Хабаш поплелся прочь с ярмарочной площади, Отец – за ним. Добравшись до Байн-аль-Касрейн, он пустился бежать, а может, просто принялся изображать бегущего человека, ибо, рассекая воздух кулаками и локтями, высоко подымая колени и учащенно дыша, двигался он крайне медленно. Постоянно одни и те же здания. За бесконечно длившееся время можно было сколько угодно разглядывать эти дома с их шаткими фасадами – временными, но и вычурными, парусообразными дверями и нагромождением крыш, эти узкие проулки и аркады, обманчивые перспективы и зиггуратические лестницы. Луна отмыла стены до устрашающей белизны, сквозь которую чумными пятнами проступали грязь и трещины.
Хабаш оглянулся и блеснул в свете луны улыбкой, ибо знал, что его преследуют, и знал, что в конце концов в преследовании есть нечто ободряющее. Кому-то, где-то он был нужен. Кошачий Отец, бежавший позади, увидел улыбку. Отец хотел было последовать за бегущим в своих снах Хабашем, но тут он вдруг заметил, как жирными, неровными, нервными мазками накладываются на здания свет и тьма, как прогибается и трещит под давлением город, как искривляются и гнутся пространство и дома, обволакивая бегущую фигуру черного человека, и осознал, какую высвободил страшную силу – ту, что неудержимо выплескивается ныне на городские улицы, – а осознав, понял и то, что больше у него не хватит духу преследовать бегущего. Он остановился и вновь направился к Дому Сна.
Бэльяну снились качающиеся улицы и падающие башни. Он проспал ту ночь и почти весь следующий день. С каждым разом он спал все дольше. Когда он проснулся, вокруг толпились паломники.
– Вам нужен врач? Мы отыщем его в коптском квартале.
– Мне нужен священник.
Они одобрительно закивали, и вперед протиснулся один из монахов – тот самый, из чьих уст Бэльян услышал в день своего приезда проповедь об опасностях татуировок. Они отошли в угол караван-сарая. Паломники полагали, что Бэльян желает исповедоваться перед смертью, но Бэльян вовсе и не думал умирать; он жил за счет лихорадочных усилий, и сердце билось в его призрачном теле, стуча тяжело, как молот. Скорее он рассчитывал освободиться от обета посетить монастырь Святой Катарины в Синае. И еще ему хотелось испытать монаха.
– Благословите меня, святой отец, ибо я согрешил.
– Благословляю вас, дитя мое. Когда вы в последний раз были на исповеди и посещали мессу?
– Прошло время, а я был болен. Не могу сказать. Ни разу с тех пор, как мы сели на корабль в Венеции.
– И что за грехи совершили вы с той поры?
– Никаких, кроме простительных, но не из-за грехов своих нуждаюсь я в вашем совете и покровительстве Церкви…
– Вы слишком много на себя берете. Я должен знать природу и периодичность прегрешения, и лишь потом мы сможем решить, простительное оно или нет.
– Возможно, но мне грозит серьезная опасность – опасность, не мною предопределенная и не мною порожденная. Я – паломник, посвятивший себя в последние шесть месяцев ревностному служению христианской вере. Но дьявол насылает на меня греховные сны, и много раз со времени приезда в Египет бывал я близок к тому, чтобы согрешить утратой веры в Бога.
– Что это за сны?
Прежде чем вновь заговорить, Бэльян попытался хорошенько разглядеть лицо монаха, но не сумел.
– Мне снится, будто я въезжаю в город, похожий на Каир, но город этот сплошь поддельный. Снится, что я покидаю его или пытаюсь покинуть, но мне мешают два посланца Сатаны, носящие имена Кошачий Отец и Майкл Вейн. Мне снится, будто я не сплю, а я сплю, и снится мне искусительница по имени Зулейка, которая обольщает меня, лишая целомудрия, а когда я пробуждаюсь от этих снов, лицо мое заливает кровь.
– Значит, вам снится, что вы вступаете в греховную связь с Зулейкой… а происходит ли семяизвержение во время или после этих снов?
– Нет. По-моему, нет.
– Понятно. И больше ничто не лежит тяжким бременем на вашей совести?
– Нет.
