Вот слышится, на весь этаж, голос Джастины: "Если ты мне сейчас не представишь подписанный протокол, я тебе в лицо вцеплюсь!". Не врет, вцепится. Ногтями. Они у нее короткие, зато подпилены треугольником. А вопль посвящается заместителю Максима, на которого повесили силовую часть маскировки пропажи Антонио под похищение, а заодно и зачистку уцелевших Бригад. И Джастине срочно нужна документация, потому что Джастина на ходу делает "куклу" для Совета, поскольку не стоит совсем уж откровенно плевать Совету в морду и разводить беззаконный кровавый террор. Законно обоснованный кровавый террор много лучше, поэтому протоколы и приказы должны быть в порядке, а инструкции и директивы - постоянно соблюдаться.

Вот кто-то звонит самому Алваро.

- Кузнечик, - говорит ему знакомый спокойный голос, - вам вашего мальчика совсем не жалко? Вы почему не сказали, кого ищете?

Почему не сказал... потому что не подумал, идиот, спросонья.

- Доброе утро, - отзывается Алваро. - Потому что вы писали беседу. Это все новости за сегодня?

- Нет, - вздыхают над ухом, - не все. Мы его нашли.

- Где?

- Коттеджный поселок "Renacimiento". Плывун. Мы сейчас там. Кузнечик, подгоните нам за полчаса туда реанимацию, оцепление и все прочее. Мальчик пока жив.

Время делается очень длинным, тягучим, эластичным и облепляет лицо как латексная шапочка для купания, с неприятным скрипом. Пока звучат последние слова, для Алваро проходят целые километры этого скрипучего ярко-оранжевого латексного времени. Обматывают, сдавливают горло и сосуды на шее. Выжимают из глаз звездочки.

Просто приказать, мало, он не послушает... нужно другое, нужно ошеломить. Звездочки превращаются в цветные пятна. На земле - и на маскировочной сетке над головой. Рикша собирает мозаику. Рикша разговаривает с Эулалио. Рикша - курьер Одуванчика. Тот никогда не ездит на встречи сам. И с журналистами - только через стенку. Его не знает ни в лицо, ни по голосу, никто, кроме своих, даже не все свои... Это разумно, слишком многие продают. Вообще осторожен. Просчитывает операции, выносит раненых, точен - Эулалио нравилось, а ему мало что нравилось. Но ребята говорили, что скрытность, курьеры, это всегда было - еще до Мирового Совета и оккупации, еще с большой войны... что скрывать? Что такому человеку скрывать?

- Амаргон, слушайте меня внимательно, - не своим, неведомо чьим голосом говорит Алваро. Слова вылетают, словно обмылки. - Вы туда не полезете. Потому что если вы полезете и выйдет плохо, вы и будете похитителем, бригадир. Вы меня поняли? Ждите. Наведете нас.

Что было скрывать такому человеку, в ту, большую войну? Только пол. Или возраст.

- Хорошо, - отзывается трубка. - Ваш ход.

Теперь нужно действовать очень быстро. Счет на секунды.

- Максим, Рикша нашел. Поселок "Возрождение", плывун. Они там. Рикша наведет.

- Выезжаю. - И сигнал отбоя.

Лаконично. Зачем лишние слова? Номер контактера у Максима есть, что такое плывун, он прекрасно знает. Осталось пойти и сделать дело. Полчаса-час и все решится. Что пока нужно молчать - понятно, все еще может как угодно сорваться. Вот закончат - тогда все всё расскажут. А пока надо куда-то деться, спрятаться и там старательно молчать. Нужное подгонит и Ливия, не Алваро же в это соваться...

Полчаса, час - и все, и совсем все, так или иначе. Отчего же так муторно, и шланги на горле не растворились после разговора? От волнения, от того, что "так" от "иначе" еще пока ничем надежно не отделено? Наверное. Наверное.

Ну ты где, говорит Алваро тому, другому. Себе же, конечно. Той части, что понимает, умеет. Где дыра? Что не так? Что нужно сделать? Что там такого может быть, с чем Максим не справится, а я, стало быть, справлюсь.

Звездочек нет, квадратиков нет. Ничего нет, только телевизор что-то бурчит за спиной, как тогда в столовой...

- Ливия, извините, пожалуйста, передайте группе, что господину Щербине категорически запрещено лично участвовать. Приказ господина Сфорца. Спасибо большое.

Вдох, выдох. Шлангов нет.

- Максим, он не Рикша, он Одуванчик. AmargСn. Отбой.

И что я такое сотворил, спрашивает себя Алваро, оседая на стул. Нет, что Амаргона заложил - это хорошо, так они проще договорятся. Но вот с запретом, да еще от имени Франческо... Так, сначала давай думать, что мне за это будет. Максим меня насмерть не убьет, но уложит в одну палату с синьором да Монтефельтро. Ладно, только пусть спиной ни обо что не бьет. Если вспомнит в сердцах. Франческо меня за такое кромешное хамство убьет морально - вот что Максим не оторвет, то феодал наш самовластный откусит. Потому что я и от себя мог бы. Откусит. Откусит... за самоуправство. И поблагодарит. Я так это и вижу - лежу я весь в бинтах, как свежий труп фараона из Кеми, - а Франческо говорит "умница мальчик, молодец, еще раз так сделаешь, бинтовать будет нечего". А почему умница - не говорит.

Ну ладно. Если Максим меня уложит, то сам будет и жив, и в состоянии это сделать. А если Франческо будет заниматься мной... значит, все вообще хорошо.

И вот тут Алваро вспоминает, почему Амаргон торопился и зачем "скорая помощь". Пробегающий мимо помощник Ливии останавливается, секунд двадцать смотрит на него - и дергает за плечо.

- Спасибо... - говорит Алваро.

Секретарю господина Сфорца не подобает мерно биться затылком о стену. За него это делают другие.

Чтобы не портить стены, можно пойти туда, где Алваро сегодня еще не был. Там можно обо всем рассказать, включая шланги и звездочки, и ничего плохого из этого не выйдет. Если попросить синьора да Монтефельтро молчать, он промолчит, даже лишнего сообщения не напишет. А новости ему нужны как воздух.

- То есть, ты думаешь, что они знали, - заключает Дарио.

- Уже год, скорее всего.

Деметрио Лим сидит на кровати в пустом доме на холме, в самом конце улицы. Спальня на втором этаже, кровать, видно, поленились тащить обратно. Громоздкая рухлядь. Но сидеть можно. Из окна прекрасно видно и улицу, и въезд в анклав. И жучки в радиусе приема. С этой точки. При открытом окне.

Поэтому Деметрио выглядит как обвешанная ритуальными дарами араукария. Один наушник от жучков, второй от телефона. Микрофон на горле. И еще кое-что рядом с этим микрофоном.

- И за весь год - ничего, вообще ни шевеления в нашу сторону, - думает вслух Дарио. - Но ведь и никаких признаков "банки".

Да, никаких. Если какую-то группу аккуратно отделяют от остальных, не трогают, хотя бы просто не трогают, словно накрывают прозрачной стеклянной банкой, а к остальным принимают меры, то это рано или поздно делается очевидным. Если в группе есть толковые аналитики - скорее уж рано. Если только тот, кто держит банку в руках, не превосходит аналитиков на три головы. Такой человек на стороне Сфорца есть, и все мы его знаем. И есть еще сравнительно новый, но очень деятельный сотрудник с невыговариваемой фамилией и простым ромским именем. Тоже - не пустышка, не абы что.

- Либо они очень хорошо работают. Либо все-таки здесь подвох. - Дарио пожимает плечами, ржавая кровать скрипит. Ее, конечно, не слышно из подвала, но это слегка нервирует.

Сложность в том, что Деметрио с самого начала тщательно прятался. С самого начала, с войны. Он пошел воевать - под чужим именем и подальше от дома. Заложников обычно брали все же этажом повыше рядовых, но рисковать Деметрио не хотел. Потом - через год - ввел такие же правила для своих людей. Заводил информаторов. Всюду. Даже у "соседей". Строил любые контакты так, чтобы их можно было обрезать с концами. Когда пришли войска МС, все поняли - зачем. Эулалио Одуванчик... доверял достаточно, чтобы слушать его советы. И почти все принимать к исполнению. Но недостаточно, чтобы что-то рассказать. Хотя, скорее всего, Эулалио и из вопросов вытянул много больше, чем ему следовало знать.

Тем не менее, вариант "не трогали, потому что не смогли найти" - тоже остается в силе. Полностью или частично.