Мы освежались лимонадом в гостиной после двух сетов, когда в разговоре всплыло имя Элинор. Я заметила, что мне нравится теннис — великолепный способ отвлечь ум и сохранять тело в хорошей форме.

Эйлза откликнулась, что и ей игра доставляет удовольствие, прибавив:

— С Элинор мы играли чуть не каждый день.

— С Элинор Шредер? — сразу насторожилась я.

Она кивнула.

— Я и понятия не имела, как сильно влияет ее гибель на маленькое общество, где все знают всех, — медленно произнесла я. — Воображала, будто никак меня не затронет, а вот, однако, без конца натыкаюсь на событие, хотя я тут посторонняя.

Эйлза, взглянув на меня холодными оценивающими зелеными глазами, хохотнула.

— А знаешь, твое положение в Виллоубанке уникальное! Ты единственная тут, полностью чистая от подозрений. Кроме еще двоих-троих. Задумывалась про это?

И Эйлза пыхнула сигаретой.

— Вот скажи, как на свежий взгляд тебе видится это дело? Что представляется самой вероятной разгадкой?

Я колебалась.

— Ну? — чуть насмешливо подзадорила она. Я не знала, что скрывается за этой насмешливостью. — Не говори только, будто у тебя нет теории. У всех в Виллоубанке своя версия — кроме, разумеется, одного — кому версии строить нет нужды.

— Нет у меня теории…

— Да брось! — Эйлза нетерпеливо стряхнула пепел. — Никто не устоит перед искушением поиграть в детектива. И идеи твои, наверняка, интересны, потому что твои-то чувства тут никак не затронуты. — Искоса глянув на меня, Эйлза неожиданно расхохоталась. — Или — да?

Я вспомнила, что сказал Билл про Эйлзу: «По-моему, она проявляет больше интереса к Карлу Шредеру, чем тот к ней». И к глубокой своей досаде, почувствовала, как лицо у меня вспыхнуло. Эйлза забавляется, выпытывая у меня про отношения с Карлом, а я реагирую как школьница. Ее это развлекает? Что она думает, глядя на меня так и усмехаясь?

Я осторожно сказала, стараясь обойти подводные рифы и прикрываясь собственной любознательностью:

— Постороннему трудно выстроить разумную версию, не зная улик. Да и Элинор я не знала. Какой она была?

Я ждала, что Эйлза отмахнется, но она, смяв сигарету, сказала после минутного раздумья:

— Ты ведь знаешь Дика Бейнса. Во многом Элинор очень напоминала его, но в чем-то, конечно, была другой. Хорошенькая, очень живая, насмешливая, милая. Добрая. Во всяком случае, внешне. Но на самом деле, по натуре, не мягче гвоздя. Вроде бы умна, а с другой стороны — дура. Короче, Элинор была женщиной контрастов. Но ее следовало узнать как следует, тогда проступала скрытая сторона ее личности. Те, кто толком не знали ее, любили безоглядно. Правда, и большинство тех, кто досконально знал — тоже.

Эйлза потянулась за новой сигаретой.

— Такой вот она и была.

— У меня создалось впечатление, что Дика глубоко потрясла ее смерть. Наверное, любил ее?

Эйлза стрельнула на меня глазом.

— Причин для любви у него было маловато. Дик показался тебе человеком, сгорающим от честолюбия?

— Откровенно — нет.

— Правильно. Тут лучше подходит определение «тлеющий». Еще мальчишкой Дик мечтал, что когда-нибудь станет владельцем этой фермы.

— Фермы Шредеров? — удивилась я.

— Большинство называют ее по-прежнему — ферма Парков, хотя еще раньше она принадлежала дедушке Дика и Элинор, и тогда, наверное, называлась ферма Бейнсов. Когда Бейнсы ушли от дел, то оставили отца Дика — Фреда Бейнса работать на ферме на договорной основе раздела доходов. А во Вторую Мировую Фреда забрали в армию, и его жена стала справляться на ферме в одиночку, с маленьким сынишкой на руках вдобавок. Фреда убили в самом конце войны, и Бейнсы изменили завещание, оставив ферму сестре Фреда — матери Элинор, которая была замужем за Джоном Парком. Дик всегда сильно обижался, помня, как тяжело трудилась тут его мать, а в награду не получила ничего.

Эйлза чуть приостановилась.

