Было ровно семь часов утра, когда Лиз сошла на автобусной станции и направилась к дому.

Две недели она гостила на ферме у дяди. Агата, дядина жена, редко приглашала мужниных родственников. Тетка вообще не любила гостей. Но на этот раз, после гибели отца, Лиз не могла воспротивиться приезду племянницы. Она даже подарила Лиз нарядное платье своей дочери Сью, которая вымахала с каланчу, но невзирая на фермерские экологически чистые харчи умудрилась оставаться тощей как жердь. Сьюзен была не слишком красива. Но Бог компенсировал эту ее неудачу, наградив соседских фермеров многочисленными сыновьями. Так что Сьюзен, единственная в округе юная дама, пользовалась немалым мужским вниманием. Если б тетка Агата могла представить, что за два года – а последний раз Лиз была здесь на похоронах деда два года назад – племянница превратится в красотку что надо, она ни за что бы ее не пригласила.

Лиз действительно была хороша. У нее было все, что положено, чтобы мужчины оборачивались вслед. Она не какая-нибудь Сьюзен, у которой, «где брошка – там перед». Фермерская мужская молодежь это быстро разглядела. Лиз видела, что Сьюзен и тетка ходят с ледяными лицами, и удивлялась: она уедет, и все парни достанутся кузине. Лиз они вообще ни к чему, ведь дома ее ждет Эдди.

Эдди – его полное имя было Эдвард Джек Лидеман, так он представил себя при знакомстве – был суперкрасавчик с бицепсами Сталлоне. Лиз не сомневалась, что если б в Голливуде знали о нем, то сразу взяли бы на главную роль и он стал бы кинозвездой. А он был всего лишь агентом по продаже земли. Но все женщины их городка сходили по нему с ума; мужчины же, понятное дело, считали своих дочерей и жен круглыми дурами.

В их городке Эдди появился год назад и застрял, хотя торговля землей здесь не процветала – все было давно продано и куплено. Можно было подумать, что он поселился здесь лишь для того, чтобы разбивать женские сердца. Но попался сам, влюбившись в Лиз. Хотя одно сердце при этом все-таки пострадало, сердце Тома Стэтфорда. Том был первой ее любовью, самой чистой и прекрасной. Но, как известно, мальчики взрослеют позже девочек. Том все еще оставался мальчиком, а Лиз уже была женщиной. Но, истины ради, надо признать, что женщиной ее сделал именно Том. Лиз не любила об этом вспоминать. Не потому что жалела или стыдилась. Многие ее подруги еще в школе обзавелись дружками, с которыми развлекались. Но когда она думала о Томе, вспоминала, как он смотрел на нее, когда узнал, что она с Эдвардом…

Улица с рядами одноэтажных домов, окруженных подстриженными газонами, тянулась с запада на восток. И хотя дома были очень похожи друг на друга, Лиз узнавала каждый по приметам, известным старожилам: у Джексонов ставни выкрашены зеленой краской… Гареллы вставили во входную дверь красно-желтый витраж… Брауны украсили крыльцо ажурным козырьком. А уж трехцветного кота Сомерсов – вор, каких мало! – знали все…

В ее доме розовые в цветочках занавески были плотно сдвинуты: мать еще спала. Лиз открыла дверь, осторожно прошла в свою комнату. Здесь все оставалось, как в день ее отъезда. Даже брошенная ею сломанная заколка для волос лежала на паласе у кресла.

Лиз сняла одежду, в которой приехала, достала подаренное платье и надела его. Оно плотно обхватывало ее фигуру, словно было специально сшито, чтобы подчеркнуть все изгибы ее молодого тела. Она подкрасила ресницы, губы, распустила светло-каштановые волосы и осталась довольна собой. Туфли на высоких каблуках делали ее выше и стройнее. Единственный недостаток этого наряда – в их городе его некуда надевать. Разве что в церковь на собственную свадьбу… Но сейчас это зрелище было предназначено для матери.

Лиз сняла туфли и, держа их в руках, на цыпочках прошла в конец коридора и открыла дверь в материнскую спальню. Мать, в шелковой кремовой рубашке с белыми кружевами, полуприкрытая одеялом лежала в кровати. Рядом с ней, тоже полуприкрытый одеялом, с темно-синей татуировкой на плече в виде дракона – Лиз не раз проводила губами по ному дракону – лежал ее Эдди. Нет, они не спали, но появление Лиз сковало их. Они оцепенели, уставившись на нее…

Лиз тоже застыла на пороге, словно в заколдованном круге, за который невозможно ступить ни вперед, ни назад.

