— Короче, — заявила я, вынимая бумажник, — мне нравится, мой гнутый-перегнутый фальшивый грош, и я буду хранить его.

Я запрятала монетку в кармашек с молнией рядом с ключами от машины. Наверное, тут-то шестое чувство и должно было шепнуть мне — я совершаю нечто важное. Но все мои экстрасенсные ощущения молчали.

Следующие недели я жила спокойно и безмятежно, привыкая к Виллоубанку. Врачебная практика оставляла мало досуга, но все-таки минутку-другую для развлечений и прогулок я выкраивала, несмотря на частые к тому же дожди: сезон дождей был в разгаре. Дэнис еще разок-другой брал меня в свои экспедиции, я была увлечена не меньше, чем в первый раз: интерес к птицам у меня рос, подпитываемый энтузиазмом Дэниса и моими углубившимися знаниями о них. Дэнис объяснял, как знание их привычек и местности помогает ему разыскивать самых разных птиц.

Из-за нашего общего увлечения птицами и природой вообще, оба мы нечаянно стали пылкими активистами местной Ассоциации прогресса, выдвигавшей требование, чтобы заросший кустарником участок у реки — совершенно прелестный — был объявлен общественной собственностью. Основная часть его принадлежала Шредеру, и тот заявил, что охотно подарит землю: узкая полоска не смыкается с остальной его собственностью и в сущности бесполезна для него. Но другой владелец был менее склонен к подаркам, и требовалось собрать средства для выкупа. Так мы с Дэнисом стали союзниками, и я узнавала его все лучше и лучше.

Под внешней беспечностью скрывалась чуть ли ни фанатичная преданность своей профессии — например, я сделала втайне забавное открытие: Боже упаси кому-нибудь даже ногой ступить в его проявительскую. Трудился он и на ферме, не щадя себя: обихожено тут все было, как на выставку. Постепенно поняла я и его страсть к азартной игре: это была его разрядка. Я чувствовала, что, несмотря на легкомысленные манеры, человек он крайне нервный, и ему необходим сумасшедший азарт игры, ставки на лошадей, это добавляло капельку Хейда к доктору Джекиллу. Для него то была лишь забава, его способ отключаться — я наблюдала его как-то, когда он пригласил меня на скачки.

Изредка то он, то Карл приглашали меня на вечеринки или в кино. А Дик Бейнс как-то уговорил — хотя я давно не практиковалась — проехаться верхом на лошади. Про себя я радовалась, что Эйлза не стала третьей участницей прогулки: при всей своей хрупкой красоте она была настоящей спортсменкой и великолепной наездницей.

Недели через две Дэнис позвал меня на театральную премьеру в Брисбейн.

— А то, Джеки, что-то у тебя вид усталый, — неожиданно добавил он. — Разнообразие пойдет тебе на пользу. У меня там деловое свидание, но это всего на полчаса, а потом пообедаем и в театр.

— Значит, от того, что у меня усталый вид, — рассмеялась я, — ты увозишь меня чуть не на всю ночь!

— Усталость у тебя другого рода. Мне кажется, Джеки, тебя грызет что-то. Ладно, — быстро спохватился он, поднимая руку. — Вовсе не собирался совать нос в твои дела. Так как? Согласна?

— Я бы с удовольствием, только надо как-то со срочными вызовами устроиться.

Вечер получился чудесный. Погода стояла по-осеннему чуть прохладная, спектакль отменный, захватывающий, и Дэнис показал себя забавным спутником.

По дороге домой, хохоча над историей, которую он мне рассказывал я, откинувшись на спинку, заявила:

— А знаешь, похоже ты был прав: мне действительно требовалась разрядка. Сама не понимала, подумала еще — ты ерунду несешь.

Ответил он не сразу, и я взглянула на него. Лицо у него было серьезно, а глаза устремлены на дорогу.

— С чего такая мрачность?

— А трепыхаешься ты из-за Карла Шредера? Так?

Я набрала воздуха, чтобы с жаром отрицать обвинение, но осеклась. До этой минуты я даже себе не признавалась в этом. Я промолчала.

— Держись от него подальше, — посоветовал Дэнис. — Джеки, я серьезно. Ничего хорошего от него не жди.

— Да о чем ты?

— Я не хочу, чтобы и с тобой что-то случилось. А свяжешься с Карлом, случится непременно.

