. .
Теперь пора бы рассказать,
Как Парцифаль улегся спать.
Быть может, на соломе
Уснул безвестный дворянин?
Нет! На мягчайшей из перпн
У королевы в доме!
Сиянье свеч слепило взор,
И драгоценнейший ковер,
Что королевой послан,
Был на полу разостлан.
Он рыцарей отправил прочь…
Слуга спешит ему помочь
Разлечься, расстегнуться,
Раздеться и разуться…
Но вскорости проснулся он
Затем, что сладкий этот сон
Был прерван чьим‑то плачем
Потоком слез горячим…
Тут происходит то, о чем
Мы честный разговор начнем…
Прелестную Кондвирамур
Вел к Парцифалю не Амур.
Она блюла свой стыд девичий,
Не собираясь стать добычей
Злокозненной игры страстей…
Был в полной мере ведом ей
Священный трепет пред границей
Между женою и девицей.
И к Парцифалю дева шла
С надеждою, что в нем нашла,
Не пошатнув законов девства,
Оплот, защиту королевства.
Не муж сейчас ей нужен! Нет!
Мужской ей надобен совет.
За свой народ она просила,
Чтобы влилась мужская сила
В его слабеющую кровь…
И что ей страсти! Что любовь!..
Она идет походкой смелой
В одной сорочке тонкой, белой,
И это ей ‑ вернейший щит,
Что от бесчестья защитит…
Она служанок отпустила,
Тихонько в комнату вступила,
Сама пылая, как костер,
И опустилась на ковер,
Рыданьем спящего тревожа,
Встав на колени подле ложа…
. .
Он пробудился ‑ сон долой.
«Вы на коленях? Предо мной?
Стоять коленопреклоненной
Возможно лишь перед Мадонной
Да перед господом Христом
Или во храме пред крестом.
Я был бы счастлив, если б сели
Вы хоть на край моей постели…»
. .
И дева молвила тогда:
«Мой друг, лишь крайняя нужда
Мне обратиться к вам велела…»
Так вник наш рыцарь в сущность дела…
«Едва скончался мой отец,
Кламид пытался под венец
Меня насильно повести…
Я пытки адские снести
Была скорей готова,
Чем выйти за такого
Злодея, зверя, подлеца.
Отдать ему престол отца?!
Я, не моргнув и глазом,
Ответила отказом…
. .
Тут он мне объявил войну
И разорил мою страну,
И сенешаль его с ним вместе
Творят кровавые бесчестья.
Ах, нет надежды никакой
На вечный разве что покой…
В тисках отчаянья и гнева
Я погибаю, видит бог…»
«Но чем, скажите, я бы мог
Полезным быть вам, королева?..»
. .
И, посмотрев на Парцифаля,
Она промолвила, моля:
«Избавьте нас от короля
И мерзостного сенешаля!..
Отпор противнику утроив,
Я лучших хороню героев.
Но, нашу не осилив рать,
Он мнит меня измором взять
И этот город осаждает.
Кондвирамур, он рассуждает,
Уступит!.. Радуйся, жених!..
Но лучше с башен крепостных
Всех нас пусть сбросят в ров бездонный,
Чем сделкой, якобы законной,
Скреплю бесчестье и позор!..»
К ней руки Парцифаль простер:
«Мне все равно, ‑ он говорит,
Кто сей Кингрун, француз иль брит,
Какого он происхожденья,
Ему не будет снисхожденья!
Я призову его к суду,
С дороги правой не сойду
И стану вам служить всей силой,
Безропотно служить, пока
Удержит меч моя рука
Иль сам не буду взят могилой!..»
Кончалась ночь, забрезжил день,
Когда неслышная, как тень,
Она ушла без промедлепья,
Исполненная умиленья
И благодарности к нему,
К Парцифалю моему,
С которого весь сон согнало.
А солнце между тем вставало
И зажигало небосклон.
И мерный колокольный звон
На башне зазвучал соборной,
Скликая в храм народ упорный
Сквозь дыма черную завесу
На утреннюю мессу.
