Между тем в замке селения Лнарже ген. Власов писал Международному Трибуналу письмо, в котором обращался к нему с предупреждением о том, что произойдет небывалый случай несправедливости, если русские добровольцы будут выданы советской армии. Он предлагал, чтобы руководители РОА были выслушаны Трибуналом и подчеркивал, что решающим является не то, что добровольцы были организованы в составе немецкой армии, но то, что дело идет о политической оппозиции такого масштаба, что ею невозможно пренебречь и, поэтому, она не может быть передана советскому военному трибуналу. Кап. Донахью распорядился отправить текст письма по- радио.
Утром он сообщил ген. Власову, что дивизия не будет впущена за демаркационную линию и, на собственный риск, посоветовал ему, чтобы все старались проникнуть на запад небольшими группами. Ген. Власова должны были доставить в пункт Верховного командования Американской армии для переговоров в 14.00 час., когда весь район должен быть передан Красной армии.
На рассвете посты 1-й дивизии обнаружили, что американские танки покинули свои позиции и стянулись на запад. Некоторые части дивизии последовали за ними. Вскоре он натолкнулись на дальнейшие американские танки и остановились.
В первой половине дня полк. Мишенко также продвинулся со своей бригадой дальше на запад ив 11 часов ожидал в условленном месте переход 1-й дивизии в плен. Не дождавшись этого, он в 12.00 часов приступил к дальнейшему продвижению, но на этот раз уже в боевом порядке. Вскоре после этого, он вынужден был остановиться, т. к. американские танки, которые должны были стянуться лишь в 14.00 часов, пока что преграждали подступ его бригаде к селению Лнарже, главным образом, по мосту перед городком. Во главе танковой колонны следовал сам Мишенко. Советские танкисты, солдаты и офицеры вышли из своих танков и уже могли лишь наблюдать за неорганизованным отступлением групп 1-й дивизии за линию, охраняемую американскими танками.
Между тем ген. Буняченко в 10*00 часов был впущен в замок и ген. Власов информировал его о решении, кото- рое он должен будет получить от американского генерала в 12.00 часов, а также о том, что район селения Лнарже будет передан Красной армии в 14.00 часов. Он предупредил его и о том, что открытой помощи со стороны Американской армии ожидать не приходится. Буняченко понял, немедленно вернулся в дивизию и на 12.00 часов созвал в штаб всех командиров дивизионных частей.
Дивизионным штабом была группа из пяти автомашин, стоявших на холме с хорошей видимостью вокруг, на расстоянии приблизительно одного километра на север от с. Лнарже. Через этот холм проходила также линия постов американских танков. В этом месте ген. Буняченко, начальник его штаба и несколько дальнейших штабных офицеров ожидали прибытие своих подчиненных командиров. Все они до сих пор были одеты в форму, но без знаков различия. Генерал был бледен и с трудом подавлял в себе раздражение. Это уже не был твердый, решительный и безбоязненный Буняченко, как его привыкли видеть даже во времена наибольшей угрозы для дивизии. По мере того, как они приходили, он их информировал о создавшемся положении и давал свой последний приказ, который, скорее, походил на совет и просьбу:
«В 14.00 часов Американская армия стянет свои части и этот район перейдет в руки Красной армии. Немедленно распустите свой полк. Людям прикажите, чтобы они небольшими группами и наиболее коротким путем переходили в южную Германию. Избегайте шоссейных дорог и населенных мест. Первоочередное задание — покинуть Чехию в направлениях на юг и на юго-запад. Я буду в южной Германии, постарайтесь меня там отыскать».
Задавать вопросы было излишним, т. к. Буняченко сам ничего не знал большего и перед ним, так же как и перед всеми остальными стояло неизвестное и неопределенное будущее. Он прощался с командирами полков пожатием руки, а они, с такой же строгой сдержанностью, прощались с командиром своей дивизии…
Позднее, когда Буняченко и Николаев прощались с майором Швеннингером, который уезжал со своим штабом в Баварию, Швеннингер сказал им, что может быть они доживут до того времени, когда идея, за которую они боролись, будет реабилитирована. Николаев на это ответил: «Разлад между западом и Советским Союзом произойдет в свое время. Но это будет долгий путь. Много лет пройдет. Может быть до этого доживете вы. Вы возвра- щаетесь домой, к своим. Но наш путь тёмен…».
