Лицо у миссис Барнард стало совсем испуганным.

— Моя дорогая девочка! Вы ведь утонуть могли! И Карл Шредер! Надо ж, именно он оказался с вами в такой момент!

— А что такого? Почему нельзя быть с Карлом в такой или любой другой момент? — резко потребовала я, не успев подумать.

— Да он же совсем не умеет плавать! — удивленно посмотрела на меня миссис Барнард. — Не мог спасти вас!

— А-а, — по-дурацки промямлила я, — и правда! Но к счастью, я быстро выбралась сама, так что неважно…

Как можно было с уверенностью предсказать — следующие несколько дней жизнь для меня была далеко не комфортна, но скоро и синяки и усталость прошли. В среду вечером после обеда я отправилась навестить Карла: меня донимали разные вопросы.

Миссис Уилкис, его пожилая домоправительница, открыла мне дверь и слегка удивленно взглянула на меня.

— Вы к мистеру Шредеру, доктор?

— Если он дома, — я слышала, в гостиной работает телевизор.

— Он у себя в кабинете, — и нехотя добавила, — можете в гостиную пройти, подождать, я скажу ему.

— Нет, — покачала я головой, — не хочу мешать смотреть вам передачу. Проведите меня, пожалуйста, прямо в кабинет. Мне он по делу нужен.

Одобрительно улыбнувшись, миссис Уилкис провела меня холлом в комнату, рядом с которой, скорее всего, находилась большая спальня.

— Мистер Шредер, к вам доктор Фримен. По делу, — доложила она, когда Карл открыл дверь.

Он улыбнулся мне и, поставив к столу второе кресло, сел и сам. Стол был завален рукописями.

— Помешала тебе, извини, — сказала я. — Мне как-то и в голову не пришло, что ты работаешь.

— Ничего. Все равно дело не клеилось. Может, и к лучшему, что помешала. Ну как ты?

— Гораздо лучше, спасибо.

Беседовали мы точно два вежливых незнакомца. Я оглядела кабинет: всюду полки с книгами, стереофонический проигрыватель, на полу необычный — темно-коричневый с золотом — ковер, удобные кресла, просторный письменный стол, открытый камин, в углу дремлет черно-белый кот. Я опять перевела взгляд на Карла. Тот, откинувшись в кресле, наблюдал за мной — мы улыбнулись друг другу: напряженность разом исчезла.

— Ты подходишь к этой комнате! — объявила я.

— Наверное, потому что обставил ее по своему вкусу.

— Карл! — настойчиво сказала я. — Мне необходимо было увидеть тебя. Не хочется, чтобы ты вспоминал страшное… но ты и так вряд ли его забывал. Есть вопросы… мне непременно надо получить на них ответ.

— Давай спрашивай!

— Пожалуйста, расскажи мне, как можно подробнее, все, что случилось в тот день. Я хочу знать, отчего ты решил, что у Элинор связь с другим? Почему заключил, что она боялась? И кого, как по-твоему? Тебя? Другого? Просто боялась?

Он оперся о подлокотники кресла, переплетя пальцы, пристально глядя на меня.

— Уверяю тебя, тут не праздное любопытство! Расскажешь?

— Да, пожалуйста, — буднично, деловито начал он. — Я собирался отвезти машину в Виллоубанк в гараж, на смазку, масло поменять. Но ключей от машины на их обычном месте — на журнальном столике — не оказалось, и я крикнул Элинор, может, она знает. Однако она не отозвалась, и я решил — вышла куда-то. Помню, еще подумал — к Уиллисам, наверное, побежала за чем-то, хотя дождь шел сильный. Где я только не искал ключи! Обшарил все. Но — нигде не находилось. Тогда мне пришло в голову, а может, у нее в сумочке? Обычно, — пояснил он, почти извиняясь, — я ее сумку никогда не трогаю. Сумочка женщины — это ее личная собственность, и я уважал право Элинор хранить там личные вещи; может, и глупо, но такое у меня мнение. В общем, на этот раз заглянул туда. А роясь внутри, наткнулся на пачку банкнот — новехоньких, хрустящих: десятидолларовки, аккуратно завернутые в прозрачный пластик. Считать я их не считал, но на вид похоже было не меньше двух, а то и трех сотен.

Карл вынул трубку и, тщательно набив, закурил.

