На прощание она от души помахала ему хвостом. Однажды я таки свела знакомство с очередной обитательницей номера напротив, симпатичной дамой по имени Мэри Мейер. Естественно, Жозефина познакомилась с ней еще раньше, но Мэри стала одной из моих близких приятельниц. Без помощи Жози. У Мэри была такса по кличке Беби. Она-то и представила нас друг другу.

Это был самый обыкновенный день. Мы с Жозефиной погуляли в парке, а когда вернулись домой, она сразу же потащила меня на кухню – за вознаграждением. Все-таки это была долгая прогулка, и она сделала все, что полагается.

Обычно я доставала сладости, и Жозефина танцующей походкой направлялась в спальню, чтобы расправиться с ними на кровати.

Я еще раньше обратила внимание, что в последнее время ей требовался больший разбег, чтобы прыгнуть на кровать. Раньше она могла делать это прямо с места, словно оттолкнувшись от трамплина. Когда я поделилась своей тревогой с Ирвингом, он пожал плечами и высказался в том духе, что если ей высоко, можно подпилить ножки у кровати.

Однако на этот раз у нее вообще ничего не вышло. Она недопрыгнула несколько дюймов, неуклюже плюхнулась на пол и взвизгнула. Я тотчас подбежала к ней. Жози плакала, как испуганное дитя.

В кризисные моменты я вдруг становлюсь холодной как лед. А это была настоящая трагедия! Особенно когда она отказалась от конфеты. Я постаралась заглушить в себе тревогу, но Жози продолжала повизгивать. Я села на пол рядом с ней и почесала Жози животик.

Это просто поразительно, как порой в трудные минуты в памяти всплывают обрывки самой разной информации. Я смутно припомнила, что если кого-нибудь сбил автомобиль, его нельзя трогать до приезда «скорой помощи». Поэтому, одной рукой продолжая гладить Жози, я подползла к телефону, чтобы позвонить доктору Рафаэлю. Однако не дотянулась до трубки.

Неожиданно Жози перестала визжать, встряхнулась и встала с пола, всем своим видом говоря: «А в чем, собственно, дело, док?» Я с облегчением вздохнула. А когда она схрупала конфету, мое сердце вернулось к прежнему ритму. Жозефина медленно пошла по комнате. Только почему-то на трех ногах. Четвертую – правую заднюю ногу – она поджала. Как ни странно, это меня успокоило: я знала, что в случае перелома собака волочит ногу. А если поджимает, это скорее всего значит, что она растянула сухожилие.

Я позвонила Ирвингу, и этот высший авторитет согласился с моим диагнозом. Он был против того, чтобы я звонила врачу. Жозефина всегда так нервничает! Ей на ее веку хватило докторов, нечего обращаться к ним с разными пустяками. В детстве Ирвингу нередко приходилось видеть собак, ковыляющих на трех ногах. Ко времени его возвращения с работы у Жози все пройдет.

В чем-то он оказался прав. Вечером Жози была такой же веселой, как всегда, хотя и пользовалась при ходьбе только тремя ногами. Ее аппетит и настроение нисколько не пострадали. По-видимому, она не ощущала боли. И я перестала тревожиться.

Однако по прошествии четырех дней Жози по-прежнему довольствовалась «трехногой» жизнью, и мне стало ясно: нужно что-то делать!

Кроме того, по ночам она не давала нам спать. Обычно это происходило так. Когда я выключала повсюду свет и мы с Ирвингом ложились в постель, Жози с чистой совестью забиралась под кровать и мгновенно засыпала. Примерно через час холодный воздух из открытого окна опускался к полу и побуждал ее искать другое спальное место. Это было нетрудно: она залезала ко мне в постель и уютно устраивалась рядышком. Но не на трех же ногах это делать!

Жози была умница и быстро научилась спрыгивать с кровати. Но чтобы прыгнуть вверх, требовались все четыре ноги. Поэтому, когда ей становилось холодно, ей очень не хотелось нас будить, но она не могла обойтись без посторонней помощи. Будучи очень деликатной, Жози изобрела гениальный способ это делать. Главное – никакого шума. Начни она лаять, это испугало бы нас с Ирвингом. Так что она тихонько вылезала из-под кровати и минут пять стояла рядом, устремив на меня пристальный взгляд. Вы не можете себе представить, как это действует на человека, когда на него, спящего, смотрит маленький трехногий пудель. Но если я все-таки не просыпалась, Жози переходила на сторону Ирвинга и начинала все сначала. Если же и тут случалась осечка, она легонько царапала одному из нас руку. А если и это не помогало, принималась тихонько ворчать. Кто-нибудь обязательно свешивался с кровати и брал ее к себе. Она вознаграждала его нежным поцелуем и засыпала.

