Я сказал, что мне тоже было в чем повиниться, что коммунисты правильно критиковали меня. Бессонов еще раз потряс мне руку:

— Ну, иди, воюй!..

1 августа в Клопицы на охрану аэродрома уходило звено Багрянцева, в состав которого я был включен в качестве ведомого летчика. Наше молодое звено распалось, Алиез погиб, Соседин летал с Костылевым.

Прежде чем перебазироваться в Клопицы, мы должны были снова лететь с командующим, сопровождая его до Таллина. Генерал М. И. Самохин, оказывается, уже успел возвратиться из Эстонии и теперь вновь летел туда. Внутренне я весь сжался, когда Новиков произнес эти слова: «Сопровождать командующего». Но майор не стал напоминать о моем неудачном полете, Он всего лишь коротко объяснил Багрянцеву стоящую перед звеном задачу и, обращаясь ко всем нам, сказал:

В Таллине не задерживайтесь, светлого времени остается мало. Заправьтесь — и прямо в Клопицы. С рассветом придется дежурить.

Самолет ЛИ-2 опять, как и в первый раз, сделал круг над Низином. Теперь мы взлетели без спешки, пристроились и пошли. Самолет командующего как бы прижимался к земле. Зеленый, он был слабо заметен на фоне леса. Мы летели чуть сзади и выше ЛИ-2. Я волновался. Мне казалось, будто все оставшиеся на аэродроме смотрят мне вслед. Смотрят и говорят: «Смотри, Каберов, поручились мы за тебя, не подведи!..»

Каждую секунду ждал я встречи с фашистскими истребителями. До мелочей продумал различные варианты возможного боя. Но встретить противника так и не удалось. Сделав круг над островерхими крышами Таллина, мы приземлились, а самолет командующего пошел на остров Эзель. Стоя на аэродроме и глядя в небо, я все еще не мог успокоиться: признаться, мне так хотелось, чтобы в этом, именно в этом полете на нас напали истребители противника. Теперь-то уж я сбросил бы свои баки, и тогда — держись «мессершмитты»!..

Мы заправляли самолеты, когда к нам подошел человек в морской военной форме. Это был комендант аэродрома.

— Здесь все минировано, — сказал он Багрянцеву. — Ничего не трогать. Движение только по дорожкам, обозначенным флажками. С вылетом поторопитесь.

Комендант ушел так же стремительно, как появился. Мы переглянулись. Нетрудно было догадаться, что положение в Таллине тяжелое, что идет подготовка к эвакуации наших войск. Я окинул взглядом аэродром, его капитальные сооружения. Неужели все это взлетит на воздух? Еще один комендант с его неумолимой логикой.

Наскоро перекусив в столовой, мы снова поспешили к самолетам и вскоре покинули аэродром. Делая круг над городом, я отыскал взглядом шпиль таллинской ратуши с ее старинным флюгером, изображающим древнего воина. Прощай, Таллин! Прощай, Старый Томас! Когда-то мы теперь увидимся?

Час бреющего полета, и мы в Клопицах. Звено Ко — стылева, которое нам приказано сменить, готовится к возвращению на родной аэродром, Костылев, Сухов и Соседин сбили здесь несколько «юнкерсов» и «мессершмиттов». Обо многом могли бы они рассказать нам, но солнце уже на горизонте, а звено должно успеть засветло долететь до дому. Спрашивают, что нового в Низине. Мы сообщили им свежую еще и для нас самих новость: нашелся Ефимов. Оказывается, он, совершая над Псковом противозенитный маневр, оторвался от группы, взял неточный курс и в конце концов потерял ориентировку. Пытаясь восстановить ее, выработал все горючее и с остановившимся мотором произвел посадку на фюзеляж вблизи станции Ефимовской, к востоку от Тихвина, по дороге на Вологду. Техники побывали там, поставили на самолет новый винт, и Ефимов возвратился домой. Теперь он вместе с Алексеевым улетел на Эзель. Костылев развернул карту и, проследив по ней путь Ефимова, покачал головой:

Вот это маханул Андреич!

Сам Ефимов и сел около Ефимовской, — смеются ребята. — Никак у него родственники там?

Костылев и Сухов запустили двигатели, а Соседин помчался зачем-то в палатку. Прибежав обратно, он сунул мне в руки листок бумаги:

— Это расписание, по которому немцы приходят бомбить Клопицы. Советую изучить!..

