— Что? — взвился Дмитрий Александрович. — Ты и так позволяешь себе слишком много!

— Я так хочу! — огрызнулась Илона. — Можешь протестовать сколько хочешь, я своего решения не изменю.

— Ах вот как? — раскрасневшись, закричал Болдырев. — Хорошо же, я покажу тебе самостоятельность! Имей в виду, выйдешь за этого дурака — не получишь ни копейки! Даже не рассчитывай на мою помощь!

— Ну и не надо! — зло поблескивая глазами, выкрикнула в ответ Илона. — Без тебя обойдемся. У меня, между прочим, и у самой деньги есть. И вполне достаточно. Я, слава богу, зарабатываю. И Геннадий тоже. Так что нам твоя помощь не нужна. А если ты сейчас начнешь пугать меня тем, что не придешь на нашу свадьбу, так из-за этого никто не расстроится!

Это даже еще лучше, никто нервы трепать не будет и праздник портить!

Дмитрий Александрович, окончательно ошарашенный словами дочери, некоторое время стоял неподвижно, вглядываясь в искаженное злобой лицо Илоны, затем развернулся и молча вышел из комнаты, аккуратно закрыв за собой дверь.

Илона, выругавшись вслух, вернулась в кресло, взяла со стола газету со статьей и стала нервно ее перечитывать. Потом скомкала листы и с раздражением отшвырнула их подальше. Затем взяла журнал с изображением приглянувшегося ей платья, еще раз взглянула на него и принялась нажимать кнопки на телефонном аппарате.

— Алло, — проговорила она через некоторое время. — Я бы хотела заказать у вас свадебное платье…

Заперевшись в своей комнате, Лариса анализировала дела последних дней. Много разговоров, мало толка — к такому выводу прийти было нетрудно.

Более того, не определены еще фигуранты дела.

Вполне возможно, что все люди, с которыми Лариса встречалась до сих пор, не имеют никакого отношения к трагическим событиям в лесу под Большими Дурасами. И вся эта катавасия с поп-звездой Геннадием Шатровым является гигантской ложной версией, которую Лариса под влиянием того же настойчивого журналиста Артемова разрабатывает, на которую тратит свое драгоценное время.

Мотивы преступления по-прежнему не очень-то просматривались. Лариса знала, что к Ковалевой ее бывший сожитель не испытывал никаких теплых чувств. А скорее даже наоборот — для него, как фигуры значимой и в какой-то степени культовой, грязное прошлое любовницы было ни к чему. Но это же в конце концов не политический деятель, а эстрадный певец! И мало ли кто как чудил! И в тюрьмах сидели, потом выходили и снова возвращались на сцену. История сожительства Шатрова с Ковалевой была известна заинтересованным лицам.

Следовательно, была она известна и Илоне, невесте Шатрова. Более того, это подтверждает и Юля Зверева. Так что с этой точки зрения — чтобы не узнали! — у Шатрова мотивов не было. Что же касается шантажа ребенком, это тоже весьма хлипко. Хотя как знать… Если ребенок действительно его, то, учитывая характер Ковалевой, договориться с ней мирно, может быть, и не получилось бы. По словам той же Зверевой, аппетиты у этой хищницы росли прямо на глазах.

Лариса уже разговаривала с майором Карташовым, и тот сообщил ей, что проверил алиби телохранителей Шатрова на тот момент, когда было совершено убийство. И у одного из них, некоего Григория, этого самого алиби не оказалось. Причем показания наблюдательного жителя Больших Дурасов вроде бы как совпадают с приметами Григория — этот человек видел молодого парня, садившегося на автобус, уходивший в Тарасов тем самым субботним утром.

Что же касается пребывания Яны Ковалевой в городе накануне убийства, то и Шатров, и его друзья не отрицают, что она в очередной раз устроила скандал в его особняке. Причем привела с собой ребенка. Ее, естественно, выдворили и, естественно, отрицали любую причастность к убийству.

Подозрения, разумеется, оставались. Как уже поняла Лариса, Яна Ковалева была женщиной, которая могла довести до белого каления фонарный столб.

И кто мог поручиться за то, что у Шатрова не выдержали нервы и он в ярости не приказал ликвидировать «надоедливую муху» к чертовой матери? Оставались моральные аспекты, но это уже был совсем другой вопрос.

Карташов, кстати, довольно бодро заявил Ларисе, что не сегодня-завтра Григория схватят и допросят с пристрастием. Положение усугублялось еще и тем, что он куда-то пропал — его нет ни в особняке Шатрова, ни у себя дома. Карташов, как всегда, был самоуверен и даже осмелился нагло утверждать, что на сей раз Ларисе делать нечего.

«Что ж, может быть, и нечего», — грустно подумала Котова, отправляясь спать. Ей почему-то не давала покоя мысль о том, что кумир молодежи, каким являлся Шатров, принял-таки на себя грех, убив собственного ребенка, чтобы не платить положенные по закону алименты.

Лариса разделась и легла под одеяло. Евгения не было, он предупредил, что будет сегодня совсем поздно. Предстояла очередная одинокая ночь.

— Генка, это я, привет, — пропел в трубке ласковый женский голос.

— А, это ты? — Шатров нажатием кнопки выключил синтезатор.

— Да, я. И сейчас буду у тебя.

— Сейчас? — удивился Шатров. — Но мы же не договаривались. Я сейчас занят, работаю над новой песней.

— Но я соскучилась, — капризный голос Илоны был безапелляционным.

— Солнышко, давай завтра утром, а?

— Я сегодня переночую у тебя, — Илона по-прежнему проявляла настырность.

— Я ложусь спать в четыре часа, не раньше, ты же знаешь, что…

— Мне все равно, я буду у тебя через полчаса, — перебила Илона и отключила связь.

«Господи, как же тоскливо без женщин и сколько проблем с женщинами!» — философски подумал Шатров и закурил. Только сегодня он вышел наконец из запоя, в который впал после смерти Яны Ковалевой и наконец-то, как съехидничал Михаил Коротин, «не приходя в сознание, приступил к работе».

И вот новое препятствие — теперь в виде невесты, требующей внимания!

Оставалось всего три недели до намеченной свадьбы с Илоной. Шатрову нравилась эта красивая девчонка. Она была по-своему доброй и отзывчивой, легкой на подъем и, как казалось Геннадию, самой приемлемой для брака. Шатрову было уже тридцать пять, и он рассуждал довольно прагматично. У них, конечно, будут дети: брак должен быть крепким. Он, безусловно, будет иметь право на другие романы, а Илона… Да тоже, в общем-то, что ему, жалко, что ли?

Геннадий давно уже вышел из того возраста, чтобы ревновать своих подруг к каждому встречному-поперечному. У них с Илоной практически не возникало никаких разногласий, все было легко и просто.

Средства обоих позволяли удовлетворять практически все потребности, и почва для скандалов из-за денег, как это случается в других семьях, отсутствовала. Что же касается психологического климата, то все пока было нормально. Впрочем, Геннадий подозревал, что скоро Илона ему надоест. Но он никогда и не планировал запереться в четырех стенах. У него, в конце концов, крупные заграничные планы, и, скорее всего, ближайшее время он проведет в Германии. Там появятся другие впечатления, другие женщины, жизнь закрутит круговертью и, дай бог, куда-нибудь вырулит. Словом, никаких четких параметров, никаких ясных жестких ориентиров, сплошное китайское дао. Что будет, то и будет.

Шатров вспомнил о Яне и нахмурился. Когда в воскресенье ему сообщили о случившемся, он вполне искренне сначала расстроился. Но уже через несколько минут испытал чувство облегчения — все-таки эта курва столько нервов ему попортила. Он даже пытался обосновать случившееся с точки зрения религиозной мистики, воздаяния за плохие поступки.

Яна была его позором, и ее смерть, как казалось Шатрову, открывала теперь ему дорогу в будущее. Освобождение от груза прошлых ошибок — хорошая метафора, знак свыше: это означает, что затем будет все только хорошо. Все логично и понятно: отмирает старое, то есть Яна, и рождается новое — то есть Илона, свадьба и второй брак.

Шатров посмотрел на часы. Оставалось десять минут до прибытия невесты — она обычно была пунктуальна. Никакой работы, конечно, уже и быть не может — Илона потребует внимания. Впрочем, наверное, и сегодня надо расслабиться, а то эти нервотрепки с ментами, журналистами, чиновниками ложились на слабую нервную систему Геннадия непосильным грузом. Всем интересно, а не он ли замочил эту жалкую проститутку! Вот сволочи, не живется им своей жизнью, все лезут в чужую!