Она опомнилась первой. Выскочила в коридор, добежала до своей комнаты, рывком сдернула с себя платье Сьюзен и стала лихорадочно складывать вещи в сумку, с которой только что приехала. Затем прошла на кухню, открыла ящик, где под вилками и ложками, в старой газете, мать прятала деньги. Она считала, что воры будут искать ценности в платяном шкафу или в комоде, а к грязной газете на кухне ни один нормальный грабитель не проявит интереса.

Лиз выгребла четыреста долларов – все, что находилось в свертке, и на цыпочках, как и входила, вышла из дому.

Она направилась в конец улицы, где была рыночная площадь, на которую два раза в неделю – по средам и субботам – съезжались фермеры их округи. По бокам площади расположились парикмахерская, аптека, бензоколонка, ресторан, кафе, два бара и три маленьких шопа, а замыкал площадь длинный, похожий на сарай супермаркет. За супермаркетом стоял трехэтажный дом с лоджиями, увитыми плющом и украшенными растущими в горшках цветами. Ноги сами подсказали Лиз путь, который еще несколько месяцев назад она совершала каждый день. Здесь жил Том. Он был ее первым мужчиной и, как ей казалось, ее первой любовью. А может, то была дружба, которую они оба принимали за любовь… Иначе зачем бы она прибежала сюда? Ведь совсем недавно Том испытал такую же боль, когда она бросила его ради Эдварда. Тогда ей было жаль его, но она думала только о себе. Впрочем, и сейчас она думала только о себе… Она поднялась на второй этаж, постояла перед дверью и спустилась на площадь. Оглянувшись, увидела в окне второго этажа Тома. Он смотрел на нее. Может быть, он знает, как, наверное, и все в городке, что Эдвард спит с ее матерью? И жалеет Лиз? Или злорадствует?..

На рыночной площади часто останавливались проезжающие через городок автобусы. Лиз вошла в салон одного из них и стала ждать водителя, который пил кофе за столиком на улице перед ресторанчиком. Наконец водитель поднялся в кабину и они поехали.

Было еще рано, и автобус шел почти пустой. Лиз прислонилась лбом к стеклу и смотрела на проплывающие мимо сонные дома. Вот мелькнул ее дом. Розовые в цветочках занавески уже не закрывали его окон. Значит, мать встала и уже знает, что Лиз ушла. Мать, конечно, бросилась к «тайнику» и обнаружила пропажу денег. Лиз представила ее крики и ругань, которыми сопровождалось это открытие. Чтобы оправдать себя, она снова вспомнила Эдварда – уже не «Эдди»! – рядом с матерью, изгибающеюся на его загорелом теле дракона и твердо сказала себе, что взятые деньги – ее! Потому что со стороны матери это было двойным предательством: она не только заманила в свою постель жениха Лиз, но и спала с ним в той же кровати, укрывалась тем же одеялом, что и с отцом! А ведь не прошло и полугода после его смерти. Никто так и не узнал, почему отец Лиз покончил с собой. В записке он просил никого не винить в своей смерти. Не из-за того ли, что знал о похождениях жены? Мать никогда не любила его. Лиз однажды слышала, как отец упрекал ее в этом…

И Лиз окончательно решила, что четыреста долларов, перекочевавших к ней в сумочку, ничтожная плата за ее и отцовские страдания. Совесть перестала мучить ее.

Автобус довез Лиз до автобусной станции, где уже стояло несколько машин дальних линий. Время их отправления было указано на светящемся табло. Душа Лиз не лежала к возвращению на теткину ферму. Но сейчас это было единственное место, где она могла собраться с мыслями и решить, что делать дальше. Одно Лиз знала твердо: она не станет жить с матерью. Она возненавидела дом и тех, кто в эту минуту в нем находился. В детстве, когда ее обижали, она воображала, как умрет и как обидчики будут плакать и раскаиваться в том, что дурно с ней поступили. То была детская месть-мечта. Теперешняя месть-мечта не умерщвляла ее, а, наоборот, превращала в сильную, богатую женщину. Перед ней будут трепетать, просить прощения, искать ее любви, но она останется брезгливо-неприступной. Возможно, когда-нибудь она простит мать и даже пожалеет ее. Но Эдварда она не простит никогда! Он еще горько раскается в своем поступке, потому что Лиз вернется не одна!..