— Но даже тогда я бы не обратил особого внимания, отметил только — как глупо, таскать с собой такие большие деньги. А почему, все-таки, обратил — оттого, что как раз накануне, когда я уезжал в Аврору по делам, Элинор написала чек на 30 долларов и просила меня по нему получить: у нее нет наличных, а ее всегда ужас берет, если у нее нет при себе денег. В тот же вечер — накануне того дня, когда ее убили — Элинор ездила в гости к Баннигсам — своим друзьям, так что возможности взять в банке эти деньги у нее не было. Да и ни к чему ей.

Он затянулся.

— Откуда же у нее в сумочке очутились деньги? Вопрос ошеломил меня, я был просто физически поражен. Не особо горжусь тем, как поступил, даже и тогда ненавидел себя.

За два месяца до своей гибели Элинор уезжала в Брисбейн на несколько дней. Она регулярно ездила туда, посмотреть интересный спектакль, купить что-то. Да и друзей у нее там было много. Со мной, когда я пишу — компания плохая, так что я всегда понимал ее желание съездить проветриться, да и дольше, чем на три дня, она никогда не уезжала. В тот последний раз она вернулась с прекрасной меховой шубкой, которую, как сказала, купила сама. Объяснила, вроде бы норка, но мне было как-то все равно. Я в мехах не разбираюсь. Однако, шубка была очень красивая и стоила несомненно несколько сотен долларов.

— Ее деньги, — поспешно прибавил Карл, — были, конечно, сугубо ее личным делом, и тратила она их на что хотела, но вообще-то транжирой не была никогда.

И теперь я взял и просмотрел ее чековую книжку, наткнувшись на нее в сумочке. Элинор очень аккуратно сохраняла корешки, и я обнаружил, что расхода на шубку тут не значится. Я старался уговорить себя, что ошибся. Еще раз пролистал корешки, но нет — шубки Элинор не покупала. Объяснение находилось одно.

Вынув трубку изо рта, он погрыз ноготь.

— Элинор всегда любила кокетничать, но я не протестовал, считая, это так — ерунда. Может, я старомоден, но теперь мне стало больно, и, конечно, я разозлился: деньги и шубка — они привели меня в ярость. Отчего-то из-за них ее любовный роман казался мне такой дешевкой.

Я бросился искать ее. И нашел в патио, в садовой качалке, она сидела у самой стены, укрываясь от дождя. В руках Элинор держала бутылку и бокал и была в сильном подпитии. Я потребовал объяснений. Она с жалким достоинством пьяных пробормотала, что я дурак. Я стал ругаться, что напилась. Хорошо помню ее ответ — потому что, если бы выслушал ее, не изображал дурака, то, может, бедняжка и не погибла бы. Она взглянула на меня, на лице у нее было написано презрение и, по-моему, страх, и проговорила несвязно:

«Хотела с тобой посоветоваться, но ты такой чопорный и слишком глуп, не поймешь». Что ж, она была права. Я уехал. Так разозлился, что не мог оставаться дома. Бросился в машину и рванул без оглядки. Очутился на Побережье, неподалеку от того места, где мы были с тобой. Хлестал ливень, но я и внимания не обращал. Вылез, долго бродил по берегу, я знал — мне надо укротить гнев, тогда я снова смогу рассуждать здраво.

Вот так оно все и случилось, Джеки, — закончил он после минутной паузы. — Больше мне ничего неизвестно. Иногда кажется, большего уже и не узнаю.

— Ты говоришь, накануне Элинор ездила к друзьям! А что они рассказывают про ее посещение?

— Их дома не было, и они даже не знали, что она собиралась к ним или что приезжала — если, разумеется, приезжала. Куда-то она ездила. Спать я лег в половине одиннадцатого, она еще не вернулась. Правда, когда я вскоре проснулся, то в полусне видел — свет включен.

— Итак, куда бы она не ездила, — задумчиво произнесла я, — там она получила двести долларов.

— И случилось что-то перепугавшее ее так, что на другой день она напилась: то ли набираясь решимости рассказать мне, то ли, чтобы забыться.

— Но зачем кому-то понадобилось давать ей деньги, а на другой день убивать?

— Представления не имею. Ясно только — это не единственные деньги, полученные Элинор. На банковском счету у нее значатся три депозита, которым нет объяснений — разве только она играла по-крупному в азартные игры и всегда выигрывала… Один вклад на две тысячи, один — на пять и один — на тысячу. В банке сказали, деньги всегда вносила сама Элинор. Наличными. Сначала полиция решила, может, ей давал я. Но нет.