Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Но, как я уже сказала, это была необыкновенная женщина. Она не стала сваливать на меня вину за столь ужасную метаморфозу, а ограничилась парой безобидных реплик типа: «Каждый человек – кузнец своего счастья» или «Если взрослому мужчине с высшим образованием нравится строить из себя няньку при пуделе, это его личное дело».

Она также высказалась в том смысле, что нам хорошо считать себя мамой и папой пуделя, но считает ли нас таковыми сам пудель, или мы для него – всего лишь пара рабов, готовых выполнить любое его желание? А впрочем, если нас это устраивает, то и ладушки. Единственный намек, который она себе позволила, относился к дяде Луису – родственнику со стороны отца Ирвинга: тот никогда не отличался большим умом, а к старости и совсем свихнулся. Не то чтобы слабоумие передавалось по наследству, но никогда не мешает провериться.

Чтобы внести полную ясность, свекровь заявила, что ничего не имеет против Жозефины лично, даже взяла сторону Ирвинга в вопросе о ее конституции. Лишний жирок не повредит. И уж, конечно, что за ужин в пятницу без жареного цыпленка?

Она никогда не лезла с советами и не задавала нескромных вопросов. Единственный раз, когда эта достойная женщина выразила некоторое неудовольствие, случился во время одного из ее еженедельных визитов, когда я попыталась установить более близкие отношения между бабушкой и внучкой. Я поднесла к ней Жози и нежно проворковала:

– Жози, это бабушка. Поцелуй бабушку. Естественно, Жози не пришлось дважды просить.

Она вложила в этот поцелуй всю свою душу и буквально умыла «бабушку». Та отшатнулась и мягко произнесла:

– Пожалуй, будет лучше, если она станет называть меня Энни. Я поняла намек и прекратила игру в бабушку и внучку.

Глава 15. НЕЛЕГКО БЫТЬ ЖГУЧЕЙ БРЮНЕТКОЙ

Весной мы с гордостью осознали, что Жозефина стала настоящей красавицей. Этого никто не мог отрицать. Ее красота буквально била в глаза, заставляя забыть о чуточку полноватой талии. Уши свисали до самых плеч. Зубы сверкали не хуже слоновой кости; глаза можно было смело назвать бархатными, а шерсть (обычно называемая шубкой) была иссиня-черного цвета, очень густая и вьющаяся от природы. Если бы я сама не была влюблена в Жози, я могла бы приревновать, особенно когда Ирвинг переводил взгляд с нее на меня и делал такое, например, заявление:

– А знаешь, до Жози я считал тебя жгучей брюнеткой. – И продолжал с меланхолией в голосе: – Нам бы следовало ее сфотографировать.

Я не возражала. Однако после этих слов мы оба погружались в долгое скорбное молчание. Однажды я предложила:

– Может, пригласить Бруно из Голливуда? Я убеждена, что он справится.

Ирвинг подумал.

– Бруно нет равных, когда речь идет о твоих портретах. Но, может быть, существуют фотографы, которые специализируются на собаках?

– Я наведу справки.

– Да, сделай это, пожалуйста.

И мы оставили эту скользкую тему. Мы всегда избегаем касаться наших недостатков. Дело в том, что Ирвинг ни капельки не смыслит в фотографии. Обо мне и говорить не приходится.

У нас с Ирвингом очень много общего. Любовь к гольфу, общие друзья, общая работа. К несчастью, недостатки тоже общие. Наши мозги моментально выходят из строя, когда мы сталкиваемся с техническими приспособлениями и электронными устройствами.

Вы можете смело доверить Ирвингу любую телевизионную постановку, и он с честью выйдет из испытания. Но поручите ему заправить бензиновую зажигалку – и вы убедитесь, что это связано с немалым риском.

Я не могу забыть роскошную зажигалку в кожаном футляре, подаренную нам на Рождество Джорджем С. Кауфманом. Она три недели надежно функционировала, пока в ней, как это свойственно зажигалкам, не кончился бензин. Ирвинг торжественно пообещал лично заправить ее. Если бы это заявление сделал любой другой мужчина, его жена просто кивнула бы и перенесла свое внимание на что-нибудь другое.

Но это же Ирвинг! И совершенно изумительная зажигалка! Я подбежала и выхватила ее.

– Прошу тебя, Ирвинг, не прикасайся к ней! Я вызову мастера.