– Что ж, это хорошо.– Долгое молчание, потом: – Святой Августин говорит, что сны, возможно, имеют тройственное происхождение. Во-первых, существуют сны от Бога, которые ниспосланы нам, дабы нас направлять. Во-вторых – сны от дьявола, коими сей лукавый князь пытается нас искушать, хотя ему никогда не удается соблазнить душу спящего, если не предрасположена душа этого человека к растлению. В-третьих – сны, называемые земными, которые являются плодами внутренней фантазии и на которые влияет то, где человек лежит, что он съел и многое другое, и сны эти не означают абсолютно ничего.
– Значит, либо Бог причиняет мне страдания, либо я предрасположен к растлению, либо неправильно питаюсь. Которая же из трех причин? – Бэльян не сумел скрыть нотки раздражения.
Вздох.
– Вы должны знать, сын мой, что ни один из богословов и отцов церкви не осуждает сон как таковой. Нас учат тому, что, когда ночью падает температура, животная сущность человека удаляется в самую глубинную часть тела, в центр фантазии, откуда и проистекают сны. Такой сон, следовательно, есть явление природы и как таковое не может осуждаться. Однако природное – не значит совершенное. Тщательное изучение Священного Писания позволяет, полагаю, сделать вывод, что Иисус, который был и Богом, и Совершенным Человеком, никогда не видел снов.
Имеется несколько причин так полагать. Во-первых, Иисус никогда не спал, а как человек, который никогда не спит, может видеть сны? В качестве доказательства того, что Иисус никогда не спал, можно привести тот факт, что в Евангелиях неоднократно упоминаются сны его апостолов и ни разу не сказано о спящем Иисусе. А разве не общался Иисус с Моисеем и Илией, пока Петр, Иаков и Иоанн спали? И во-вторых, по поводу вопроса о том, видел ли когда-либо Господь наш: сны, – разве не обязаны мы допустить, что его Божественная Сущность и Абсолютная Добродетель предохраняли его от недомоганий и недугов телесных и от ядов скверной пищи? Да и как мог тот, кто пришел с Истиной, которая дарует нам свободу, пасть жертвой сновиденья, то есть иллюзии, даже если бы он когда-либо и спал, хотя по общему признанию он не спал вообще? И еще. При том, что, как сказано в «Книге притчей», «Дремота одевает человека в отрепья», разве не пришел он принести нам богатства Царства Вечного?
Бэльян пробормотал, что да, мол, пожалуй, это так.
– Ну, а возвращаясь к вашему случаю, должен сказать, что здесь возникают две проблемы. Во-первых, каково происхождение ваших снов – земное или дьявольское? Во-вторых, установив происхождение, если оно дьявольское, мы должны спросить, почему Сатана посылает своих слуг именно к вам, а если земное, мы еще должны установить, не поддавались ли вы в этих снах (хотя и общепризнано, что на нравственном уровне они бессмысленны), не поддавались ли вы неким соблазнам, которые возникали не по злому умыслу, а per accidens, и уже тогда, окажись это не так и окажись ваши сны по происхождению своему не дьявольскими, тогда я мог бы отпустить вам грехи с учетом того, что все прочие соответствующие условия соблюдены. Но если паче чаяния…
Бэльян застонал, а потом поспешно закашлялся.
– Святой отец, есть еще один вопрос, который мне тоже хотелось бы затронуть. Я хочу освободиться от обета посетить Святую Катарину в Синае.
– На каком основании?
– На том, что я уже посетил ее в своих снах.– Затем Бэльян рассказал монаху свой кошмарный сон о мученической смерти святой Катарины.– Ну что, святой отец, разве этого недостаточно?
Это была дерзость, но попытаться стоило. Монах помолчал, потом поднял руку с растопыренной пятерней:
– Нет. По пяти причинам. Во-первых, вернее будет сказать, что это она вас посетила, а не вы ее. Во-вторых, мы не гарантированы от того, что это был правдивый сон, а демоны могут выдавать себя за святых с такой же легкостью, как и за змиев. В-третьих, даже если допустить, что вас действительно посетила святая Катарина, вы спали, когда она стучалась в вашу дверь, а это свидетельствует о неуважении к ней. Тем больше причин достойным образом исполнить ваш обет. В-четвертых, если допустить, что награду за благочестивые дела можно заслужить во сне, то во сне можно заслужить и возмездие за грех, а вы утверждаете, что за это время вступали в сновидениях своих в греховные связи, поэтому ступайте и очиститесь паломничеством. В-пятых, не в моей власти освобождать вас от обета. Такой властью наделен лишь его святейшество Папа.
