Обоих офицеров штаба Власова сопровождали американский полковник и еще один офицер, а следовали они под охраной американского танка. Американский полковник неустанно поддерживал радиосвязь и еще до того, как они прибыли в Лнарже, дал приказ второму офицеру самому сопровождать русских в дивизию. Одновременно он сообщил им, что дивизия не будет переведена в гор. Пльзень, несмотря на то, что об этом было заранее договорено, и что ген. Власов вернется в дивизию в тот же день к вечеру.
Неопределенные сообщения о переговорах, происходящих в Пльзене, быстро распространились по всей дивизии и поддерживали надежду на будущее. Согласно описанию Пекарского, дисциплина все еще была вполне удовлетворительной, несмотря на то, что дивизии угрожала неустанная опасность со стороны советских частей, расположившихся в непосредственной близости от них. В дивизию проникали с той стороны советские агитаторы и агенты, но пока без заметного успеха. Вся дивизия находилась в ожидании прибытия Андрея Андревича.
Пере отдъездом ген. Власов а из Пльзеня перед его виллой собралась многочисленная толпа чехов. Каждый хотел увидеть спасителя Праги. Когда он появился, делегация передала ему букет цветов и горячую благодарность за спасение Праги. В завершение парадоксального положения, люди провозглашали: «Да здравствует Власов! Да здравствует Сталин!», а какой-то пожилой человек произнес приветственное слово и, в знак благодарности, вручил ген. Власову — бюст Карла Маркса! Провожаемый овациями толпы, ген. Власов покинул в 16.00 часов город Пльзень и вернулся в 1-ую дивизию.
Для объяснения событий, которые произошли после этого, необходимо добавить, что хотя селение Лнарже[195] и находилось на территории, оккупированной Американской армией, но дорога Непомук—Лнарже и далее на восток была коммуникационной линией для советских частей, размещенных в этом районе. Советская армия не могла пользоваться дорогой Непомук—Смолинец—Рожми- тал ввиду того, что на ней расположилась 1-я дивизия, все еще находящаяся под охраной Американской армии.
Власов и сопровождавшие его лица прибыли в селение Лнарже поздно ночью. Конвой остановился перед замком, где разместился штаб американского командования, и американские офицеры ушли в замок. Русские остались в автомашинах и просидели в них четыре часа в ожидании вынесения дальнейшего решения. Из селения, погруженного в темноту майской ночи, к ним доносились отрывки русских разговоров, русские песни, смех. Часы проходили в молчании, пока, наконец, американцы не предложили русским переночевать в замке. Власова принял кап. Донахью, американский комендант города. О генерале, его политическом движении и его армии он знал так же мало, как и остальные американские офицеры. Но он проявил искренний интерес, что подбодрило Власова. Несмотря на то, что он был утомлен от безуспешных переговоров в предшествовавшие дни, он снова разговорился и — даже не подозревая этого, — говорил в последний раз как свободный человек о своих надеждах, тщетном усилии и разочаровании. Он говорил не только от своего имени, но и от имени людей, трибуном которых его сделала одинаковая с ними судьба, которая в то же время, не предоставила ему возможности довести дело до успешного конца. Когда он закончил, кап. Донахью встал, подал ему руку и сказал: «Благодарю вас, господин генерал, я постараюсь сделать для вас все, что будет в моих силах».
На следующий день утром, 11-го мая, дивизия, согласно американскому приказу, сложила оружие на свободном участке, находящемся севернее от Весского пруда. Все оружие было сдано в открытом поле близ селения Лнарме. Офицерам оружие было оставлено, а из состава солдат, вооруженным остался каждый десятый. Помимо остального военного материала, дивизия оставила на этом участке приблизительно 60 танков и самоходных машин. Такое разрастание дивизионной танковой части произошло благодаря тому, что она подбирала машины, покинутые немецкой армией.
Обо всем этом Власова информировал кап. Донахью. Он сообщил ему также, что на следующий день весь район селения Лнарже будет передан Красной армии и что у него до сих пор не имеется разрешения пустить дивизию за демаркационную линию. Но он предложил Власову возможность свободного ухода в британский сектор, вместе с транспортом британских военнопленных.
