— Он говорит точно так, как и вы…

— А что же он должен говорить, если я говорил правду? В Баку нет никакой этнической вражды, нет дискриминации.

Авторитет чемпиона мира, его слова перевешивали мои искренние слова и бесхитростную позицию.

Потом выступил академик из Эстонии, один из лидеров Эстонского Народного Фронта Виктор Оттович Пальм. Он рассказал о размахе народного движения. Затем выступали Леонид Баткин, Лен Карпинский. Объявили перерыв. Когда я выходил из зала, в ряду угрюмых бородатых мужчин, которые, как я понял, были из Еревана, заметил Ержаника Абгаряна, арабиста, с которым я работал в Йемене. Я обрадовался, подошел к нему и обнял.

— Как дела, Ержаник, как поживаешь?

Ержаник был смущен.

— Я из «Комитета Карабах» — он выдавил из себя.

— Ну и что, а я из Народного Фронта Азербайджана. Слушай, давайте отбросим территориальный вопрос, это же нас разъединяет. Давайте вместе бороться за демократию, против союзной бюрократии.

Ержаник виновато улыбнулся. Видимо, меня с моей позицией солидарности демократов, независимо от национальной принадлежности, принимали за идиота, не понимающего реального мира, разделенного на непримиримые лагеря «коммунист — антикоммунист», «армянин — азербайджанец», «прибалт — русский».

После перерыва президиум зачитал заранее подготовленный текст воззвания с требованием освободить лидеров «Комитета Карабах». Было еще заявление о демократичности выборов, засильи партбюрократии.

В метро на перроне я увидел академика Пальма. Маленького роста, деликатный, скромно одетый, он мало походил на наших самодовольных и вальяжных азербайджанских академиков. Я подошел к нему и представился. Он сказал:

— А я вас запомнил…

И мы начали прогуливаться по полупустому перрону станции метро «Кропоткинская». Говорил все больше он. Он наставлял меня. Избегайте насилия. Насилие выгодно власти. В насилии и провокации ей нет равных. Наша сила в открытости, прозрачности наших целей и средств. Мы действуем в рамках закона и только закона. Мы уже настолько сильны, чтобы постепенно, шаг за шагом, менять законы, и двигаться к нашей цели дальше, также в рамках закона. Свобода дается по праву только умным и гуманным людям, которые остерегаются проливать невинную кровь. В Эстонии Народный Фронт делает все, чтобы избежать силового противостояния с властью. Демократия и будущее работают на народ. Власть бессильна перед неумолимым ходом исторического процесса. Поэтому она пытается втянуть народные движения в силовое противоборство, чтобы победить. У власти нет аргумента слова, у нее только аргумент силы.

Пальм был уверен, что народные движения Прибалтики настолько политически сильны, что смогут не допустить втягивания себя в насильственную борьбу с компартийной властью. Он был уверен, что СССР идет к развалу, ибо коммунисты не решаются на реформы. Они реакционны, глупы и безнравственны. Они упустили шанс, или же почти уже упустили шанс возглавить процесс реформ и дать народам желаемое. Единственное, чего опасается он — это вакханалии насилия. Кровь и насилие утопят демократию и свободу. Он боится, что национализм и территориальные споры могут запустить механизм кровавых войн и насилия на Кавказе, создастся прецедент наведения порядка армией. На фоне общесоюзного масштабного насилия центру будет легче перенести свои методы насилия и на Прибалтику.

Мы уже были в вагоне метро, подъезжали к его станции. Со своим классическим прибалтийским акцентом он говорил мне на прощание:

— Вы должны сделать все возможное, чтобы не дать власти втянуть себя в силовое противоборство. В противном случае вы потеряете свободу. Ваша демократия погибнет.

«Да, я должен объяснить своим друзьям эти простые истины. Мы обязаны переиграть партократов интеллектуально и нравственно».