— Благодарю! — вспыхнула я. — Давай уж я сама буду управляться со своими делами. Я не ребенок и не дебильная идиотка! А ты — не то чересчур самоуверен, не то дурак. И вообще — вопрос о тесных отношениях с Карлом Шредером в моей жизни не встает.

— Нет? Джеки, этого человека подозревают в убийстве. Сама знаешь. И вся эта чепуховина — «ну-ка проверим, умеет он плавать или нет!» — ничего не доказывает. Ты же понимаешь… Лодок на реке хватает. Разве можно утверждать наверняка, что он не воспользовался какой-то?

Я понимала, говорит Дэнис разумно, и сдерживалась, пока не улегся мой гнев. Наконец я проговорила:

— Ты считаешь, Элинор убил Карл? — задать такой вопрос было нелегко.

— Не знаю, Джеки, — тихо ответил он. — Просто-напросто — не знаю! Но возможно — да. От фактов не уйдешь.

Он резко взял вбок, объезжая громоздкий трейлер.

— Карл тебе ничего не рассказывал про тот вечер? Про вечер убийства?

— Нет. С какой стати!

Дэнис кивнул и через минуту добавил:

— Представляешь, мост тогда рухнул прямо на моих глазах!

Я обернулась на него, зажегшись интересом.

— Письмо ездил отравлять, а по пути домой тормознул, выскочил на реку глянуть: она так быстро поднималась, а дождь все поливал и поливал. Смеркалось, но было еще светло и все видно, не очень, правда, четко. Кто угодно мог переплыть реку, и никто бы ничего не заметил, пока гребец не очутился бы прямо у него под носом. А ведь тот, кто убил Элинор, переправился еще позднее.

Рухнул мост как-то вдруг. Я стоял выше по течению и не замечал никаких признаков, но вдруг такой треск пошел — точно беглая винтовочная пальба: ломались доски настила, а через несколько секунд — глядь, одни обломки от него торчат.

Дэнис вытряхнул из пачки сигарету на ладонь и прикурил, не отрывая глаз от дороги.

— Но случилась еще одна поразительнейшая штуковина. Я и забыл про нее, сейчас только вспомнилось. Помнишь, большущего такого белого персидского кота Роджерсонов?

— Снежка? Да.

— Так вот через минуту заметил я этого котяру в реке, он цеплялся, борясь не на жизнь, а на смерть, за несущийся обломок моста. На мосту что ли был, когда тот рухнул, не знаю. Расплывчатое такое белое пятно в сумерках, но это был Снежок точно. Я еще подумал: «Вот и конец бедняге Снежку». Течение стремительное, обломок на волнах так и пляшет. Стою, смотрю — обломок долетел до излучины, где начинается обрыв, тут его здорово шарахнуло о берег. До холма было еще далековато, но кот, видно, решил — теперь или никогда. Как взметнется в воздух, у меня мелькнуло «А вот и занавес!» Но там болтается веревочная лестница — и чтоб я треснул! Представляешь, Снежок зацепился за нее и выкарабкался.

Постоял я еще немного, глядя на воду, на пролетавшие обломки настила… До того меня поразило — как это с мостом: хлоп-хлоп — и ничего не осталось, даже позабыл, что дождина все наяривает, вымок до костей. Но наконец опомнился и помчался домой. И только позднее сообразил: надо бы позвонить на почту, предупредить насчет моста, очень же опасно в потемках, вдруг кто на мост заедет, не подозревая, что моста-то уж и нет! Но крушение видел еще кто-то, и тревогу уже подняли. Вернулся я где-то через час, потому что пошли разговоры — надо бы эвакуировать семьи из низины, и я бегал помогать.

Дэнис смял сигарету в пепельнице.

— А когда вернулся, все уже говорили об убийстве Элинор.

Мы помолчали, и он продолжал:

— Убийство Элинор абсолютно бессмысленно. Наверное, потому подозрение сразу пало на Карла: когда нет видимых причин убивать постороннему, в семье мотив отыщется всегда — невидимый чужому глазу. Случилось, оказывается, ссора, ее частично слышал Тед Уиллис, и люди начали поговаривать, что, возможно, показное хладнокровие Карла, когда ему сообщили о смерти Элинор — не результат шока. Просто новость для него оказалась не таким уж и сюрпризом: он уже знал, что жена его мертва.