Он оттолкнул меня и отнял зажигалку.

– На этот раз все будет в полном порядке. Я заходил в «Данхилл», мне подробнейшим образом все растолковали. Это совсем просто.

Он говорил с необычной уверенностью; даже его подход к делу показался мне профессиональным и вполне обнадеживающим. Прежде всего он снял пиджак. Потом засучил рукава. Расстелил на столе полотенце. Попросил меня отойти и не загораживать свет. С точностью хирурга, раскладывающего инструменты перед операцией, поместил на полотенце десятицентовик, пинцет и флакон с горючей смесью. Это против воли произвело на меня сильное впечатление.

Пользуясь монетой как отверткой, Ирвинг открутил крышку и, прежде чем я успела воскликнуть: «Может, не надо?»– разобрал зажигалку. Да не просто разобрал – он распотрошил ее всю! На полотенце посыпались пружинки и прочие финтифлюшки. Ирвинга это не обескуражило. Он хладнокровно взял пинцет и потянул фитиль. При этом изрек, подражая хирургу, объясняющему галерке ход операции:

– Это чтобы ярче горело.

Затем он положил пинцет и открыл флакон с бензином, перевернул зажигалку вверх дном и открутил пробку, чтобы залить бензин. И вдруг замер.

– Там какая-то нитка.

Я посмотрела и убедилась, что так оно и есть.

– Мне ничего не говорили про нитку.

– Не обращай внимания, – взмолилась я. – У тебя так хорошо получалось. – При этом я старалась не смотреть на разбросанные по полотенцу детальки.

Ирвинг вставил новый кремень, но в его движениях явно поубавилось уверенности. Эта нитка его доконала. Когда он собирал зажигалку, я заметила, что у него дрожат руки. Но он продолжал делать свое дело и, на мой взгляд, прекрасно справился. Он вставил все обратно, за исключением одной или двух деталек. Зажигалка приобрела прежний вид, и все было хорошо – если не считать того, что она не работала.

С минуту Ирвинг тупо смотрел на нее, потом открыл окно, глубоко вдохнул в себя воздух и с размаху запустил туда зажигалкой.

А я? Я сделала то, что сделала бы любая хорошая жена на моем месте. Выбросила оставшиеся детали и закрыла окно. Вот и вся история с зажигалкой. Теперь можете вы представить себе Ирвинга с фотоаппаратом?

О, я могла бы продолжать и поведать, как нас едва не убило током во время схватки с электрической кофеваркой и как мы вырубили во всем отеле электричество, в первый раз пытаясь включить новый кондиционер. Но зачем утомлять вас нашими мелкими промахами? Скажу лишь, что Ирвинг смотрит не только на Джона Гленна как на высшее существо, которое запросто управляется со всеми кнопками и рубильниками внутри космического корабля, но также полон уважения к обезьяне, выполнившей пробный полет. И я вполне разделяю его восхищение. Потому что, какие бы бананы ни скармливали нам с Ирвингом, мы бы ни за что не нажали на нужные кнопки.

Поэтому когда возникла необходимость сфотографировать Жозефину, мы не стали играть в «я сделаю это сам». После всестороннего рассмотрения и консультаций со знакомыми мне удалось выйти на выдающегося собачьего фотографа. Его рекомендации ошеломили нас. Казалось, он не пропустил ни одной знаменитой голливудской собаки. К тому времени этот человек только что открыл студию в Нью-Йорке. Он заверил нас, что у всех голливудских собак была уйма недостатков. С помощью ретуши ему удавалось устранять двойные подбородки, увеличивать куцые хвосты и удлинять уши. Это был мастер своего дела. Познакомившись с Жози, он заявил, что уберет какой-нибудь дюйм с ее живота, но что касается остального, то она не нуждается в приукрашивании.

Жози посетила салон красоты и вернулась оттуда вся в бантиках. Мне не пришлось долго учить ее позировать: я просто показала ей конфету и дала понять, что она получит ее после щелчка фотокамеры.

После третьей конфеты Жози так и рвалась сниматься. Подозреваю, что ею втайне завладела мысль стать профессиональной фотомоделью. Она садилась, поворачивалась, вставала и даже чавкала. Говорю вам: эта собака способна на все ради меня и конфет.

17
{"b":"126","o":1}