Раньше я смутно чувствовала, что время от времени, несколько раз в течение ночи, Жози оказывалась рядом. Потом она возвращалась под кровать. А утром я снова находила ее в своих объятиях. Однако до сих пор я не отдавала себе ясного отчета в ее действиях. И только теперь начала обращать на них внимание.

И вот что выяснилось. Спустя полчаса после того, как наша маленькая принцесса запрыгивала ко мне, ей становилось жарко, и она искала спасения в изножии кровати. Еще примерно через десять минут ее неудержимо влекло обратно под кровать. Она спрыгивала вниз на своих трех ногах и спешила в желанное укрытие. Вскоре у нее по коже начинали бегать мурашки, и все начиналось сначала. И так несколько раз за ночь.

Мы пробовали закрывать окна. Жози переставала мерзнуть, зато мы начинали задыхаться.

Я позвонила доктору Рафаэлю. К телефону подошел доктор Бернард. Я объяснила, что у Жози растяжение сухожилий. Может быть, ей пропишут снотворное, пока она не поправится?

Доктор Бернард поинтересовался, кто поставил такой диагноз. Я ответила. Тогда он сказал мне кое-какие вещи, в том числе чтобы я немедленно привезла Жози.

Оба врача уже ждали нас. Я начала объяснять, что у нас нет ничего страшного и если бы не ночная гимнастика, я бы ни за что не стала их беспокоить.

Они не обращали на меня никакого внимания, а занимались ногой Жози.

– Она прекрасно себя чувствует, – упорствовала я.

Они и не думали слушать.

– Пожалуй, отложим на недельку рентген, – предложил доктор Рафаэль. Его коллега кивнул. Они вернули мне Жози.

– Если бы собака не была перекормлена, – с горечью сказал доктор Бернард, – она не соскользнула бы с кровати.

– Если через недельку нога не пройдет, – продолжил второй врач, – принесете ее сюда. И непременно, сегодня же, посадите ее на диету.

Доктор Бернард бросил на меня испепеляющий взгляд.

– Какая там диета! Я их тысячу раз предупреждал. Это совершенно безнадежно.

– Поймите, – мягко сказал доктор Рафаэль, – на этот раз дело нешуточное.

В моем сердце шевельнулась тревога.

– Неужели с ней что-нибудь серьезное?

– Без просвечивания трудно сказать наверняка. Но если наши опасения подтвердятся, то чем меньше она будет весить, тем больше шансов на благополучный исход. Она гораздо легче перенесет общий наркоз.

– Зачем общий наркоз? – тупо спросила я.

– Давайте поговорим об этом позже. Возможно, через неделю все пройдет. Главное – немедленно посадите ее на диету. И время от времени массируйте больную ногу, чтобы мышцы не атрофировались от недостатка движения.

Для нас начался период ожидания. Не могу сказать, чтобы время тянулось слишком медленно: я была постоянно занята. Прежде всего я позаботилась о витаминах. Трижды в день делала Жозефине массаж. Между процедурами старалась урвать немного сна в предвкушении кошмарной ночи. Ирвинг обрел временное пристанище у себя в кабинете. Мы с Жозефиной проводили бурные ночи. Вверх – вниз, вниз – вверх! И все это мне приходилось терпеть в одиночку. Не то чтобы Ирвинг не рвался помочь, но утром ему всякий раз нужно было идти на работу. Кто-то из нас троих должен был спать нормально.

Так прошла неделя, по истечении которой мы все трое предстали перед доктором Рафаэлем. Он положил Жозефину на весы. Двадцать пять фунтов!

Я начала оправдываться:

– Ну что вы хотите от инвалида? Она же перестала гонять мяч.

Врач тревожным кивком головы заставил меня замолчать. Его очень беспокоила ее нога. Мне было велено отнести Жози домой и после шести часов вечера не давать ни воды, ни пищи. А завтра в девять снова принести ее в клинику. Жозефине сделают рентген под общим наркозом. Мы с Ирвингом переглянулись. Первым заговорил Ирвинг: