Наконец санитар принес удивительную больную. При виде нас с Ирвингом Жозефина взвизгнула и принялась покрывать наши лица поцелуями. Для постороннего глаза у нее был странноватый вид (излишне говорить, что для нас она осталась красавицей). Правая задняя нога была гладко выбрита и поэтому казалась раз в шесть тоньше левой. На ней выделялся безобразный шрам длиной в десять дюймов. Но происшедшее ни в малейшей степени не отразилось на ее самой красивой в мире мордочке. Я понесла Жози, а Ирвинг – контейнер с собачьим питанием.

Все коридорные и прочий персонал отеля встретили Жози на ура. Я целый день продержала ее на коленях, и постоянно кто-нибудь заходил, чтобы поздравить ее с возвращением домой. Время от времени я ненадолго выводила Жози пройтись и всякий раз умоляла:

– Опусти ножку, дорогая!

Наконец, к моей несказанной радости, Жози послушалась и даже сделала два или три шажка. Я окончательно убедилась, что, может быть, не скоро, но она будет нормально ходить.

Ночью я устроила Жози постельку в манеже и дала необходимые указания. Она уютно свернулась клубочком; мы с Ирвингом выключили свет и легли. Через пять минут я почувствовала знакомое царапанье.

– Ирвинг, – тихо сказала я, – это ты встал на четвереньки и скребешься о мою руку?

Он пробурчал что-то в том роде, что я героически перенесла все испытания и теперь, когда самое страшное позади, было бы глупо тронуться умом.

– Ирвинг, вот опять кто-то скребется. Если это не так, можешь надеть на меня смирительную рубашку.

– Как именно скребется?

– Очень похоже на Жози.

– Ага, – издевательским тоном промолвил он. – Она перескочила через барьер!

Тем не менее Ирвинг включил свет. Жозефина ковыляла по спальне и радостно виляла хвостом. С минуту мы молча таращились на нее. Потом Ирвинг схватил Жози и поместил обратно в манеж. На этот раз мы не стали ложиться, а сели и приготовились ждать. Нас интересовало, каким это образом она перенесется через барьер. Но Жозефина и не думала совершать прыжки. Вместо этого она запросто прошмыгнула между прутьями манежа, хотя зазоры составляли не более восьми дюймов. Мы кинулись осматривать Жози. Доктор Бернард и низкокалорийная пища поистине сотворили чудо! Если не считать меха, там почти ничего не осталось. Конечно, ее ослепительно белый животик не очень смотрелся бы в бикини, но и он значительно уменьшился в объеме. Наша девочка избавилась от лишнего веса. А заодно и от манежа.

Пришлось Ирвингу снова перекочевать в кабинет, а мне – заступить на ночную вахту. Однако теперь Жози нуждалась в моей помощи не только при прыжках в высоту, но и при обратном движении.

Но я была так рада ее возвращению, что с легким сердцем махнула рукой на сон, собственный внешний вид и так же легко перенесла разлуку с мужем.

Тем более что он каждое утро оставлял мне записку и дважды в день звонил из офиса, так что мы продолжали поддерживать связь – хотя бы заочно.

Как-то, примерно через три недели после возвращения Жозефины из клиники, я вернулась домой и нашла ее уютно свернувшейся клубком на диване. Это было такое очаровательное зрелище, что прошло не менее пяти минут, прежде чем я спохватилась: она сама запрыгнула на диван!

Не успела я это переварить, как зазвонил дверной звонок. Жози спрыгнула с дивана и с радостным лаем бросилась в прихожую.

Позже я позвонила доктору Рафаэлю. Он не мог поверить своим ушам и велел немедленно доставить ее в клинику.

На протяжении всего осмотра с его лица не сходило благоговейное выражение. В его практике еще не было столь скорого выздоровления. И все-таки он посоветовал мне ограничивать Жозефину в движениях. Не стоит искушать судьбу, по меньшей мере, в ближайшие пару месяцев.

Ирвинг смог вернуться в спальню, а мы с Жозефиной пошли на компромисс. Ладно уж, пусть она спрыгивает с кровати (насколько я могла заметить, она приземлялась на три ноги), но ей не разрешается прыгать вверх. Я сама буду поднимать ее. Жози превосходно усвоила правила игры и позволяла нам с Ирвингом поднимать себя так часто, как ей хотелось.

Случались и трудные моменты, например во время игры в мяч. Мы заставляли Жози гонять мячик по полу. И никаких больше прыжков – как в восточных единоборствах!

Через месяц на больной ноге отросли волосы. Черные. Шрама больше не было видно.

В январе Жозефине исполнилось восемь лет. Нога все еще имела не совсем здоровый вид, но Жози использовала ее вовсю, как в старые добрые времена. А когда думала, что мы не видим, прыгала на кровати, стулья и прочие высокие предметы.

Но Жози знала: ее жизнь круто изменилась. Отныне – никаких желе. Никаких пирожков. Вечером – никакого пива. Однако она не жаловалась. Потому что, как я уже не раз говорила, Жозефина – очень умная собака. Она объясняла это биржевым спадом (ей частенько приходилось слышать, как мы говорили о кризисе). Вероятно, у Ирвинга «зарезали» передачу. Поэтому Жози затянула поясок потуже. Хорошо хоть ей дают полбанки собачьих консервов и одно жалкое печеньице утром. Зато мы с Ирвингом вообще перестали есть, в этом она была абсолютно уверена. Если мы приближались к кухне, Жозефина бросалась проверять: не собираемся ли мы умыкнуть какое-нибудь завалявшееся лакомство. Но она не перестала любить нас, и в трудные времена ее преданность не уступала той, какую она выказывала в блаженные дни куриной печенки и яиц, сваренных вкрутую.

Она не теряла надежды на то, что фортуна снова повернется к нам лицом и мы опять заживем сытой, обеспеченной жизнью. Проходя с Ирвингом мимо кондитерской или бакалеи, она тянула его внутрь.

Жози знала, что ливерка – дешевый продукт. Но поскольку Ирвинг не уступал, она проглатывала слюну и продолжала с достоинством переносить лишения.

Вскоре прошлое начало казаться волшебным сном. Ах, эти счастливые деньки, когда ей дозволялось вылизать сковородку! Теперь сковородка много месяцев не попадалась ей на глаза. А вечера, когда папочка приносил жареного цыпленка! Может быть, все это только примечталось? Может быть, вся ее жизнь сводилась к низкокалорийной пище и пошлой печенюшке на завтрак?

Но, будучи собакой-философом, Жози просто пожимала плечами, словно хотела сказать:

– Таков шоу-бизнес!

Спустя несколько месяцев доктор Бернард изъявил желание встретиться с нами. Он нашел Жозефину абсолютно здоровой, но, чтобы проверить почки, предложил принести кое-что на анализ. Когда на следующее утро Ирвинг собрался выводить Жози на прогулку, я дала ему соответствующее поручение.

Ирвинг заявил, что эта процедура требует участия двух человек. Он будет держать поводок, а я тем временем нырну под Жозефину с суповой тарелкой.

Потом он немного подумал и сделал следующие три заявления.

1. Его мало волнует, если к нему прицепится полисмен: ради Жози он готов на любые жертвы.

2. Несмотря на потерю веса, белый животик по-прежнему провисает слишком низко для того, чтобы можно было подставить суповую тарелку. Мелкая тарелка – совсем другое дело. Но в этом случае вряд ли удастся собрать достаточное количество.

3. Если даже я и подставлю тарелку, что дальше? Втиснуться между двумя почтенными джентльменами на скамейке со всей этой посудой и на глазах у всех переливать содержимое в бутылочку?

Ирвинг сам позвонил врачу и заверил, что почки Жози функционируют абсолютно нормально и вряд ли нужен какой-то анализ. Доктор Бернард обиделся. Они любят доводить дело до конца, особенно после такой тяжелой операции. Но если Ирвингу нет дела…

Ирвинг поспешил с заверениями, что ему, конечно же, есть дело. В конце концов, доктор Бернард и доктор Рафаэль спасли девочке жизнь. Это два лучших врача в городе. Мы не можем ссориться с ними.

Они хотят анализ – они его получат! По-видимому, это больше нужно врачам, чем самой Жозефине. Поэтому на следующее утро Ирвинг отнес им вожделенную бутылочку.

И мы убедились, что у Ирвинга здоровые почки!