До возвращения своих командиров, полки преимущественно держались вместе. Ввиду того, что они были под охраной Американской армии, все еще оставалась какая-то надежда на американский плен. Приказ же о роспуске дивизии порвал последнюю нить связи, которая удерживала этих 20.000 отчаявшихся людей вместе.
Командир 2-го полка прощался с солдатами следующими словами: «Прощаюсь с вами, друзья мои по оружию. Не поминайте лихом. Благодарю вас за воинскую службу. Желаю вам, чтобы вы спаслись. Последний приказ: Разойтись!».
Люди, которые годами выполняли приказы и привыкли жить как составная часть воинской организации, должны были теперь решить, что им предпринять. Они знали только военную жизнь в составе двух армий — простые граждане Советского Союза, который лишил их реального представления об остальном мире. Теперь же так внезапно, неподготовленные, они стояли перед решением — куда деться.
«А куда пойдете вы, господин полковник?» Ответ: «На запад». «Так и мы тоже на запад. Кто хочет, пусть идет к красным. Эти с него сдерут шкуру».
После роспуска частей район селения Лнарже превратился в хаос, в котором тысячи беспомощных людей искали путь к сохранению своей голой жизни. Больше всего войск было сосредоточено на юго-восток от сел. Лнарже, вокруг замкового пруда. Солдаты и офицеры спарывали знаки различий, с формы исчезали Святоандреевские кресты. Сжигались документы, отбрасывались предметы, которые еще вчера были столь для солдата необходимыми, а сегодня уже стали лишней поклажей. Некоторые переодевались в штатскую одежду, которую получили от местного населения в обмен за ценные предметы, оружие и коней. Они превратились в толпу, которая пешком, на конях, на телегах и на дивизионных автомашинах двинулась в путь. То там, то тут, раздавались выстрелы. Так кончали свою жизнь те, которые предпочитали принять смерть от собственной руки, чем от руки своих собратьев. Группа майора Костенко откапывала ружья, которых они не сдали американцам, решившись биться за сохранение своей жизни. О том, как закончилась жизнь этого геройского кавалериста, мне не удалось узнать. Единственный человек его части, которого я разыскал в Канаде, не имел о нем никаких сведений. Известно лишь то, что он был взят в плен и увезен в Москву.
Тысячи людей остались там, где их застиг последний приказ. Они апатично лежали в полях, перед домами и ожидали исполнение своей судьбы. Они были уже слишком истомленными, чтобы быть в состоянии продолжать безнадежные переходы.
В 13 час. 30 мин. уже были распущены все части, а письменный материал сожжен. 1-я дивизия перестала существовать. Группы солдат соответственно приказу покидали Лнарже. Небольшие группы бойцов и отдельных лиц американские посты пропускали на свою территорию. Некоторые группы следовали на восток, — те, которые в предшествовавшие дни поддались агитации или же те, у которых тоска по дому была сильнее, чем страх перед всем тем, что их ожидало в стране, снова находящейся в руках Сталина. Бойцы расходились без гнева, не было слышно упреков офицерам и, тем более, по отношению к генералу Власову. Горькие слова вырывались лишь по адресу западных союзников. Всему пришел конец, всех ожидала горькая судьба. Те, которые уходили на восток, знали, что идут навстречу погибели. Утешались лишь тем, что «Всех нас не перевешают. Пережили мы немецкие лагеря, переживем и советские…». Вместе с ними уходил и командир артиллерийского полка. Свое решение он старался объяснить майору Швеннингеру словами: «Что хотите? — Там моя Родина. Я на чужбине жить не могу». Не мог, поэтому шел умирать за родину. По крайней мере он так думал, что на родину.