— Тут, видишь ли, не коммерческий интерес, у Дика у самого выгодный бизнес. Но он любит ферму. За его легкими манерами скрывается сентиментальная натура.

Зелень ее глаз смягчилась.

— Когда же ферму унаследовала Элинор, Дик сунулся к ней с предложением выкупить. Цену та заломила несообразную. Вцепилась в ферму наша милашка не потому, что она так уж ей нужна, а оттого что ей нравилось знать: у нее есть что-то, что другому хочется позарез. Ты только что сказала, что смерть Элинор расстроила Дика, — Эйлза беспокойно прошлась по комнате. — Может. Но не из-за того, что она так уж сильно нравилась ему, а потому что временами он почти желал, чтоб она умерла. Тут какие-то искривленные чувства, — и, резко обернувшись, Эйлза взглянула на меня. — Может, это звучит несколько странно.

— Э, в общем, нет. Мне кажется, я понимаю, про что ты.

В глазах Эйлзы затеплилась оживленность, нежность, чего я никогда не наблюдала прежде.

— Тебя удивляет, что Дик способен чего-то сильно желать? Да? Люди часто удивляются, когда обнаруживается, что скрывается под легкомысленной внешностью. В Дике много чего есть, не видного простым глазом.

— Но это, — осторожно высказалась я, — можно сказать про любого из нас.

— В том, как живет Дик, есть некий кураж… э… не знаю, как бы это поточнее выразиться… Не всегда видно, но он тут. Наследственная черточка, присущая их семье, бесшабашность эдакая. И Элинор была такой же, но у нее эта черта проявлялась ярче. Она бравировала своей бесшабашностью.

Впервые я поняла, что Эйлза действительно недолюбливала Элинор. Почти всем, кто говорил со мной, Элинор нравилась — за исключением Бена Шорта, работника Барнардов, но Бен недолюбливал почти всех, или говорил так.

— На героя Дик непохож, — продолжала Эйлза, — и все же я убеждена — он ничего не боится по эту сторону земли. Но не обманывай себя мыслью, будто Дик такой уж солнечный, такой уж баловень судьбы!

Домой я ехала в весьма задумчивом настроении. Похоже, все мужчины, игравшие какую-то роль в жизни Элинор, обладали качествами, которых в них при поверхностном знакомстве и не заподозришь.

Когда я вернулась в отель, уже почти совсем стемнело. Я настолько увлеклась анализом новой информации, что вошла в сумеречную комнату и включила свет без тени беспокойства. И, принимая душ, не переставала думать о Дике: Дик освобождает меня от шипов роз в наш первый день знакомства, Дик, такой сияющий, мрачнеет, рассказывая мне про Элинор, Дик хохочет, но всегда добродушно над моей неумелостью на верховых прогулках.

Итак, Дик с детства лелеял голубую мечту владеть фермой Шредеров, считая, что у него больше прав стать ее законным владельцем, и только из-за несправедливости к его матери ферма не досталась ему. Он терпеливо копил деньги на покупку мечты, но Элинор продать отказалась, оттого, по мнению Эйлзы, что ей нравилось обладать тем, на что зарится другой. Повод для убийства? Нет, конечно. И однако…

Что одному кажется пустяком, для другого — огромная важность. Дик вовсе не тюфяк, отдающийся на волю судьбы. На что и обратила мое внимание Эйлза.

Я вытиралась, когда зазвонил телефон. Набросив халатик, я подошла.

— Доктор?

Голос хриплый, слышалось тяжелое дыхание, точно бы обладатель его долго бежал. Я тут же насторожилась: воспоминание о сиплом шепоте неизвестного еще живо сидело в моей памяти. Сознание, каждая клеточка моего существа напряглись в инстинктивной самозащите, я сосредоточилась, готовая вслушиваться, опознавать голос.

— Да?

— Пожалуйста, приезжайте! — попросил звонивший, я изо всех сил старалась уловить знакомые интонации. — На Скалистой дороге несчастье, сорвалась с горы машина, она зацепилась за дерево, едва держится, а в ней парень — как в капкане, зашпиленный приборной доской. Если машина рухнет в реку, он — тоже. Нам никак не освободить его… а он… — голос задохнулся от ужаса, — кричит, визжит. Может хоть морфий сумеете ему вколоть? Ради Бога, доктор! Скорее!

— Минутку, Скалистую дорогу я знаю, но как же я найду место аварии? А «скорую» и буксир вызвали?