Видите ли вы на ней, как Нева соединяет Финский залив с Ладожским озером, как потом это озеро соединяется рекою Волхов с озером Ильмень и как в это последнее озеро впадает река Мста? Стало быть, от самого начала Мсты можно доехать водой до Петербурга. Эта водная дорога важна не для путешественников, которые скорее могут приехать в Петербург сухим путем, а для тех больших судов и барок, которые привозят в северную столицу огромные запасы разных необходимых для жизни вещей. А надобно сказать правду, Петербург очень нуждается в них, будучи окружен землей вовсе неплодородной. Но попечительный основатель его видел, что и все места, лежащие по реке Мсте, не отличаются богатством природы, зато это богатство начинается в нынешней Тверской губернии – родине Волги – и продолжается по всем странам, где течет эта величественная река, доходящая до самого Каспийского моря. Каким же образом соединить эти плодородные области с бесплодными местами, окружающими новую столицу? Разумеется, единственная возможность к тому – водное сообщение. Но река Мста, оканчиваясь около тех мест, где начинается Волга, не соединяется ни с нею, ни с небольшой рекой Тверцой, впадающей в Волгу. Итак, чтобы доехать водой от самой Астрахани до Петербурга, надобно соединить Тверцу и Мсту – и Петр, заботящийся о выгодах народа своего, сделал это еще в первые годы существования Петербурга, а в 1719 году он принялся уже за другое дело в таком же роде.

Ладожское озеро, как величайшее из всех озер европейских, очень бурно и опасно для судов, плавающих по нему. Часто во время грозы люди и барки погибали в волнах его, и после таких несчастных случаев страшно было и другим пускаться по той же дороге. Таким образом, Петербург мог часто терпеть недостаток в съестных припасах. Чтобы отвратить это несчастье от любимого города своего, Петр придумал вот что: провести канал по берегу Ладожского озера от истока Невы до Волхова. Государь, бережливый до невероятности во всем, что касалось собственных его расходов, не пожалел чрезвычайных сумм, каких должно было стоить проведение этого канала, и с 1719 года 25 тысяч человек начали трудиться над ним. Сначала работы шли довольно медленно, но с 1723 года надзор за ними был поручен одному из любимцев императора – графу Миниху, который с таким успехом справлялся с порученным ему делом, что Петр, приехав в Новую Ладогу, мог уже плыть в лодке несколько верст по новому каналу. С восхищением он писал государыне: «Работа Минихова сделала меня здоровым. Я надеюсь со временем вместе с ним ехать водою из Петербурга и в Головином саду при реке Яузе, в Москве встать».

Но эта надежда не исполнилась, и удовольствие при виде успешных работ Миниха ненадолго подкрепило здоровье императора. Как будто предчувствуя приближавшуюся кончину, он спешил совершить великие намерения свои и в этом же 1724 году создал план основания в Петербурге Академии наук и приказал перенести мощи великого князя Александра Невского из Владимира на те места, где святой герой одержал победу, прославившую память его. Бог, всегда ниспосылавший успех намерениям Петра, ниспослал ему радость видеть исполнение этого желания: мощи Невского привезены были в новую столицу 30 августа 1724 года, в то время когда государь еще был настолько здоров, что сам выехал навстречу на великолепной галере и участвовал в перенесении их на эту галеру, а потом в церковь Александро-Невского монастыря. Там они положены были им самим в богатую серебряную раку, и там до сих пор мы можем молиться гению-хранителю России и благоговейно вспоминать Великого государя – гения-просветителя ее.

Святой князь, присутствие которого всегда было утешительно для русских в продолжение земной жизни его, казалось, и во гробе хотел утешить их: вскоре после перенесения мощей его Петр почувствовал такое облегчение в своей болезни, что с 13 сентября все уже имели самую основательную надежду на совершенное выздоровление Отца Отечества. Государю надобно было только некоторое время поберечь себя и не тотчас приниматься за обыкновенные занятия свои. Вместо того Петр не только начал прогуливаться по Неве и с жаром принялся за дела государственные, но в начале октября, несмотря на все представления своего лейб-медика Блюментроста, отправился водой в Кронштадт, Шлиссельбург и на Олонецкие железные заводы, где собственными руками выковал тяжелую полосу железа, которая и теперь хранится в Кунсткамере.

