— Но если они следуют плану Селдона, то Мул должен быть побежден Вторым Установлением.

— Ах, — и узкое лицо Эблинга Миса задумчиво сморщилось, — ты опять за свое? Но Второе Установление было более трудной задачей, чем Первое. Его сложность неизмеримо выше; следовательно, выше и вероятность ошибки. А если Второе Установление не сможет одолеть Мула, это будет плохо — предельно плохо. Это, может быть, станет концом человеческой расы — в том виде, в каком мы ее знаем.

— Нет.

— Да. Если потомки Мула унаследуют его ментальную силу… Ты понимаешь? Homo sapiens не сможет с ними конкурировать. Появится новая доминирующая раса — новая аристократия, а Homo sapiens будет низведен до рабского труда, как низшая раса. Разве не так?

— Да, это так.

— А если даже по какой-то случайности Мулу не удастся основать династию, он все же сможет основать новую, вырожденную Империю, опирающуюся лишь на его личную мощь. С его смертью умрет и она; Галактика останется такой же, какой была до его прихода, но Установлений, вокруг которых могла бы сплотиться настоящая, здоровая Вторая Империя, больше не будет. Начнутся тысячелетия варварства, и будущее станет туманным и непредсказуемым.

— Что же мы можем сделать? Можем ли мы предупредить Второе Установление?

— Мы просто обязаны это сделать, иначе есть риск, что они останутся в неведении, а это опасность смертельная. Но предостеречь их невозможно.

— Невозможно?

— Я не знаю, где они находятся. Я знаю только, что они — «на другом конце Галактики»; можно выбирать среди миллионов планет.

— Но, Эблинг, разве здесь нет более точных сведений? — Бейта рассеянно указала на ленты, покрывавшие стол.

— Нет. Я пока ничего не нашел. Секретность должна что-то означать. Должна быть причина… — его глаза снова обрели недоумевающее выражение. — Но я хотел бы, чтобы ты ушла. Я потерял уже немало времени, а оно истекает… истекает…

Он резко отвернулся — хмурый и раздраженный.

Приблизились мягкие шаги Маньифико.

— Ваш муж уже дома, госпожа моя.

Эблинг Мис даже не поздоровался с клоуном. Он опять углубился в свой проектор.

В тот же вечер, выслушав рассказ Бейты, Торан спросил:

— Ты думаешь, он в самом деле прав, Бей? Тебе не кажется, что он не… — он не договорил.

— Он прав, Тори. Да, он болен, я знаю. Он так переменился, отощал, и то, как он разговаривает… — он болен. Но как только речь заходит о Муле, о Втором Установлении, — о том, что его по-настоящему занимает — можно заслушаться! Он становится прозрачен и ясен, как небо внешнего космоса. Он знает, о чем говорит. Я верю ему.

— Тогда есть надежда… — это прозвучало почти как вопрос.

— Я… я этого не додумала до конца. Может быть! Может быть и нет! Отныне я ношу при себе бластер, — пока Бейта говорила, в ее руке появился сверкающий ствол оружия. — Просто на всякий случай, Тори, на всякий случай.

— Что значит — на всякий случай?

Бейта нервно, почти истерично расхохоталась.

— Неважно. Может быть, я тоже слегка чокнулась — наподобие Эблинга Миса.

Эблингу Мису оставалось семь дней жизни. Семь дней пробежали один за другим в полном спокойствии.

Для Торана они несли в себе некое оцепенение. Тепло и тишина сковывали его. Жизнь в целом, казалось, утратила динамизм; все окружающее превратилось в беспредельное сонное болото.

Мис окончательно затаился и не подавал о себе вестей. Его поиски по-прежнему не давали результатов. Он забаррикадировался в подземелье. Ни Торан, ни Бейта не могли его увидеть. Только Маньифико, ходивший взад и вперед, оставался свидетелем его существования. Относя на цыпочках подносы с едой и тихо, терпеливо наблюдая в сумраке, Маньифико тоже стал молчаливым и задумчивым.

Бейта все прочнее замыкалась в себе. Ее жизнерадостность увяла, уверенность в себе пошатнулась. Она тоже стремилась лишь к полному тревог и размышлений одиночеству, и как-то Торан натолкнулся на Бейту, вертевшую в руках бластер. Она торопливо отложила оружие и принужденно улыбнулась.

— Что ты с ним делаешь, Бей?

— Держу его в руках. Это преступление?