И наш герой вступает в храм,
Где, обращаясь к небесам,
Народ святую молит деву
Спасти их край, их королеву.
И тотчас повелел герой:
«Оружье мне! И панцирь мой!»
Святая жажда стали
Проснулась в Парцифале.
Едва он сжал копье в руке,
Как показались вдалеке,
Без права и закона,
Кламидовы знамена.
Вновь супротивник наседал,
Всех впереди Кингрун скакал…
Но посмотрите, кто там
Помчался к городским воротам?
Воспрянь, несчастная земля!
Сын Гамурета‑короля
Спешит на поле брани.
Молитесь, горожане,
За вашего спасителя,
Христовой доброты носителя!..
Итак, мы видим Парцифаля,
Летящего на сенешаля.
Их кони вздыбились… С натуги
На брюхе лопнули подпруги.
Что ж. Верно, суждено обоим
Довольствоваться пешим боем.
И лязгнули мечи… Причем
Впервые действовать мечом
Герою выпало сегодня.
(О, тайна промысла господня!..)
. .
Они сражались горячо.
Кингруну Парцифаль плечо
Насквозь пронзил с наскока
И наказал его жестоко:
Из раны кровь рекой течет.
Сколь прежний призрачен почет!
(Лишь оставаясь невредимым,
Слыл сенешаль непобедимым,
И тем он славу приобрел,
Что шестерых он поборол
Единственным ударом…)
Все это прах теперь! Все даром!
Кингрун от потрясенья нем.
Какой позор! Изрублен шлем,
И с головою обнаженной
Лежит он раненный, сраженный.
Нет, честь былую не вернуть!
Встал Парцифаль ему на грудь.
Кингрун, признавши пораженье,
Героя просит в униженье
Его, презренного, спасти.
Он, дескать, счастлив перейти
К такому рыцарю на службу,
Он явит преданность и дружбу,
Пусть Парцифаль его поймет,
К себе пускай его наймет…
На то последовал отказ.
«Пошлю я к Гурнеманцу вас.
Ему на верность присягнете
И этим честь себе вернете!»
«Нет, ‑ молвил сенешаль‑злодей,
Уж лучше ты меня убей!
Я ‑ страшных мук его причина,
Казнил его старшого сына!»
Рек Парцифаль в немалом гневе:
«Так присягните королеве,
С Кламидом навсегда порвав!»
«О, сколь мой победитель прав!
Но буду ль принят здесь? Едва ли.
Меня бы люди разорвали
В куски за то, что столько слез
Я краю этому принес!..»
Какое тут принять решенье,
Когда одни лишь прегрешенья
В сей жизни сенешаль свершил?
И все же Парцифаль решил:
«Вы станете служить одной
Прекрасной даме, чтимой мной.
Ее обидели ужасно
Из‑за меня… И громогласно
Вы скажете, явившись к ней,
Что в мыслях до скончанья дней
Я не расстанусь с Куневарой,
Что жаркий пламень мести ярой
В груди не только не угас,
А все сильнее каждый час.
Отмщение настанет!
Скажите, не устанет
Он, Парцифаль, мечтать о ней,
Которую обидел Кей.
И помните: я вам велю
Служить Артуру‑королю.
Его не покидайте,
Поклон мой низкий передайте.
Вовеки слава и хвала
Героям Круглого стола!..»
Так, покорившись новой доле,
Кингрун печально съехал с поля.
. .
. .
И вражьи отошли войска,
Понявши, что наверняка
Взять город не придется:
Они ‑ без полководца!..
. .
А Парцифаль спешит назад
К Кондвирамур в престольный град,
Где слух прошел средь горожан,
Мол, властелин нам богом дан,
Какого сроду мы не знали.
Он словно выкован из стали,
А сердцем добр и справедлив,
При этом молод и красив,
И ясно всем без спора:
Сыграют свадьбу скоро!..
Меж тем Кондвирамур сама
От Парцифаля без ума
И говорит народу:
«Глядели вы, как в воду.
Скажу вам без обману:
Его женой я стану.
Лишь он моя отрада,
И нам другого короля не надо!..»
И при всеобщем ликованье
Не поскупилась на лобзанье,
Героя крепко обняла,
Она доспехи с него сняла,
Омыла ключевой водою
Да угостила бы едою,
Но в городе на самом деле
Давно уж все припасы съели…
Нет хлеба и для короля!..
Вдруг два чудесных корабля
С коричневыми парусами
Под пасмурными небесами
Ко брегу буря принесла.
Людей господня длань спасла.
На кораблях ‑ бесценный груз:
Питье, еда на всякий вкус.
Тут весь народ, и стар и мал,
Толпою в гавань побежал,
И все страшны были собой,
Все поражали худобой,
Как лист осенний невесомы,
Как ветром, голодом несомы.
Кричали все: «Еда! Еда!..»
И приключилась бы беда,
Когда бы маршал престарелый,
В таких делах понаторелый,
Не оградил в конце концов
От разграбления купцов,
А корабли от разоренья.
Он, с целью умиротворенья,
Купцам явиться повелел
К тому, кто городом владел…
Стоят купцы пред Парцифалем:
«Как буря стихнет, мы отчалим».
А он им говорит: «Ну, что ж.
Слыхать, товар у вас хорош.
Весь груз за три цены скупаю!..»
Эх, вот душа‑то нескупая!
. .
Народ он щедро угощал.
Тем, кто особо отощал,
Велел он есть помалу
Отнюдь не до отвалу,
А чтоб у этих горемык
Сперва желудок попривык,
Пред тем как стать набитым,
К кушаньям забытым…
Но вот пора ложиться спать…
«Вы с королевою в кровать
Совместно нынче ляжете?
Двоим стелить прикажете?»
Жених с невестой молвят: «Да…»
Ночная вспыхнула звезда…
С задумчивым и чистым взглядом
Лежит он с королевой рядом,
Лежит, почти не шевелясь
И прикоснуться к ней боясь.
При всем своем очарованье
Он вызвал бы негодованье
И озлобленье многих дам,
Что часто беспощадны к нам,
Своим любовникам желанным:
Прибегнув к способам обманным,
Притворно молят нас: «Не тронь!»
Чтоб пуще в нас разжечь огонь…
Они нас нежат да голубят
И, ненасытные, нас губят,
Упав любовнику на грудь,
Полночи не дают уснуть…
Нет в этом чувстве настоящего!..
Кто любит, любит ненавязчиво,
И я еще открою вам
Приметы благородных дам…
Любезен им с извечных пор
Пред сном любовный разговор,
Не долгий и не краткий,
Но непременно сладкий…
А валезиец наш без дрожи
Сейчас лежит на брачном ложе.
Он Красным Рыцарем прослыл,
Но до поры сдержал свой пыл,
Кондвирамур сей ночью длинной
Оставив девою невинной.
И тем не менее она
Уже теперь его жена.
И чтобы видел весь дворец,
На голове ее ‑ венец,
Особо достоверный знак
Того, что в ночь свершился брак…
И, щедростью своей горда,
Она супругу города
И баснословные именья
Дарует в вечное владенье…
Два дня, две ночи пролетели.
И вот к супружеской постели
Неслышно третья ночь идет.
Их близости настал черед.
Он вспомнил матери советы
И Гурпеманцевы заветы,
Что муж с женой ‑ едина плоть
И так установил господь…
Сплелись их жаркие тела,
Их страсть, как пламя, обожгла,
И выпит был глоток медовый
Обряд извечный и вечно новый
(Здесь трижды сладостный, том боле,
Что дело обошлось без боли…)
. .
Но слушайте! Король Кламид
Еще близ крепости стоит.
Сил у него премного,
И покарать он хочет строго
Тех, кто пленил его Кингруна,
В надежде, что фортуна
Не подведет на этот раз.
Он войску отдает приказ:
«Вперед! Вперед! Не ждите!
Штурмуйте! Бейте! Жгите!..»
. .
Ну, что же! Коли бой, так бой!
Осатанелой бури вой.
Знамена и копья смешались,
Казалось, что все помешались.
На поле истерзанном здешнем
Меж внутренним войском и внешним
Идет беспощадная схватка,
Причем горожанам несладко.
Но духом они воспряли,
Услышав, как меч Парцифаля
По шлемам противника лупит,
И в крепость противник не вступит!
Смятенье во вражеском стане:
Отважные горожане,
Охвачены пылом борьбы,
Огромные валят дубы,
Канатами их обвивают,
В вих острые колья вбивают.
Колеса вращают валы,
Со стен опуская стволы,
Подобие гребня тяжелого,
Штурмующим прямо на головы…
Но от рассказа о войне
Пора бы возвратиться мне
К Кингруну‑сенешалю…
Его мы где‑то затеряли.
А в это время сенешаль
Вступает в замок Карминаль,
В лесу дремучем Бразельянском,
В краю Артуровом, бретанском.
Пред Куневарой он предстал:
«Меня к вам Парцифаль прислал,
Все ваши исполнять веленья
И отомстить за оскорбленье,
Что было вам нанесено…
Не смыто черное пятно!
И Парцифаль скорбит об этом,
Мечтая с действенным ответом
К тем, кто обидел вас, прийти,
Все счеты наконец свести!»
И Куневара вся зарделась.
Поймите же, как ей хотелось
Сейчас обнять объятьем страстным
Того, кто Рыцарем стал Красным…
Вдруг сам король Артур явился.
Кингрун почтительно склонился
И пресмнрепно доложил,
Кто он таков, кому служил
И по какой причине
Здесь пребывает ныне…
. .
А вскорости коварный Кей
Кипгруну крикнул: «Кто там! Эй!
Кингрун?! Позволь! Да ты ли это?
Послушай, не конец ли света
Уже воистину настал?
Кингрун разбит! Кингрун устал!
Кингрун врагов не побеждает,
Своим врагам он угождает!
Слыхал я, ты сражался пешим…
Пойдем, несчастную утешим,
И возместим ей, бога ради,
Ущерб в размере двух оладий,
Я ей велю оладьи спечь,
Чтобы от мрачных дум отвлечь…»
Так он «раскаялся», проклятый,
Премерзкий соглядатай.
. .
А бой тем временем идет.
Не взявши городских ворот,
Кламид штурмует крепость с тыла,
И ненависть в нем не остыла…
. .
Но Парцифаль его теснит,
И вот, в отчаянье, Кламид
На поединок вызывает
Того, кто сердце ему разрывает,
Явив столь редкостное упорство.
Так пусть решит единоборство,
Кому достанется сей град!..
Парцифаль и горд и рад
Вновь проявить отвагу
В служенье истинному благу…
. .
. .
И вот сошлись они! Сошлись!
Земля и небо сотряслись.
Нет счета ранам и ушибам.
Из шлемов ‑ искры! Мир весь ‑ дыбом!
От конских тел ‑ горячий пар!
Удар! Удар! И вновь удар!
Дышать сражающимся нечем,
Щитов прекрасных не сберечь им.
Кламид сначала напирал,
Но видят все: он проиграл.
И ‑ поражения влиянье
Случилось кровоизлиянье:
Кровь у Кламида, как ручей,
Течет из носа и ушей.
И, этой кровью обагренный,
Стал темно‑красным луг зеленый…
Король сорвал с себя забрало
В волненье сердце замирало,
Но Парцифаль спокойно рек:
«Умри хотя б, как человек,
О злой источник горьких слез,
Кто столько бедствий всем принес!
Но ты, наказанный с позором,
Грозить разбоем и разором
Моей жене не сможешь впредь.
Учись достойно умереть!..»
«О юный рыцарь благородный!
В моей груди, как смерть, холодной,
Иссякла давняя вражда…
Сим ‑ предаюсь вам навсегда…
Так сжальтесь надо мной!.. Отныне,
Приняв господни благостыни,
Ваш край чудесно заживет,
Любая рана заживет.
А я… Я смерть ношу в себе,
Злосчастной отданный судьбе:
И ту, кого благословляю,
Вам я в супруги оставляю!..»
