— Хорошо. Вы у себя? Я буду через…

— Нет. Я в декомпрессионном отделении. На седьмой палубе. Вы знаете, где это?

— Конечно. Но…

— Пожалуйста, приходите поскорее.

В трубке раздались гудки.

Крейн озадаченно посмотрел на аппарат. Было совершенно непонятно, почему Ашер выбрал такое странное место для встречи.

Крейн задумчиво положил трубку. Оглядел временный лазарет, чтобы убедиться, что здесь все в порядке. Потом вышел в коридор и закрыл дверь.

Потребовалось десять минут, чтобы пройти сквозь барьер и подняться на седьмую палубу. Там, как обычно, кипела деятельность, но тупиковый коридор, в котором размещалось декомпрессионное отделение, пустовал и выглядел необитаемым. И неудивительно: поскольку давление воздуха на станции не отличалось от атмосферного, никаких недомоганий, вызываемых его перепадом, не возникало и камера оказалась не нужна. Крейну с его первоначальной теорией кессонной болезни это открытие далось нелегко.

Сам комплекс состоял из крохотного поста управления, приемной за пределами гипербарического контура и самой камеры, металлического цилиндра примерно шести футов в диаметре и десяти футов длиной, с иллюминатором во входном люке и еще одним — на левой стороне. Вдоль стен друг против друга были установлены скамейки с мягкой обивкой. Вдоль потолка над ними шли две одинаковые панели, на которых были укреплены светильники и система аварийного затопления. Отличие от тех декомпрессионных систем, через которые Крейн вынужден был пройти по прибытии на станцию, было только одно: этот комплекс работал.

В приемной стояли Ашер и Джон Мэррис, криптолог Океанографической службы; Крейн встречался с ним у себя в каюте. На плече у Мэрриса висела большая сумка. Ашер выглядел усталым, почти обессилевшим, а левая рука, которую он осторожно держал прижатой к боку, была подвязана. Он рассеянно кивнул Крейну, когда тот вошел.

— Вы не очень-то хорошо выглядите, — сказал Крейн. — Наверное, не высыпаетесь?

Ашер только безжизненно улыбнулся в ответ. Крейн кивнул на перевязанную руку:

— Что случилось?

— Смотрите сами. Только осторожно. — Ашер повернулся к Мэррису. — Давайте еще раз проведем общие процедуры, удвоив глубину. Может быть, получим другой результат.

Крейн осторожно отстегнул металлический держатель и снял повязку. На тыльной стороне кисти у Ашера появилось неприятное на вид изъязвление. Крейн внимательно осмотрел его. Кожа вокруг была бледной, чуть ли не белой. Тревожило то, что кончики пальцев вокруг ногтей на этой руке Ашера имели синеватый с чернотой оттенок.

— Когда вы это обнаружили? — спросил он, пристально глядя на ученого.

— Вчера ночью.

— Знаете, это серьезно. — Крейн осторожно вернул салфетку и повязку на место. — Результат сосудистой недостаточности налицо. Дело не только в том, что на кисти появилась язва, имеются еще и признаки некроза в начальной стадии. Вам надо сообщить в медицинский пункт. Требуется сделать доплерографию кисти и провести процедуру блокады…

— Нет! — резко ответил Ашер. Он сделал глубокий вдох и взял себя в руки. — Нет. Времени на лечение не будет.

Крейн внимательно посмотрел на ученого.

— Почему?

— Нам необходимо расшифровать это сообщение. Только что погибли три человека, и мы во что бы то ни стало должны узнать, что нам хотят сказать. Вы слышите, Питер? Пока мы не сделаем это, я не могу позволить себе заняться чем-то еще.

Крейн нахмурился.

— Но ваша рука…

— Я принимаю коумадин. Сегодня утром, когда мне в медпункте перевязывали руку, интерн сделал мне укол антибиотика. А потом, тут есть вот что.

Ашер махнул рукой в сторону декомпрессионной камеры. Крейну стало интересно, что на самом деле у Ашера на уме. Гипербарическая оксигенация вообще-то часто использовалась как дополнительная мера при лечении таких состояний, как артериальная недостаточность, или при некротизирующих инфекциях мягких тканей.

