— При данных обстоятельствах, — улыбнулась я, — я рада, что блокировать дорогу не надо.

Все-таки Боб позвонил в полицию, и те согласились прислать на расследование человека, а меня попросили подождать: я покажу, где стояла я, другие детали. Минут через двадцать прикатил высокий, довольно плотный парень, представившийся старшим констеблем Томом Муллером. Он попросил меня показать точно, где я находилась, когда прогремел выстрел, и, увидев, задумчиво посмотрел на меня.

— Простите, док, но что вы тут делали?

— Искала кое-что, — объяснила я, — так, безделушку одну… имеющую лишь романтическую ценность. Обронила тут накануне вечером.

— Ну и как? Нашли?

— Да. Наклонилась как раз поднять, а тут — выстрел.

Муллер перевел взгляд с меня на пулевое отверстие в стене, опять на меня.

— Хм, пожалуй, безделка ваша теперь поднялась в цене.

Он спросил, не помню ли я — проезжали мимо какие машины. Я смутно припомнила, вроде бы несколько проехало, но особого внимания не обратила.

— А голоса? Не слыхали? Компания подростков, может, неподалеку шумела?

Тоже не обратила внимания.

На лице его появилось снисходительное выражение — что поделаешь, обычная публика ненаблюдательна. И спросил, не слышала ли я других выстрелов.

— Нет, вот выстрелов не было точно, — с жаром заверила я. — Если в сотне ярдов от тебя палят из 33 калибра, то волей-неволей заметишь.

Он кивнул.

— Что ж, спасибо, доктор Фримен. Посмотрим, что удастся раскопать.

Энтузиазма в его голосе незаметно, и я не могла винить его. Однако, сам факт, что полиция ведет расследование, мог напугать легкомысленного стрелка, если он местный, и заставить вести себя впредь осмотрительнее, а значит — цель достигнута. Я отправилась обратно в приемную продолжать конторскую работу, оставив констебля Муллера выполнять формальности, такие же скучные, как моя бухгалтерия.

Пока я вернулась в отель, история о выстреле уже разнеслась лесным пожаром по городку. Несколько человек выразили озабоченность, Дик Бейнс позвонил удостовериться, что со мной все в порядке. А когда я спустилась к обеду, на меня накинулся Билл, нетерпеливо засыпая вопросами.

— Боб Роджерсон утверждает — на землю ты шлепнулась, как заправский десантник! — воскликнул мальчик, усаживаясь на стул верхом. — А где это ты выучилась? Образовательную программу по телику смотрела?

Я ответила гримасой на его лукавую усмешку.

— Таким трюкам, мальчик мой, учиться не требуется. Вот погоди, пальнет тебе над ухом растяпа-охотник на кенгуру, не станешь долго теоретизировать, что и как.

— Говорят, ты нагнулась поднять какую-то безделушку, не то схватила бы пулю. Ну и как? Нашла, а? Покажешь?

— Да что там смотреть-то! — расхохоталась я. — Всего-навсего шестипенсовик, самый обыкновенный.

— Шестипенсовик?! Ты поехала искать шестипенсовик? Ну и ну! Видно, пациенты совсем тебе перестали платить по счетам! Но все равно — шестипенсовик необычный. Иначе, как бы ты узнала, что тот самый?

— Монетка горбатенькая.

— Ну дай взглянуть! — мальчик просяще протянул руку.

— Со мной его нет. Покажу попозже, только напомни.

— Уж не сомневайся. Но все-таки — что в нем необыкновенного? Антикварная ценность?

Я покачала головой.

— Подарок друга. Так, для забавы.

— Романтика! — хватаясь за сердце и поднимая глаза к небу, воскликнул Билл, отчаянно наигрывая. — А теперь безделушка спасла ей жизнь! Точь-в-точь в романах викторианских времен!

— А ты, точно из ящика Пандоры. Вопросами сыплешь почище полисмена.

— Да мне гораздо интереснее, чем ему!

— Может, но ты губишь мне пищеварение. Убирайся!

— Как меня тут обижают! — Билл схватился за голову. — Она разлюбила меня!

— Напротив! — расхохоталась я, — обожаю! Но сгинь с глаз долой, пока не передумала. Между прочим, кто сегодня выиграл матч?