Тут Парцифаль припомнил снова
В Грагарце слышанное слово,
Как Гурнеманц учил его
Не трогать пленника того,
Который в плен живым сдается,
Мол, пусть живым и остается,
И рек: «Отцу моей Лиасы
Тотчас же, с этого же часа,
На верность свято присягни!..»
«Нет, нет! В дугу меня согни,
Убей, как жалкую собаку,
Топчи, распни меня, однако
Любую вынесу беду,
Но к Гурнеманцу не пойду!
Я ‑ в том душа моя повинна
Убил его меньшого сына!
За смерть он смертью мне заплатит…
Ах, неужели вам не хватит
Мне в отомщенье одного
Бесчестья злого моего?..»
«Ну, что ж, твой страх я поубавлю,
К Артуру‑королю отправлю
Служить красавице одной.
Она когда‑то надо мной
Беззлобно посмеялась.
За это ей досталось
От сенешаля Кея:
Рука сего злодея
В преступном гневе поднялась…
В тот миг во мне отозвалась
Боль, что познала Куневара.
И только месть, и только кара,
И только беспощадный суд
Обидчика отныне ждут!
Ничто не будет прощено.
Так выбирай из двух одно:
Служенье Куневаре нежной
Иль ужас казни неизбежной!..»
Кламид сказал: «Я жить хочу
И к Куневаре поскачу!
Зато сюда мне нет возврата…
Вот ‑ справедливая расплата
За мной содеянное зло…»
А Парцифаль вскочил в седло:
Прыг! ‑ ногу в стремя не вдевая!
И передышки не давая
Коню, он поспешил назад
К Кондвирамур в престольный град,
Где ликовало все и пело,
Предавшись радости всецело.
. .
. .
За Круглым сидючи столом,
Кламид рассказывал о том,
Что многие уже слыхали:
О валезийце Парцифале,
Который грозен, хоть и юн.
(Да, подтвердить бы мог Кингрун.
Сколь тяжелы его удары!..)
Нет меры счастью Куневары.
И только Кея‑сенешаля
Все эти новости смущали…
. .
Но возвратимся вслед за мною
Туда, где Парцифаль страною
Достойно правил; где теперь
Взамен пожаров, бед, потерь
Все оживало, расцветало
И людям жить вольготней стало.
Слышны повсюду песни, смех,
Веселье на душе у всех.
Наследство Тампентера зять
Велел всем подданным своим раздать
А пострадавшим ‑ особливо.
И это было справедливо.
Он слугами любим своими.
Все славят Парцифаля имя.
При этом он не забывал,
Что кровью мир завоевал,
Что может всякое случиться,
И укреплять велел границы…
Так постепенно, день за днем,
Везде росла молва о нем…
А королева что? Конечно,
Супруга счастлива сердечно,
И впрямь: всю землю обойдешь,
Такого мужа не найдешь.
Лишь только им она дышала,
Ничто любви их не мешало…
Безмерно жаль мне тех двоих!
Да. Надвигается на них
Разлуки час неотвратимый.
Жену покинет муж любимый,
Который спас ее страну
И самое ее когда‑то…
Но нет! Она не виновата.
Оставил он ее одну!
Итак, однажды, на восходе,
Король при всем честном народе
Сказал возлюбленной жене:
«Надеюсь, что ты веришь мне,
Что я души в тебе не чаю.
Но я без матушки скучаю,
Душа моя без нее иссохла,
Сердце мое без нее заглохло,
И жить не в силах я, не зная,
Где матушка моя родная.
Позволь ненадолго уйти,
Дабы родную мать найти,
А если по пути случится
Мне в ратном деле отличиться,
То знай, что образом твоим
Я вдохновлен был и храним!..»
Кондвирамур его любила,
Словечко каждое ловила,
Что Парцифаль произносил.
Перечить у нее нет сил.
Она все стерпит, все снесет,
Но от тоски его спасет.
И говорит: «Иди, мой милый!
Лети, мой сокол быстрокрылый!»
При этом, как гласит преданье,
Смогла сдержать она рыданье,
Целуя мужа дорогого…
Так в дальний путь пустился снова
Отважный Гамуретов сын:
На этот раз совсем один…
