Седой волосок у меня на лбу реял как белый флаг, сообщая смерти о моей капитуляции. Как мило с твоей стороны, отец Иерохиромандрит, что снова впускаешь меня в свои мраморные владения. Я нанюхался кокса по полной летной норме. Три недели уже сую свой нос куда не надо, ха-ха-ха! Осенний дождик размывает мне душу. Никак мне не разобраться в твоем белесом небе: то оно нас морозит, то душит. А я-то наделся выйти на пенсию и переехать в Россию! Прихожане уже небось заждались, не будем тратить твое священное время на мой припудренный порошком вздор. Я хотел извиниться перед тобой за скабрезные истории, которыми замучил тебя в прошлый раз, а главное, поблагодарить за то, что ты не сдал меня властям. Да, да, понимаю твое возмущение. Но тайна исповеди все-таки еще не повод безропотно сносить целый день мой шизоидный бред. Ботокс тормозит мышцы, мне бы в мозги впрыснуть не помешало. Прости меня 77 раз по 7, то есть 539 раз! Я отлично вижу, что у тебя нет ни малейшего желания опять меня выслушивать, учитывая, что, злоупотребив твоим доверием, я развратил ее высочайшее величество Лену Дойчеву. Извиняюсь, конечно, но мне пришлось обложить твое потрясное строение динамитом, начинить взрывчаткой эти великолепные колонны и нацепить пояс шахида. Будет весьма прискорбно, если мне придется нажать на детонатор. Но если на то пошло, Сталин уже один раз уничтожил этот храм, в 1931 году, а Хрущев даже построил на его месте подогреваемый бассейн под открытым небом! Самый большой в мире, помнишь? Его издалека было видно, попробуй не заметить, как ползут к небу клубы пара под кружащимся снегом — это теплое облако очень напоминало атомный гриб… О таком зрелище лучше только вспоминать. В сущности, здания не менее податливы, чем наши с тобой жизни, правда? Какое странное святилище, тут темно и светло одновременно. Я обожаю твой промозглый пустынный неф, но иногда он в такую тоску вгоняет! Подумать только, Сталин хотел построить на этом месте гигантский небоскреб, выше, чем Эмпайр-стейт-билдинг, — этакую башню Ленина, увенчанную статуей основателя СССР, нашего дорогого Владимира Ильича Ульянова, с такой же бороденкой, как у меня. Основатель витал бы в облаках, указывая светлый путь одной отдельно взятой стране! И Сталин еще хотел, чтобы он вознесся выше статуи Свободы! Шайка психопатов, блин! Жалко будет, если от твоего храма останется только подземный паркинг, где в данный момент стоит моя машина. Она мне очень дорога: это новенький, с иголочки «порше-кайен» с кожаными сиденьями и DVD-чейнджером на три диска, подарок моего любимого нового русского. Сжалься, не допусти, чтобы он превратился в кашу под кучей обломков, пусть даже священных.

Как тебе известно, милый мой теолог, всякий раз, когда меня глючит, я наношу визит Иисусу Христу. Этот человек служит мне противоядием. Поскольку ты — достойный его представитель, я на все готов, чтобы тебе исповедаться. Не волнуйся, я не хочу жертв. Конечно, мне становится лучше, когда я преклоняю колени рядом с тобой, церковь — это мой ксанакс. Христос у тебя за алтарем очень красиво освещен. Все эти бесконечные свечи радуют мне сердце. Думаешь, Мессия правда отдал за нас жизнь, как чеченский смертник? Прекрати принимать то гневный, то ошалелый вид. Мы все знаем, что Христос плохо кончил. Да, ты прав. Он воскрес. Вот ты и догадался, почему я здесь. Мне бы так хотелось пойти по его стопам. Не одним же мусульманам мучениками быть. Говоришь, христиане, прыгавшие в ров со львами, никого больше за собой не тащили? Ну, так пора с этим покончить: я буду первым смертником-католиком, взорвавшим православный храм! Христос Акбар! Гоп-ля bum!!

Сиди тихо, о патриарх. Ты обязан дослушать меня. А то я превращу храм Христа Спасателя на Водах в Граунд Зеро на Москве-реке. Ты же прекрасно понимаешь, что если вызвать милицию, она, не колеблясь ни минуты, газанет фентанилом по верующим, которые находятся сейчас под твоими сводами, или пойдет на штурм с огнеметами. Правда, взорвать тут все я в любом случае успею. Лучше внемли терпеливо моей исповеди, а затем отпусти мне грехи и дай уйти с миром. Получив Лену Дойчеву, я навсегда исчезну из твоей жизни, клянусь. Ведь православная религия предусматривает прощение грехов? Умоляю, не оставь без внимания мои стоны, я всего лишь паршивая овца, приникшая к твоим ногам. Поверь, все останутся целы и невредимы, если СМИ подхватят мои призывы и белокурая чеченка, выигравшая в Петербурге «Aristo Style Contest», покажет кончик своего курносого носа. Пока мы тут с тобой говорим, Лена принимает душ в какой-нибудь точке нашей планеты и мыло медленно стекает по ее груди, это черт знает что такое. Я пришел сюда, чтобы попросить прощения и воззвать о помощи.