Объездив все эти места, государь 27 октября возвратился в Петербург и, отдохнув один день, отправился опять водою в Систербек[102] – местечко, лежащее в нескольких верстах отсюда. К вечеру того же дня довольно приятная осенняя погода сменилась сильной бурей, которая долго носила по волнам взморья императорскую яхту. Она уже приставала к берегу Лахты[103], как вдруг все бывшие на нем примечают вдали какое-то судно, с которого раздаются жалобные крики о помощи. Этого уже было довольно, чтобы возбудить все живейшее участие, к какому было способно сострадательное сердце императора. Он забывает об опасности, которой сам за минуту до этого был подвержен, остается с несколькими из людей своих на яхте, а всех других отправляет на шлюпке на помощь к погибающим. Это были солдаты и матросы, ехавшие на большом боте из Кронштадта и занесенные бурей на мель. Усердно желали посланные исполнить волю государя, но все усилия их были напрасны: они не могли стащить бот с места. Увидев это, Петр забывает все, кроме святой обязанности человека помогать своему ближнему, забывает все различие, существующее между его жизнью и жизнью других людей, забывает всю любовь к себе подданных, готовых с радостью умереть за него, всю неизмеримость потери, ожидавшей их со смертью его, и бросается с остальными матросами своей яхты спасать тонущих. Пример императора оживил новым мужеством сердца всех участников этого дела, и погибавшие были спасены, двадцать человек из них были обязаны этим спасением самому ему.

Прекрасен был поступок Петра, но горестны, ужасны были последствия его! Пробыв более получаса в холодных волнах, он простудился, и эта простуда, соединясь с прежнею болезнью, прекратила дни императора в январе 1725 года. Напрасно старалась бы я представить вам, милые читатели мои, всю величину удара, поразившего Россию, и всю горесть, какую чувствовала она. Никакое перо, никакие выражения не могут дать об этом понятия! Ужасные слова. «Петр I скончался!», перелетая от одного человека к другому, казалось, лишали каждого возможности выражать общее страдание: все не говорили, но могли только неутешно плакать. Итак, предоставляя собственным сердцам вашим, друзья мои, понять всю неизмеримость этой горести, я не буду говорить о ней, но расскажу вам печальные подробности его кончины.

С начала января здоровье государя начало приметно разрушаться, однако 6-го числа, в праздник Крещенья, он еще сам начальствовал войсками и после того несколько дней занимался, по обыкновению, делами. Наконец ужасные страдания остановили эту неутомимую деятельность, и с половины января император уже не мог вставать с постели. Никакие советы врачей иностранных, с которыми переписывался Блюментрост, не помогали. Видя безнадежность своего положения, изображавшуюся на лицах всех окружавших его, чувствуя ее в нестерпимых мучениях, Петр имел еще мужество утешать нежную супругу, горесть которой доходила почти до отчаяния, имел еще мужество говорить ей и всем приближенным своим: «Из меня можете познать, какое слабое творение есть человек!»

Однако, несмотря на глубокую слабость, несмотря на то, что с 22 января духовник уже не отходил от постели государя, заметно было, что надежда еще не оставляла больного до самого 27-го числа, когда страдания и слабость его достигли высочайшей степени. В эти мучительные минуты, казалось, он почувствовал приближение смерти и спросил бумагу и перо, но умирающая рука уже отказывалась служить, и из всех слов, написанных государем, можно было разобрать только два: «Отдайте все…» Не имея возможности передать письменно последнюю волю свою, он, вероятно, желал сделать это словесно и для того послал за старшей дочерью своей Анной, но прежде нежели великая княжна успела подойти к постели умирающего, он уже не в состоянии был говорить. Около пятнадцати часов потом еще жил Великий, но эту жизнь можно было назвать только признаками ее: иногда они приметны были в движениях руки, старавшейся сделать крестное знамение, иногда в том внимании, с которым слушал он читаемые духовником молитвы. Наконец утром 28 января, назначенным Богом быть последним земным утром Петра, благочестивый государь во второй раз причастился Святых Тайн и в первой четверти 6-го часа бессмертная душа его отлетела на небо принять награду за неисчислимое добро, сотворенное ею на земле.