Друзья улетели. Вскоре аэродром погрузился в вечерние сумерки. Техники продолжали работать возле машин, готовя их к утреннему вылету. Инженер эскадрильи Сергеев решил помочь нам освоиться на новом месте.

— Раз инженер с нами, значит, парадок на Балтике, — сказал Багрянцев, копируя белорусский акцент своего друга. Сергеев добродушно улыбнулся, собираясь что-то ответить Багрянцеву, но забыл об этом, увидя на нашем пути кусок промасленной ветоши. Выгоревшие брови его сошлись, он не на шутку рассердился:

— Опять трапки, опять нет парадна! Рассердился и рассмеялся, поймав себя на том, что отдал дань белорусскому произношению.

С этим вспыльчивым, но отходчивым, душевным человеком было легко. Держа в руке кусок ветоши, он повел нас дальше. Вскоре мы увидели палатки технического состава, поставленные в лесу между золотыми стволами высоких сосен. На самой границе леса, поблизости от стоянки самолетов, белела наша палатка — наш полотняный дом.

«Что ожидает меня здесь?» — думал я в тот вечер, укладываясь в постель. Сон долго не приходил. Прислушиваясь к ровному дыханию товарищей, я перебирал в памяти события последних дней…

Ровно в семь часов утра, как значилось в расписании, составленном Сосединым, над Клопицами появились фашистские самолеты.

Пара вражеских истребителей нагло промчалась над нашей стоянкой и стала кружить над аэродромом. Багрянцев приказал запустить моторы. Мы поднялись в воздух. «Мессершмитты» набирали высоту. Затем они, уменьшив скорость, сделали разворот, причем вблизи от нас. Багрянцев сразу же довернул самолет и ринулся за ними. Соблазн атаковать маячившие перед носом вражеские самолеты был велик. Не отставая от Багрянцева и Тенюгина, я дал газ, но, на счастье, оглянулся. Сзади два других вражеских истребителя пикировали на самолет Багрянцева. Еще секунда — и помочь ему было бы уже невозможно. Я сделал стремительный разворот и дал заградительную очередь. Так и не успевший открыть огонь по Багрянцеву «мессершмитт» задрал нос, перевернулся на спину, начал медленно вращаться и вдруг отвесно пошел к земле.

— Сбил я его, сбил! — закричал я. Мой голос странно прозвучал в кабине, где меня никто не мог услышать. А фашистский самолет все падал и падал, и я не сводил с него глаз. Еще несколько секунд — и все кончилось. Взметнулось облако пыли и, разгоняемое ветром, начало быстро таять. Самолет упал возле церкви в деревне Клопицы, всего в полукилометре от нашей стоянки.

Воздушный бой окончился. Фашисты не осмелились повторить атаку и ушли восвояси. Я прибавил газ, догнал Багрянцева и жестами указал ему на то место, куда упал «мессершмитт». Командир улыбнулся, кивнул мне и, на секунду бросив управление, сцепил руки и поднял их, поздравляя меня.

После посадки мы все трое приехали к месту падения вражеского самолета. Окружившие «мессершмитт» колхозники, увидя нас, расступились.

Вот он, поверженный враг. Всего несколько минут назад он еще зловеще парил в небе, а теперь… Мотор и кабина с летчиком врылись глубоко в землю. Фюзеляж и хвостовое оперение с паучьей свастикой торчат снаружи. Крылья валяются в стороне.

И стар и мал сбежались сюда, на окраину деревни Клопицы, Все говорят о только что закончившемся воздушном бое. Громче других делится впечатлениями старый дед.

Стою я у цеДОзи, гляжу в небо, — возбужденно рассказывает он. — А фашистский самолет летит прямо на меня. «Свят, свят!: — говорю. — Никак сейчас бомбу бросит!» И конечно, скорее за церковь. Перекрестился, прижался к стене, глаза зажмурил, жду. Засвистело, слышу, что-то да ка — ак ахнет! Упасть упало, а взрыва нет. Открыл я глаза, и — мать пресвятая богородица! — — диву даюсь. Оказывается, не бомба это вовсе. Сам сатана пожаловал к нам собственной персоной. Я за лопату и к нему. Да вот не пригодилась моя лопата. — Дед разводит руками. — А то бы капут его благородию…

Да, работа чистая, — говорит Багрянцев, — ничего не скажешь. Бессонова бы сюда, Игорь. Пусть бы посмотрел! Ну, спасибо тебе, дружище! — Он обнял меня. — Спасибо за выручку. Опоздай ты всего на одну секунду, и остались бы мои ребята сиротами…