Постой, мне срочно нужна еще одна дорожка для взлета, Париж — Владивосток с посадкой в Новосибирске… Дорогой, я уменьшил кокс,[89] вауууу! Главное, не завязывать с этой мерзостью, а то — пиши пропало! Ты уверен, что не хочешь попробовать? О, святая непорочная ноздря! Тем хуже для тебя, my Lord. Я нюхаю, потому что мне так легче говорить. Давай вернемся к истокам моей ссоры с Леной, и ты будешь терпеливо слушать меня, потому что твоя работа состоит в том, чтобы любить жизнь и оберегать ее. Я тебя понимаю: я тоже частенько хватался за жизнь как за соломинку. После сорока кажется, что все происходит с тобой в последний раз. Разменяв пятый десяток, ведешь себя по-другому. Будь мне лет на двадцать меньше, я, может быть, тут бы сейчас не стоял. Я уже говорил — до знакомства с Леной я считал себя эмоциональным калекой. Когда тебя воспитывают разношерстные няньки и отцы на час, быстро научаешься ни к кому не привязываться. В юности девушки не особенно обращали на меня внимание. Сегодня я нарасхват — это входит в мои профессиональные обязанности. Секрет любви мне неведом. В смысле альтруизма я урод. Мне не повезло, я не встретил твоего Господа, да и никого другого, увы, тоже встретить не удавалось — до недавнего времени. Такова печальная участь богатых стран: там уже давно никто не интересуется ближним своим. Вы в России, возможно, этого еще не поняли, но наша цивилизация больше не основывается на желании — злоупотребив им, она его уничтожила. То, что мы называем индивидуализмом, я долго принимал за свободу. Но теперь я знаю: свобода ведет только к бессилию наедине с плазменным экраном, к самоубийству в ванной комнате со сверкающими зеркалами. Свобода, какая еще свобода? Свобода подрочить, глядя на свое отражение? Ни от кого не зависеть?

Слишком мы эту свободу переоценили. Свобода — это очередная ложь, иллюзия, утопия! Что такое индивидуализм — великая победа философии Просвещения или пришествие самого нарциссического одиночества в истории человечества? Ваша свобода — ровесница Лены. Свобода в России еще подросток. Но дело в том, что людям насрать на то, свободны они или нет, и ты это знаешь лучше, чем кто бы то ни было, — смысла жизни им за глаза довольно.

Лена решила, что я с ней буду обращаться как со всеми остальными давалками, которые описали ей меня как сексуально озабоченного монстра. Черт возьми, ну как я мог над ними сжалиться, если они не внушали мне даже симпатии? Когда никого не любишь, терять нечего. Это не нигилизм, а капитализм. Цивилизация неженок и трусов, System ментов, где все друг друга боятся. В Париже, помню, я утешался тем, что вещал по телику о сочувствии к невзгодам бедных государств. Я надеялся, что по сравнению со страданиями обездоленных мои собственные страдания покажутся мне смехотворными. Подсознательно я решил поселиться тут не для того, чтобы охотиться за свежей плотью, а чтобы выяснить наконец, человеческое я существо или нет. Я же держал Россию за страну третьего мира, набитую битыми «ладами». (Знаешь русский анекдот: «Что находится на последней странице инструкции к автомобилю „лада“? — Расписание автобусов».) Но очень быстро я обнаружил, что ничего не понимал в этой стране. Я прочел ваших писателей, изучил историю и религию, но только теперь начинаю прозревать правду: вы в таком же дерьме, как и я, просто вы с этим смирились. Вы мечтаете о том, чтобы, не работая, выиграть в казино или проснуться в один прекрасный день владельцем газоперерабатывающего комбината или нефтяных месторождений, как Михаил Прохоров и пушкинский старик, которому золотая рыбка подарила дворец. Вы ирреалисты, как сказал бы Пьер Меро.[90] Выбирая между богатством и свободой, вы предпочли первое. Мне бы следовало родиться русским, в вашей неразумной стране, а не в Беарне, на моей планете, втиснувшейся между горами и океанами. На вилле «Наварра» я чувствовал себя как россияне в России: когда-то это был мой дом, а теперь — нет.