Посетитель борделя Филибера также подходил к дому через огромный сад с плодовыми деревьями и розовыми кустами; казалось, сама природа защищает своей чувственностью этот дом, где царит удовольствие. "Сад заканчивался живой изгородью из бересклета, откуда открывался вид на просторную лужайку, которую обрамляли красные буки и серебряные липы. Было видно, что здесь поработал садовник, обладавший чувством прекрасного, — ему удалось населить это место запахами и соблюсти законы перспективы. Это был почти что парк. Вдали высился белый двухэтажный дом с массивной крышей, с двадцатью окнами по фасаду, выглядевший этакой казармой, с неба сброшенной в этот ухоженный заботливыми руками сад, где росли лиственницы и катальпы. Перед домом обильно рос гинериум, своим серебряным плюмажем напоминавший фонтан".
Жан Лоррен знал, о чем говорил. Он написал "Бордель Филибера" в 1904 году, за два года до смерти; в молодости же он был желанным гостем и в салонах Сен-Жермена, и в постелях различных борделей. Его книга — уникальный репортаж о звездном часе и упадке борделя, а вместе с этим и об эволюции нравов клиентов и проституток, протекавшей в девяностые годы XIX века.
В доме пахнет пирогом с абрикосами, одеколоном и… немного плесенью. Старинная каменная кладка постоянно покрыта росой, и даже хозяйка дома, эксперт во всем, что касается ведения хозяйства, не может заставить стены высохнуть.
Салон обычно располагается на втором этаже. Он украшен зеркалами и "непристойными" гобеленами, на которых изображены псевдомифологические сцены; в нем есть рояль, на котором играют по праздникам, и бар. Салон богато обставлен мебелью, повсюду мягкие диваны. Посетителя не покидает ощущение известной роскоши; в воздухе носится нечто странно-пошлое, щекочущее посетителю нервы, "некий неопределенный дух, неуловимый в этой тяжелой, жаркой атмосфере, как если бы это был не салон, а камера для дезинфекции".
Комнаты чисто убраны, аккуратны. Есть туалетный столик и чаша для умывания. Все это больше напоминает обстановку отеля для мелких буржуа, чем роскошь борделя. Особенно кровать. "Сработанная из орехового дерева, покрытая блестящим лаком, кажущаяся более высокой, чем она есть на самом деле, из-за наваленной на нее горы перин и покрывал, она практически полностью закрыта желтыми занавесями, обшитыми желтой же бахромой. Ни намека на экзотику, на изысканность. На стенах нет эротических картинок. Всем своим видом комната, залитая неясным светом, пробивающимся через почти закрытые жалюзи, говорила, что ждет, когда в нее войдет совершенно чистая, невинная девушка, чтобы прочитать свою вечернюю молитву и лечь спать".
Если верить специалистам, то атмосфера парижских борделей менее тонка, в то время как сексуальные позывы оказываются там более сильными, более неудержимыми. Иные завсегдатаи борделей, такие как Динимон, знали близ Оперы один бордель, настрой которого напоминал им то, что они испытывали в заведениях типа борделя Телье, но все же они соглашались: этой подлинной непринужденности, этой обыденности в сексе в Париже не найти. В Париже, на самом деле, ни у кого нет времени, все куда-то спешат, в то время как в провинции "дебоши более наивны, более чувственны, в них меньше того, что идет от головы, от чтения садистской литературы; посетитель провинциального борделя не хочет видеть свою Венеру униженной и оскорбленной тем фактом, что ее тело купили". В Париже клиент борделя — чаще всего незнакомец, который зашел туда затем, чтобы быстро удовлетворить будоражащий его инстинкт; он ищет полового акта на скорую руку, как если бы это было изнасилование (так говорил Мопассан). В провинции клиент — как правило, старый знакомый, почти друг, и в этих деревушках, где все друг друга знают, проститутка со временем становится полноправным членом общества. В столице девушки ожидают клиента практически обнаженными и предлагают ему шампанское. Они облизывают губы, качают бедрами, ласкают свои груди, приглашая клиента "отправиться в комнату". Клиент, немного пьяный, с раздраженными сменой света и тени глазами, следует за девушкой и достигает кульминации, лежа на перине.