Откуда мне было дано знать, что ни нравственно, ни интеллектуально те люди, с которыми мне предстояло пройти вместе предстоящий год, ничем не отличаются от тех людей, которые уже давно трепыхаются в паутине советского партийно — хозяйственного аппарата…

Когда дали старт избирательной кампании Съезда народных депутатов СССР, то, от ВИЦ НФА попытался выдвинуться Тофиг Гасымов, физик, Нариман Зульфугаров, психолог. Кроме них свои кандидатуры выдвигали востоковед Нариман Гасымзаде и сотрудник Бакинского городского отделения общества охраны памятников истории Айдын Эйвазов. Избирательную кампанию Компартия организовала таким образом, что до этапа «собрание представителей трудовых коллективов» добрался лишь Нариман Гасымзаде, доверенными лицами которого стали я и Иса Гамбаров.

Разумеется, идеологи КПСС ясно сознавали утрату партией доверия народа. Именно поэтому в Законе о выборах была предусмотрена такая ловушка для независимых кандидатов, как «собрание представителей трудовых коллективов». Внешне демократическая, в действительности демагогическая и чисто бюрократическая процедура давала возможность отсеять нежелательных кандидатов задолго до начала самих выборов.

На собрание «представителей трудовых коллективов» были избраны 470 человек, присутствовали 442. Собрание проходило в зале Дома офицеров на улице Самеда Вургуна. В зале ряды кресел были выставлены в две колонны. В первом кресле каждой колонны сидел секретарь партбюро или парткома какой-либо парторганизации. На каждые пять рядов кресел был назначен один ответственный партработник из райкома партии, который «курировал» первые пять кресел пяти рядов. Естественно, секретари, сидящие в первом ряду, отвечали за своих «коммунистов». За всю операцию несла ответственность секретарь РК 26 Бакинских комиссаров Тамилла Бабаева.

То, что сидящие в зале люди были членами партии, несущими ответственность перед «вышестоящими товарищами», я узнал совершенно случайно. Накануне дня «собрания» я встретил на улице своего знакомого еще со студенческих лет, которого не видел много лет. Как водиться, пошли расспросы. Я узнал, что Бейверди работает освобожденным парторгом крупной обувной фабрики. На его вопрос, чем же занимаюсь, я с гордостью ответил, что «организовываю Народный Фронт». Бейверди был изумлен и схватив меня за руку, воскликнул: «Так из-за тебя все мои беды последнего месяца!» Пришел мой черед удивиться. Какое мог я иметь отношение к обувной фабрике? Бейверди пришлось рассказать про свои беды: «Вызвали меня в райком, велели отобрать 10 сознательных и честных коммунистов для ответственного дела. Для чего, не сказали. Вернулся я на фабрику, подумал, посоветовался, составил список из десяти имен самых сознательных и честных, и отнес в орготдел райкома. Вызвали их на собеседование, без меня. Забраковали девятерых, отобрали одного. Меня вызвали и намылили шею, сказали, что не знаю людей. Пришлось составлять новый список из десяти фамилий. С ними тоже провели собеседование и отобрали еще одного, остальных вернули, меня снова отругали, потребовали новый список. Я стал расспрашивать своих, о чем же их расспрашивали в райкоме. Самому интересно стало. Начали рассказывать, что с каждым из них говорили минимум час, задавали самые разные вопросы, от жизни и быта до политических взглядов. Один рабочий сказал, что «в космос легче отбирают». Я проанализировал, кого же из этих двадцати отобрали. Не хотелось, чтобы мне, не дай бог, влепили выговор. Долго думал и понял, что среди двадцати рабочих это двое были самыми плохими. В том смысле, что и знаний у них было меньше, и твердости недоставало, и вообще, с гнильцой они были. Взял и составил список из десяти самых беспринципных и подлых сотрудников нашей фабрики, отвез их в райком, вернулся на работу и стал дожидаться. Через два часа из райкома позвонили и с восторгом поздравили меня с «чрезвычайно успешным выполнением задания райкома». Потом я узнал, что людей отбирали для какого-то собрания, где надо было прокатить какого-то человека из Народного Фронта. Значит, это против тебя я отбирал всякую шваль из нашего трудового коллектива».

Я безнадежно махнул рукой и мы попрощались. «Управляемая демократия», как и народная демократия, рождалась и крепла в горниле «перестройки».