Де Сандовал теребит краешек полотенца, повязанного на бедрах. Ладонь подпирает голову, он лежит на боку, по гладкой смугловатой коже - это явно солярий, оттенок слегка неестественный - стекают крупные капли: пять минут назад господин директор школы развлекался, поливая себя и Васкеса минералкой из перегревшегося пластикового баллона. Было весело.
- Алваро, - вздыхает он. - Вы мне не поверите в очередной раз, но никому не нужно, чтобы вы всех забывали и продавали. Вас никто не приглашает работать в корпорации и разделять ее цели и интересы. Вам про это уже раз десять точно сказали... я могу только повторить. Во рту, конечно, слаще не станет, но врать вам я не собираюсь.
- Так зачем все это надо?! Куча денег, куча времени! Вот только не заливайте мне про управленческий персонал высшего уровня для Флоресты!
- Наша песня хороша, начинай сначала, - мужчина напротив потягивается... потягиваться с таким усталым омерзением еще уметь же надо! - Заливают баки. Горючим. Вас с баком на данный момент роднит только некоторая пустота в голове. Так что ничего я вам заливать не буду, расслабьтесь вы ненадолго, устали же...
- Нет, объясните!
- Вы не поверите моим объяснениям. Поговорите с другими учениками, может, они вам что-нибудь убедительное скажут? Алваро, человека нельзя ни в чем убедить насильно. Если ему нужна истина, он поверит только в ту, до которой докопался сам. Вот и копайте, пожалуйста, лопата вам в руки...
- И вас не интересует, до чего я докопаюсь?
- У меня есть предпочтения на этот счет. Но вы не должны иметь их в виду. Ваши раскопки - ваше личное дело. И результаты их - ваше личное дело. Мое дело - дать вам лопату, я ее уже дал.
- Манипуляторство высшего порядка.
- С вашей колокольни - разумеется, поэтому я и не бегаю за вами с убеждениями и разъяснениями. Сами, все сами, дитя мое. Сами поймете, сами будете отвечать за понятое. Будь вы намного младше, вас можно было бы учить, а сейчас вы должны учиться. Понимаете разницу?
- Рауль, перестаньте, - просит Алваро. - Вам же нравится чинить... ну так давайте, чините меня. Вот, я весь ваш... ну так поговорите со мной. О политике, о том, почему только господин Сфорца знает, что нужно делать с нашей страной, почему он прав, а я дурак, почему "Черные бригады" - преступная организация, почему партия Национального Освобождения тянет страну в болото кровавой смуты... Рауль, ну пожалуйста!
- Звучит эротично, почти неприлично, - де Сандовал подмигивает. - Не нужно мне отдаваться ментально, я этого не люблю. Знаете, самые привлекательные женщины - те, которых нужно добиваться. Вопль "возьми меня, я твоя навеки!" скорее пугает, не находите? Вот и у пчелок, то есть, в ментальной сфере, то же самое.
- На что вы намекаете?!
- На то, что вы играете со мной в неприличную игру. Манипуляторскую, только порядок у нее довольно низкий, - крупное хищное млекопитающее сердится, верхняя губа слегка подергивается. - Фактически, вы предлагаете мне вас изнасиловать, чтобы потом сказать, что все произошло против вашей воли, без малейшего согласия и участия. Так ведут себя женщины, у которых довольно серьезные проблемы. И как подобная женщина, вы очень оскорбляетесь, когда я отказываюсь вас насиловать. Потому что хочется, но - колется, обязательно нужно, чтобы заставили, принудили, чтобы можно было говорить "я ничего не могла сделать!". А я не буду, извините.
- Тогда отпустите меня... - на глазах выступили слезы, нужно бы встать да врезать этой твари по надменной морде, по сложенным в презрительной усмешке губам, но ведь не получится. - Я же сюда не просился!
- За воротами школы вас ждет расстрел. Согласно оккупационному законодательству, статья двадцать четыре. Вы совершили покушение на Франческо Сфорца, материалы переданы госпоже Фиц-Джеральд. Мне вас в подполье переправлять? Вас там пристрелят после допроса, и мои страшные издевательства вы будете вспоминать, как лучшее в своей жизни.