Чистый кислород, поданный под давлением, проникает в ткани с большей эффективностью и переносит белые кровяные тельца для укрепления защиты организма. Однако такая терапия не может заменить более радикальное и непосредственное лечение.

— Послушайте, Питер, — заговорил Ашер тихим проникновенным голосом. — Нам осталось совсем немного. Благодаря вам маячки передают теперь свои сообщения в самых разных диапазонах. Для нас это огромный шаг вперед. И, получая многочисленные образцы в широком спектре частот, мы имеем больше рабочего материала. Но дело в том, что последние несколько дней мы облаиваем не то дерево.

— Как так?

— Мы думали, что уже все поняли. Мы считали, что подводные стражи передают, скажем так, математическое выражение.

— Математическое выражение? — переспросил Крейн.

Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не показать недоверия.

По лицу Ашера промелькнуло смущение.

— Причем очень простое.

— Какое?

Ашер не ответил. Мэррис сунул руку в карман, достал распечатку и передал ее Крейну.

Крейн вернул листок.

— Единица, деленная на ноль? Первое, чему учат в школе, так это тому, что делить на ноль нельзя.

Ашер начал беспокойно шагать по комнате.

— Конечно нет. Деление на ноль запрещено всеми законами природы. Но, черт побери, расшифровка далась нам так просто. Все так удачно получилось… тогда мы решили, что неправильно что-то посчитали при переводе. Поэтому я вам раньше ничего не говорил, и мы потратили столько времени, гоняя компьютерные модели и криптографические программы, пытались найти, где же ошибка. Но теперь мне понятно, что мы вообще не в том направлении движемся. — Ашер остановился и резко повернулся к Крейну; его запавшие глаза горели. — Мы хотим прогнать сигналы через несколько универсальных анализаторов. Надо было бы сделать это раньше, если бы мы не были так увлечены погоней за журавлем в небе. — Он глянул на листок в руке Крейна. — Мы напрасно потеряли время — время, которого у нас нет. Вот почему сейчас нельзя останавливаться. И поэтому я приказываю вам… нет, прошу вас подготовить камеру.

Крейн не двинулся с места.

— Это не помощь. Это просто оттягивание неизбежного.

Ашер с трудом сдержался.

— Я это понимаю. Но мне нужно время — может быть, несколько часов, может быть, день, — чтобы пропустить сигналы через анализаторы. Потом я отправлюсь прямым ходом в медпункт и пройду любое лечение и все процедуры, какие вы назначите. Мэррис может позаботиться о другой проблеме сам, по крайней мере пока.

— Другой проблеме? — удивился Крейн.

Ашер кивнул.

— Мэррис решил, что он вычислил, каким образом саботажник передает информацию со станции и как он ее получает.

— Неужели? И как же?

— Сейчас нет времени объяснять. Но как только я выйду из камеры, он проверит свою теорию и постарается отследить передачи до самого их источника. А я пока отправил сообщения руководителям отделов — Фергюсону, Коноверу, Бишоп, остальным, — призывая их быть бдительными и замечать все подозрительное. — Он помолчал. — Но это потом. Сейчас наша главная цель — расшифровать эти сигналы.

Крейн вздохнул.

— Ну хорошо. Но как только вы выйдете из камеры, я жду вас в медпункте.

Ашер на это только мимолетно улыбнулся — той самой улыбкой, которую Крейн запомнил еще со времен первых дней своего пребывания на станции.

— Спасибо, Питер. — Он повернулся к Мэррису. — Все готово?

Криптолог придвинул ноутбук и кивнул.

— К Интернету мы можем подключиться и изнутри, по беспроводному каналу, — сказал Ашер. — Подводные стражи расположены внизу, через несколько палуб от нас, и помех никаких не будет.

— Я подготовлю камеру, — произнес Крейн, поворачиваясь. И остановился. — Погодите, а кто это «мы»?

— Я иду вместе с доктором Ашером, — произнес Мэррис.

Крейн нахмурился.