— Ну мы же — само собой! — радостно завопил он и стал сыпать подробностями игры, а я мирно обедала, не терзаемая больше расспросами. Дружба с Билли была, безусловно, моя удача в Виллоубанке: его веселость, жизнерадостность и энергичность служили мне великолепным тоником, когда я возвращалась вечерами домой, вымотанная или расстроенная. Мальчик был для меня точно младший братишка, которого мне всегда хотелось иметь. Почему Биллу нравилась моя компания, не знаю — разве что втайне он гордился своей старшей сестрой, а теперь, когда она уехала в университет, может, я заняла ее место.

В общем, бойкая его болтовня рассеяла остатки моей подавленности после чуть не приключившегося несчастья. Спать я легла в умиротворенном состоянии души и заснула в пять минут.

Но проспала не больше получаса, когда зазвонил телефон у кровати. Я изо всех сил тщилась проснуться и наконец стряхнула груз сна физическим усилием, словно ныряльщик, кислородная маска которого вдруг отказала, а он в тридцати футах под водой и прорывается вверх к свету и воздуху.

— Д-да, — выговорила я хриплым спросонья голосом.

Звонили из автомата — я услыхала механический голос дежурного: «Опустите пять центов. Нажмите кнопку „А“». У меня мелькнуло: «На тебе, приехали. Или пьяный, или автокатастрофа. В общем, прощай сон!» Я машинально включила свет.

Из трубки донесся шепот — сильный, натужный, не то мужчина, не то женщина. Вроде бы я уловила слово «умереть»… Или нет? Я мгновенно очнулась, в голове промелькнуло все от кровоизлияния в мозг до острого ларингита.

— Доктор Фримен у телефона, — четко и раздельно произнесла я, — пожалуйста, говорите громче. Назовитесь, кто вы, откуда? — и я машинально отметила время: несколько минут двенадцатого.

— Хочу, чтобы ты знала — я сожалею, — сипло прошелестело в трубке.

Я расслабилась, улыбнулась в телефон: кто-то извинялся за утреннее происшествие, желая остаться неизвестным.

— О том, что случилось утром? — любезно подсказала я. — О случайном выстреле?

Короткая заминка, с легким мстительным удовлетворением я подумала, не иначе, звонивший мучается виной и раскаянием.

Снова засипел шепот:

— Не случайный. Ты должна умереть. Но знай, я сожалею.

Позвоночник мне закололи ледяные иголочки страха, потом ладони — мне даже свело пальцы, и трубку пришлось ухватить обеими руками, но она все равно выскальзывала.

— Почему? — выдохнула я. — Почему — умереть? Что я такого сделала?

— Ничего, — сообщили мне. Нарочитый шепот — ровный, выверенный, без эмоций. — Но, понимаешь — ты знаешь. Только ты. Можешь проболтаться, я не могу рисковать. Пытался придумать как-то по-другому. Но нет — другого выхода нет.

Ужас, слепой, жуткий, вылился в слова — я отчаянно цеплялась за трубку, как будто могла удержать человека на другом конце провода, пока не откроет мне — кто он.

— Кто ты? — потребовала я, от шока я говорила резко, пронзительно. — О чем говоришь? Что — знаю? Ничего я ни про кого не знаю. Ты что, рехнулся? Зачем меня убивать?

Ответа не последовало, и я воззвала отчаянно, безнадежно:

— Это что — шутка? Кто меня разыгрывает? Пожалуйста! Вы должны сказать!

И замолчала, поняв: трубка давно мертва. Ошеломленная, я медленно положила трубку и села, тупо замерев, сжимая край столика, твердя себе: мне снится кошмар, хотя и знаю, что это не так. Я представления не имела, сколько просидела со смятой простыней на коленях: откинула ее, поднимаясь на звонок. Наконец до меня дошло: я замерзла. На мне была только фланелевая пижама, а в открытое окно дул прохладный ветер.

Я порывисто оглянулась на окно, чувствуя себя беззащитно обнаженной. Звонили из автомата, а в Виллоубанке автомат один — у почты. И значит, звонившему хорошо меня видно.

Я тут же выключила настольную лампу. Вряд ли, конечно, звонивший станет на виду у всех вести по мне прицельный огонь из винтовки 33 калибра. Но вполне вероятно, он наблюдал, пока набирал номер, ожидая, пока у меня вспыхнет свет и я подниму трубку, может быть, забавляясь моим испугом. Мысль, что он видит меня, была невыносима.