Несмотря на открытую сдержанность чехов, члены Комитета старались войти в контакт с отдельными министрами и заинтересовать их своей деятельностью. Так, например, ген. Власов, обратившись к министру Мораве- цу, сказал, что акция является подходящей возможностью для включения чехов в противоболыпевистский фронт. Моравец ответил, что не считает данное время подходя- щим только потому, что в Праге начинает создаваться противоболыпевистский институт. Аналогичными аргументами было отклонено и предложение ген. Жиленкова. Министр Моравец даже перешел в наступление, заявив ген. Жиленкову, что он считает для чешского народа гораздо более важным, чтобы в сводках с фронта появи^- лось сообщение, что Освободительная армия переняла какой-то участок фронта и идет в наступление. Русские, по-видимому, считали Моравеца важной особой, потому что Юрий Жеребков, и ген. Бискупский, руководитель монархической группы, пытались наладить с ним связь. Моравец был, однако, непреклонным. Хорошо информированный СД знал причину антирусского настроения министра народного просвещения Протектората.

Сам же генерал Власов произвел на членов правительства разное впечатление. Они на него смотрели и слушали его, с перерывами, с полудня до полночи, но ни один министр, кроме может быть Моравеца, не говорил по-русски, к тому же до этого они ничего о Власове не знали. Нижеследующие данные я привожу только для полноты картины.

На д-ра Крейчиго он произвел хорошее впечатление, со многими оговорками. Министру сельского хозяйства Грубому он показался мужиком. У министра транспорта и техники Каменицкого от встречи с Власовым и офицерами осталось хорошее впечатление, но менее благоприятное от встречи с его сотрудниками. Из остальных членов правительства, в рапорте приводятся имена министра внутренних дел Биенерта и начальника президентской канцелярии д-ра Попелки. Оба они старались говорить как можно меньше. Но о будущем Освободительного движения все единогласно высказывались с недоверием.

Во время прощания с ген. Власозым д-р Крейки ограничился лишь словами: «Много счастья и успехов в борьбе против большевизма».

14-го ноября Германия, наконец, приобрела союзника, которого ей не нужно было принуждать к борьбе. Но этот союзник был согласен воевать только за свои собственные интересы, которые совпадали с интересами Гер- мании лишь до некоторой степени. Реальные рапорты СД не вводили никого в заблуждение, на счет того, что происходило на самом деле. В гор. Ружомберк на вокзале отказалась от послушания воинская часть РОА и один из русских офицеров сказал: «Нас никто не должен уговаривать. Но мы должны за вас воевать и при этом позволять вам в это вмешиваться? Мы боремся за свое дело».[27]

С осени 1944 г. и до самого окончания войны, население Чехии и Моравии было свидетелем движения различных воинских частей, преимущественно на Запад. На вокзалах, где они иногда были расквартированы, появились безоружные и недисциплинированные итальянские и венгерские части. Их противонемецкое поведение подкрепляло мнение, что война близится к концу и что с такими союзниками Германия будет не в состоянии остановить напор с Востока. В транспортах появились также представители восточных народов в немецких формах. Согласно решению ОКВ, эти части отводились с различных участков фронта и перемещались в Германию, где в учебных лагерях в Мюнзингене и Хойберге начала формироваться Русская Освободительная Армия (РОА). Наилучшей военной выправкой и дисциплинированностью отличались части, состоящие из кавказских народов. Все старания чехов поколебать их уверенность в победу и настроить их против немцев не имели никакого успеха. Они спокойно принимали от чехов подарки и продукты, но оставались замкнутыми и отрицательно относились к настроениям чехов. Совсем иначе вели себя в конце ноября добровольцы частей СС, калмыки и представители других национальностей. В замке в Бойковицах они вели себя так, что офицеры, наводили порядок с хлыстом в руке. Транспорты с русскими охарактеризованы по-разному, но по наблюдениям в Мюнсингене — это были жертвы своего собственного режима, лагерей военнопленных, а также несправедливости в добровольческих отрядах, которые были включены в немецкие части. Для того, чтобы из них образовать армию, уже не было достаточно времени.

Наименование Русская Освободительная Армия и понятие добровольцы в национальных частях, безусловно, находятся во взаимном противоречии. Если Освободительное движение должно было быть организованным, начиная с 14-го ноября, под эгидой военной организации, носящей наименование Русская, то необходимо было считаться с тем, что такое одностороннее решение вызовет возражения. Именно так и произошло. 18-го ноября 1944 г. министру Розенбергу было послано коллективное письмо уполномоченных Идел-Урала, Кавказа, Крыма, Туркестана, Украины и Белоруссии.[28] Письмо это полно возражений и оговорок против пражского Манифеста. Подписавшиеся заявляют, что их народы в течение столетий были жертвой русского империализма и что их борьба против русского притеснения никогда не прекращалась. Самостоятельность, которую они приобрели в 1918 году, была Советами подавлена. Они приветствуют акцию ген. Власова, но будучи русским по национальности, он должен ограничить свою деятельность этническим значением этого слова, так как они не признают его глашатаем девяноста миллионов граждан Советского Союза нерусских национальностей. Подписавшиеся настаивают на признании прав своих народов на самостоятельность, на предоставлении для национальных воинских частей своего собственного командования и на подчинении германской армии только в оперативном смысле. Лица, которые подписали в Праге Манифест, не признаются представителями указанных ими национальностей.

Казалось бы, что такой текст должен был бы вызвать какую-то реакцию и мероприятия с немецкой стороны. Почему это не произошло, объясняет письмо, которое в тот же день министр Розенберг послал непосредственно Гитлеру. Письмо особенно интересно тем, что проливает свет на настроение в немецких кругах, и поэтому я его привожу полностью.[29]

Берлин, 18-го ноября 1944 года

Мой Вождь!

Прошу прощения, что это прошение представляю Вам в чисто личном порядке.

В течение целого года я, однако, не имел возможности, мой Вождь, ознакомить Вас лично со своей работой. За это Бремя все мои просьбы об аудиенции отклонялись Вашим секретарем или имперским министром и рейхсканцлером с указанием на то, что Вы слишком перегружены военными делами и не имеете времени для восточных проблем. Введение в действие генерала Власова, чего я добивался всеми силами в течение почти двух лет без успеха, и что наконец произошло без моего участия, является именно восточной проблемой. Рейхфюрер СС и министр иностранных дел получили полномочие, о котором я узнал случайно, и содержание которого мне так же мало известно, как и рейхминистру д-ру Ламмерсу, который, согласно Вашему решению, мой Вождь, уполномочен решить все вопросы с участвующими сторонами, а потом передать объективный текст Ваших приказов. В докладной записке от 12. 10. 1944 г., я стремился представить Вам мою точку зрения. Эта докладная записка Вам не была передана. Мне также неизвестно, были ли отменены Ваше постановление от 28. 7. 42 и содержание телеграммы д-ра Ламмерса от 22. 9. 44. «Дело Власова» разрешено теперь, вопреки прошлым директивам, без участия представителей всех нерусских национальностей, которым отведена роль лишь статистов. В качестве довода, почему я не был приглашен на переговоры, мне теперь приводится, что я не могу быть уполномочен на руководство в вопросе «Власов» потому, что я занят «колониальной политикой» на Востоке! В этом я усматриваю серьезную дискриминацию. Позволяю себе, мой Вождь, изложить Вам в приложении действительный ход событий, которые я могу в любое время подтвердить документами. Я взываю к Вашей справедливости.