла, почему он показался ей смутно знакомым. Он был похож на вождя Третьей Пещеры, Манвелара. Эйла попыталась вспомнить, встречалась ли уже с ним, и в уме всплыло имя Моризан. Он стоял рядом с Рамилой, пухленькой и симпатичной темноволосой девушкой, одной из подруг Фолары. Должно быть, он зашел к ней в гости и решил прогуляться вместе со всеми.
Люди присоединились к исполнению Песни Матери и уже подошли к началу самых проникновенных стихов.
Вот хлынули на голую Землю воды Ее возрождения,
И вновь оделись поля в нарядную зелень растений.
Обильно и вечно утрат Ее изливаются слезы,
Взметая соцветья радуг и сияюще чистые росы.
Зеленый наряд возродился.
Но слезы Матери стынут на листьях.
С оглушительным грохотом разорвала Она глубины скал,
И из недр Ее бездонного чрева наш мир восстал.
Мир земной в изобилии видов и форм,
Чрево Матери породило детей целый сонм.
Покинутая Мать новую жизнь обрела.
И множество детей Земле дала.
От мала и до велика, все дети были разного вида,
Ходили они и летали, плавали, ползали или скакали.
Но все они были прекрасны,
Ее духа вобрав сладость,
И возрождались в потомках, соединяясь в радости.
Такова была Матери Воля.
И исполнилась жизни Земля.
Вдруг Эйла пришла в уже знакомое ей странное состояние: жутковатое предчувствие вновь охватило ее. Со времен Сходбища Клана, когда Креб каким-то непостижимым образом узнал о ее необычных способностях, в ней словно что-то изменилось, и с тех пор у нее порой возникало такое жутковатое ощущение, приводящее к полубессознательному состоянию. Она почувствовала покалывающий озноб и поднимающийся из глубины существа тошнотворный страх и слабость и задрожала, когда ее воспоминания о темной потусторонней бездне, не сравнимой ни с какой пещерой, стали реальными. В нос ударили запахи темного холодного суглинка и грибов, растущих в древнем девственном лесу.
Яростный рев прорезал тишину, и люди в ужасе отступили. Огромный пещерный медведь навалился на дверцу клетки и выломал ее.
Рассвирепевший медведь вырвался на свободу! Бруд напал на него сзади; двое других мужчин вцепились в медвежий мех. Вдруг один из них оказался в чудовищных звериных объятиях, из его горла вырвался лишь короткий отчаянный вопль, когда мощный зажим медвежьих лап сломал ему позвоночник. Мог-уры подняли тело и с мрачной торжественностью отнесли его в пещеру. Впереди в своей накидке из медвежьей шкуры прихрамывал Креб.
Эйла вглядывалась в остатки светлого настоя в треснувшей деревянной чаше. Она почувствовала смутную тревогу, словно сделала что-то не так. Нельзя, чтобы священный настой оставался в ритуальной чаше. Она поднесла ее к губам и допила остаток. Ее восприятие изменилось, внутри загорелся белый свет, и она вдруг доросла до звезд, и они осветили лежащий перед ней путь. Звезды превратились в мерцающие огоньки, уходящие в бесконечно длинную пещеру. Вдали появился красный свет, он становился все ярче и ослепительнее, и с угасающим тошнотворным чувством она увидела мог-уров, сидевших в круге и полускрытых столбами сталагмитов.
Все глубже проваливалась она в темную бездну, каменея от страха. Вдруг Креб оказался рядом, в луче исходящего от нее света, он помогает, поддерживает и успокаивает ее страхи. Он ведет ее по странной дороге, уводящей в глубь времен, к их общим началам, к соленым водам и мучительным, глоткам воздуха, к глинистой, мергельной земле и громадным деревьям. Потом их спины выпрямились, и, встав на ноги, они отправились в дальнее путешествие к великому соленому океану на западе. Они подошли к крутой скале, возвышающейся над речной долиной, глубокий провал темнел под длинным выступающим камнем; в этой пещере жили его древние предки. Но у входа в пещеру очертания Креба начали расплываться, он покидал ее.
В наползающем тумане очертания Креба становились все менее ясными и наконец, почти пропали. Ищущим взором она отчаянно всматривалась в туманную пелену. Потом увидела его на вершине скалы, над пещерой его предков, около этого выступающего за край навеса камня, длинного столба, словно захваченного скалой в момент падения. Она окликнула его, но он уже растаял в воздухе. Эйла почувствовала себя несчастной; Креб ушел, она осталась одна. Потом на его месте появился Джондалар.
И вдруг ее вновь понесло с огромной скоростью над странными мирами, и вновь она осознала весь ужас черной бездны, несколько иной на сей раз. Она путешествовала в ней с Мамутом, и ужас овладел ими обоими. Потом слабо, словно издалека, она услышала голос Джондалара, полный мучительного страха и любви, он звал ее, увлекал ее и Мамута обратно отчаянной силой его любви. Она мгновенно очнулась, почувствовав, что промерзла до костей.
— Эйла, что с тобой? — спросила Зеландони. — Ты вся дрожишь.