— Ты снесешь свою глупую голову.

— Ну и пусть. Невелика потеря!

Супружеская жизнь научила Торана не вступать в спор с женщиной, когда та в плохом настроении. Он пожал плечами и оставил ее в покое.

В последний день Маньифико, задыхаясь, примчался к супругам и испуганно вцепился в них.

— Высокоученый доктор зовет вас. Ему нехорошо.

Ему действительно было нехорошо. Он лежал в постели, с неестественно расширенными, неестественно блестящими глазами. Он был грязен и неузнаваем.

— Эблинг! — вскричала Бейта.

— Дайте мне сказать, — прохрипел психолог, с усилием приподнявшись на исхудалом локте. — Дайте мне сказать. Мне конец… работу я передаю вам. Я не вел записей; черновики я уничтожил.

Больше никто не должен знать. Все должно остаться у вас в головах.

— Маньифико, — сказала Бейта с грубой прямотой. — Пойди наверх!

Клоун нехотя поднялся и шагнул назад. Его печальные глаза смотрели на Миса. Тот сделал слабый жест:

— Он не помешает; пустите его остаться. Останься, Маньифико.

Клоун быстро уселся. Бейта уперлась взглядом в пол. Она прикусила зубами нижнюю губу, сжимая их все сильнее и сильнее.

Мис сказал хриплым шепотом:

— Я убежден: Второе Установление может победить, если оно не будет преждевременно застигнуто Мулом. Оно окружило себя секретностью; секретность эта должна быть соблюдена и впредь; она необходима… Вы должны отправиться к ним; ваша информация жизненно важна… может содержать в себе все недостающее… Вы слышите меня?

Торан в отчаянии закричал:

— Да, да! Скажите нам, как добраться туда, Эблинг! Где оно?

— Теперь я могу сказать вам… — произнес его слабый голос.

Но продолжения не последовало.

Бейта с застывшим, белым лицом подняла свой бластер, и хлопнувший выстрел эхом прокатился по подземелью. Верхняя половина тела Миса исчезла, и в стене позади появилась рваная дыра. Бластер выпал из онемевших пальцев Бейты.

Никто не успел произнести ни единого слова. Отзвук взрыва прогромыхал по наружным комнатам, постепенно превращаясь в умирающее эхо. Но прежде он сделал неслышным резкий стук падающего бластера Бейты, заглушил пронзительный вопль Маньифико, перекрыл неразборчивый рев Торана.

Наступила трагическая тишина.

Голова Бейты склонилась, и в луче света вспыхнула падающая капелька. До этого Бейта никогда не плакала.

Мускулы Торана почти трещали, сведенные судорогой, но он не мог расслабиться, не мог разомкнуть словно навечно стиснутые зубы. Лицо Маньифико казалось тусклой, безжизненной маской.

Наконец Торан прохрипел сквозь еще сжатые зубы неузнаваемым голосом:

— Так значит, ты — человек Мула. Он добрался до тебя!

Бейта вскинула голову, и ее рот исказился болезненной гримасой.

— Я — человек Мула? Ты издеваешься надо мной.

Она сделала тщетное усилие улыбнуться и откинула волосы назад. Ее голос постепенно приобретал нормальное звучание:

— Все кончено, Торан; я теперь могу говорить. Не знаю, как долго я проживу. Но я могу начать говорить…

Напряжение Торана сломалось под своей собственной тяжестью и угасло до безвольной тоски.

— О чем, Бей? О чем теперь можно говорить?

— О безмятежности, которая следовала за нами. Мы уже замечали это раньше, Тори. Не помнишь? Погибель все время хватала нас за пятки, но ни разу не смогла вцепиться в нас по-настоящему. Мы были на Установлении, и оно рухнуло, пока Независимые Купцы еще сражались, — но мы вовремя ускользнули на Хэйвен. Мы были на Хэйвене, и он пал, пока другие еще сражались — и снова мы ускользнули вовремя. Мы отправились на Неотрантор, и теперь он, без сомнения, присоединился к Мулу.

Торан выслушал и замотал головой.

— Я не понимаю!..

— Тори, такие вещи в реальной жизни не случаются. Ты и я — люди незначительные. Мы не можем на протяжении целого года непрерывно попадать из одного политического водоворота в другой — если только мы не несем этот вихрь с собой. Если только мы не несем источник заразы с собой! Теперь ты понимаешь?