Другое дело — бордель для рабочих, солдат и матросов, куда порой, впрочем, забредают и буржуа, заинтригованные таинственной жизнью "классов — источников опасности". Скамьи с протертой до дыр обивкой, каменный пол, засыпанный опилками, резкое освещение, мраморные столы, шум, запах спиртного, лужи пролитого пива, красные лица — все это делает бордель для низших слоев общества самым оживленным местом торговли любовью. Там можно свободно хлопать друг друга по плечу, там можно драться, там можно снять ту женщину, которую хочешь. Там случаются потасовки, там плетутся любовные интриги, там никто не скрывает своей похоти. Любовь до головокружения, мир, сотрясаемый страстью к сексу и к деньгам. Жизнь, доведенная до белого каления, как говорит Марта из книги Гюисманса. Страсть обслуживать — для женщин, галлюцинации желания — для мужчин. Такие бордели существуют в портах, близ воинских казарм, в строящихся кварталах. Вход в бордель — прямо с улицы, его легко можно спутать с кабаком. Рядом — меблированные комнаты с минимумом обстановки. Никакого комфорта, никакой интимности; главная цель — как можно более высокая скорость удовлетворения желания. Здесь "девки" всех возрастов; на одной панели стоят юные девицы и матроны, которые не знают, как им лучше скрыть свою старость — шиньоном или пудрой. Как грубые работяги, они готовы отдаться каждому, источник их сил — алкоголь. Бордели спят днем, а людьми наполняются после захода солнца. "Под потолком висят десять люстр, по полосатым стенам висят двадцать зеркал, в результате зала на первом этаже залита резким, чересчур ярким светом со странными отблесками; кажется, на столы падает душ из огня. В самом дальнем углу залы, там, где странный свет, кажется, превращает ее в подобие сказочного дворца, вокруг одного большого стола сидят, привалившись друг к другу, женщины всех сортов, перемешанные наподобие коктейля, сваленные в кучу, роющиеся в общем пакете с табаком, скручивающие сигареты" (Э. де Гонкур "Девка Элиза").
Бордели четвертого типа напоминают магазины. Девушки сидят на скамейках и беседуют с клиентами, пока те не решаются наконец сделать выбор и незаметно подняться в меблированные комнаты, расположенные этажом выше. Здесь девушки имеют право на жилье и на питание; они очень молоды, но уже отцвели, они одеты в прозрачные сорочки, подчеркивающие их наготу и открывающие грудь. Обычно у них изысканные прически, на лицах много макияжа. Клиенты появляются в восемь-девять часов вечера. На улице стоит девушка-зазывала, ей причитается часть вечернего дохода. Младшая бандерша сидит за кассой. За столами сидят рабочие, их начальники, молодые люди, старики, все притворяются, что не замечают друг друга. Каждый старается изолировать себя от прочих и одновременно выставить себя напоказ: «Каждый желает нырнуть в этот омут любви, не слишком беспокоясь о том, что он там выловит. Найдутся девушки на любой вкус. Одни одеты в длинные платья со шлейфом, другие в трико и коротких юбках, открывающих отнюдь не только колени. Иные одеты маленькими девочками… Они убивают время, играя в карты, куря сигареты, потягивая черносмородиновую настойку, как если бы на улице было холодно и они хотели согреться, играют в прятки с каким-то трехлетним малышом, который уже знает все ругательства на французском языке, разговаривают с гарсоном, пока хозяйка заведения и ее семидесятилетняя мать наблюдают за всей этой толпой "неразумных дев"».
Как сделать выбор? Пока одни заняты наверху, другие сидят внизу и громко расхваливают свои достоинства, стоит ужасный шум. Впрочем, так поступают не все; например, Марта из книги Гюисманса избегает громких слов и не ласкает клиента прямо внизу, она привлекает внимание своей нежностью и изяществом. В этом заведении, в этих сполохах газового света, на скамейке, принужденная улыбаться с восьми вечера до трех утра, она чувствует себя замаранной, перепачканной в какой-то грязи. Но, несмотря на отвращение, которое она испытывает к своей профессии продажной Венеры, она каждый вечер спускается вниз и садится на скамью. "Огромные канделябры с зажженными свечами, стены, обитые темно-красным атласом, расшитым белыми шелковыми цветами, которые в свете свечей выглядят жилами серебра в руде — все это плыло перед ее глазами белыми искорками на фоне неясного красного марева; затем ее взгляд прояснялся и она уже видела свое отражение в зеркале, понимала, что лежит в откровенной позе на скамье, у нее уложены волосы, как будто бы ей ехать на бал, ее тело укрыто кружевами, от которых исходит сильный запах".
