– Какие там звонки! Одни гудки да свистки. Если бы не Андрей, до сих пор бродил бы по платформам.

– Ну ладно. Все хорошо, что хорошо кончается. – Лукомский обнял меня. – Рюрик, вот что я хотел сказать. – Он отвел меня в сторону. – Соня заболела и поехать с нами не смогла. Мне очень тяжело… терять такого замечательного товарища. Она просила оформить ее перевод в другую часть, но я думаю, что пока… отложить это. Поговори с ней, ты умеешь. Я документы не готовил. Пока она будет числиться у нас. А поправится – видно будет…

Лукомский очень волновался. Он никогда не говорил так сбивчиво и никогда не запинался.

– Я сделаю все, что от меня зависит, – тихо прошептал я и повторил еще раз: – Все, что от меня зависит.

Лукомский крепко пожал мою руку.

– Да, вот еще. – Порывшись в кармане, протянул мне сложенный вчетверо лист бумаги: – Это по твоей просьбе, там написано. Думаю, так будет лучше.

Развернув листок, увидел удостоверение, выписанное на мое имя. В глаза бросились строчки: «…является сотрудником агитационного отдела Всероссийской коллегии по организации Красной армии…»

– Спасибо!

Я порывисто обнял Лукомского. Мы поцеловались. Он вскочил на подножку вагона. Поезд дрогнул.

– Садитесь в вагон, – крикнул он Андрею и адъютанту. И, взглянув мне в глаза, добавил: – Рюрик, ты все-таки очень хороший, только будь тверже.

– В каком смысле? – Я улыбнулся.

– Во всех смыслах. Понимаешь? Во всех!

– Постараюсь!

С Андреем я простился молча, но в следующую минуту уже с площадки он крикнул:

– Рюрик! Как вы сказали, так и было! Слово в слово!

Я понял: перед отъездом он успел повидать Соню.

Поезд медленно отходил от перрона в неизведанную даль гражданской войны. Зажав в руке вчетверо сложенный листок, я неотрывно смотрел на уплывающие лица, стараясь запомнить их навсегда.

Москва1981