К великому сожалению Алваро - это правда, и даже сейчас, едва не рыдая от обиды, он помнит, что это правда. После уничтожения базы Эскалеры ему никто и никогда не поверит. Никому не докажешь, что люди Сфорца сами все знали...
- Можно, я буду просто работать? Хоть уборщиком. Только без этих ваших фокусов...
- Нельзя.
- Ну почему?! - все, удержать рыдание не удалось.
Алваро прячет лицо в ладони, прижимается к лавке, и плачет, какой-то частью сознания понимая, что это - тоже элемент дрессуры, что де Сандовал совершенно нарочно доводил его до срыва, и юноша отчасти благодарен, но ему стыдно... и смешно от этого стыда, потому что "мужчины не плачут" - глупость того же порядка, что и штампы про кровавую смуту. Одна половина Алваро жаждет утешения, просит - до предвкушающей дрожи в спине, - ласки, отцовской или братской, ладони на голове, возможности выплакаться на руках Рауля. Другая отрешенно оценивает эту идею, ее суть, смысл и происхождение... фиксирует все стадии: молчаливую, плечами и лопатками, просьбу приласкать, ожидание, разочарование, злобу, опустошение. Второй половине Алваро противно смотреть на первую, но с ней приходится сосуществовать, потому что рыдающий щенок сильнее, живее, а Алваро-разумному почти никогда не удается взять на себя контроль... но, может быть, после этой истерики получится. Если сеньор де Сандовал не помешает.
Директор, должно быть, хороший психолог - он даже не двигается, лежит, запрокинув руки за голову, и смотрит в потолок.
Джастина
Чем я занимаюсь, улыбается Джастина, ну чем я занимаюсь, когда надо работать. Восемь часов моего дневного труда оплачены Мировым Советом, и оплачены вполне прилично, так что ответной любезностью с моей стороны было бы эти восемь часов посвящать делам служебным, а не упихиванию слов в подобия строф, но сама собою, из пустяка, образуется рифма, складывается строка, вылетает ритм - дробью из-под каблука... Хватит. Звукоподражание - удел попугаев и прочих пернатых, а слова на невольно подхваченный чужой ритм, на простенькую легкую рифму можно наматывать очень долго... долго и бессмысленно.
В стихах должен быть смысл. Их нужно делать. Руками. Делать, строить, проектировать, а не попросту лепить один образ к другому, и так - пока фантазия не иссякнет. Это умеет Франческо, он - умеет, и подражать ему бессмысленно, а навязчивый ритм, да что там - ритм, еще и стиль, манера... Копировать это попросту пошло. Попугайничать нехорошо, и нехорошо весьма. И нужно работать. Вот только не над чем. Во Флоресте все неприлично спокойно. Никаких нарушений, преступлений и прочих деяний, находящихся в компетенции наблюдателя Мирового Совета. Редкостное безобразие. То есть, редкостная идиллия. Ни один водитель корпорации не задавил старушку, переходившую улицу на зеленый свет. И ни один радикально настроенный представитель местного населения не толкнул ту старушку под колеса машины, принадлежащей корпорации. Прямо-таки свинство с их стороны... сговорились, что ли? Никто не желает правонарушать и преступать рамки.
Надо понимать, все готовят нечто особенное, масштабное и эпическое. Дабы скрасить бедной Джастине последний месяц на посту. Чтобы госпожа Фиц-Джеральд уходила в отставку с радостным воплем "ну наконец-то ваши проблемы не имеют ко мне отношения!". С них ведь станется, что с местных радикальных элементов, что со злобно гнетущих неоколониальных интервентов. Приметы XIX века - элементы, интервенты, скучающие дамочки-поэты, бесцельно изводящие дискеты и букву эн теряющие где-то; стоп.
Кнопка селектора мягко скользит вглубь, нехотя, словно пытается утопиться в воде Мертвого моря.
- Изменения в графике есть?
- Да, госпожа Фиц-Джеральд. Церемония открытия клиники отложена на послезавтра.
- Причины?
- С-сейчас... - сбивается секретарша; Джастина настораживает уши. Где-то в седьмом позвонке неприятно скребется предчувствие: началось? - Сейчас к вам зайдет господин Аболс, с вашего позволения.