Власов от предложения отказался. Ввиду того, что в замке он не чувствовал себя в безопасности, он направился в лагерную стоянку дивизии. Чувство опасности было обоснованным. Американский командный пункт в лнарж- ском замке был как проходной дом. Часть здания забрал революционный Национальный комитет, а весь замок был свободно доступным для различных «партизан» советских офицеров и солдат.
В штабе дивизии Власов узнал о судьбе ген. Трухина и остальных генералов, которые были взяты в плен в Прпгибраме. С Буняченко он совещался, главным образом, о судьбе дивизии и условился с ним, что в том случае, если дивизия не будет впущена за американскую демаркационную линию, то Буняченко ее распустит.
После полудня Власов вернулся в замок и кап. Дона- хью ему снова косвенно предложил возможность побега. Но Власов отклонил предложение и на этот раз.
К вечеру 162-ая советская бронебригада, стоявшая непосредственно против 1-й дивизии с восточной стороны, пришла в движение. Дозоры дивизии рапортовали об этом в 19.00 часов. Советские танки продвинулись лишь на один километр. Несмотря на это ген. Буняченко решил перенести свой командный пункт на запад, в леса. Разоруженная дивизия переместилась в район селений Лнарже, Ко- целовице, Касейовице, вплотную к границе Американской армии. Советские части остановились приблизительно в 3-х километрах от линии Американской армии. На этой узкой, никому не принадлежащей территории, дивизия ожидала американского решения о своей судьбе. Положение было устрашающим. Буняченко созвал к себе командиров полков, но они не нашли его на новом месте. Он пытался соединится с Власовым, но и это ему не удалось. Для разрешения создавшегося положения он решил вступить в переговоры непосредственно с командиром американской части, чтобы он все же разрешил переместить дивизию за американскую линию. Ему было лишь обещано, что встреча с командиром будет состояться на следующий день 12-го мая в 10.00 час. и что там будет вынесено решение относительно того, будет ли дивизии разрешено совершить переход.
Затем случилось происшествие, которое обеспечило безопасность дивизии от продвижений советской броне- бригады хотя бы до 11.00 часов последующего дня. Это происшествие стало темой контр-споров в эмигрантской русской прессе.[196]
Командир 2-го полка, подполк. Вячеслав Артемьев, пытаясь ночью разыскать штаб дивизии, натолкнулся на дозор советской бронебригады. Во избежание взятия в плен, он объявил себя посредником и попросил русского сержанта проводить его к командиру бригады. Под охраной военного караула, его доставили к полк. Мишенко и Артемьев заявил ему, что он уполномочен на ведение переговоров от 1-й дивизии РОА, находящейся в нескольких километрах от этого места, что она насчитывает 20.000 бойцов и полностью вооружена. Мишенко его попросил приехать к нему через два часа, с чем Артемьев согласился и одновременно просил его принять все меры для предотвращения вооруженного столкновения между обеими частями. Мишенко дал обещание и одновременно просил о принятии одинаковых мероприятий со стороны РОА. Он не знал, что дивизия уже была разоружена.
После возвращения Артемьев переместил свой полк в селение Лнарже, после чего намеревался уведомить Буняченко о создавшемся положении. Между тем в штаб дивизии явилось два советских офицера, майор и лейтенант, которых Мишенко направил в штаб дивизии, когда спустя два часа Артемьев не вернулся. Как Буняченко, так и Артемьеву не оставалось ничего иного, как продолжать игру. Они формально установили условия перехода дивизии в советский плен на 11 часов 12-го мая, и Артемьев отбыл в штаб советской бригады, где должен был получить письменную гарантию в том, что до указанного часа советская сторона не предпримет никаких действий. Артемьев прибыл в Гвождяны, где в то время расположился советский штаб, в 1.00 час., 12-го мая, Мишенко согласился с поставленными условиями, на листке бумаги написал требуемую гарантию, к которой добавил оговорку, что дивизия перейдет в плен с полным вооружением. На этом переговоры закончиилсь и Мишенко разговорился о жизни в Советском Союзе, где все изменяется к лучшему, приказал подать поздний ужин к сам много пил. В подвыпившем состоянии, он даже предложил Артемьеву, чтобы он свой полк перевел в плен немедленно-и обещал ему и возможность сохранения звания в Красной армии. От своего хозяина, который явно разделял военные иллюзии советских людей об изменениях к лучшему, Артемьев избавился лишь к утру.
