– Типа того! – опять пискнула Галя. – А мы уже заложники? Отпустите меня, я не местная!

– Допрос еще не начат, – отмахнулся командир. – Не мешай торжественности момента. Ну, за Императора! За его Дело! За торжество Разума! За Семью и Родину!

– Сириус навсегда! – гаркнули расходные.

Все выпили, даже Галя не оставила с перепуга ни капли.

– Вот, удовлетворенно сказал кель-фатх-шуршур. – Теперь можно представиться, потом еще по одной, а уж под картошечку начнем допрос.

На первом плане Манана устроила «Гадальный салон» в самом центре города. Здесь, в мире, где пакет экологических законов остановил развитие техники и более того, сильно ограничил использование имеющейся, колдовство приобрело характер вполне серьезного, солидного занятия. Народ, конечно, посмеивался, предпочитая нарушать законы и лечиться у подпольных врачей, но у знати выбора не было. Манана, впрочем, тоже относилась к своим клиентам по-человечески: в множестве темных комнат помимо жуликов с талисманами и оберегами можно было отыскать и «нетрадиционных» медиков. От гадания осталось одно название – гадать в Москве-1 теперь не любили.

Лопухов в услугах Мананы не нуждался, но все равно пришел на Пресню. Пришел ногами – чтобы уменьшить риск столкновения с кем-либо из бандитов Войцеховского, особенно лютой питерской сволочи. Впрочем, питерскими их можно было назвать лишь условно, большинство рекрутов прибыли в Москву из других российских областей. Кремлевские злились, называли это нечестными методами борьбы, но, если бы имели ресурсы врага, конечно поступали бы также.

К хозяйке салона Лопухов не пошел, только обменялся с ней мысленным приветствием. В верности Мананы он не сомневался: она недавно получила косточку далеко наверху, и скоро получит еще. Старушка не проста. Гость прошел, не видимый для простых, сквозь вереницу комнат, безошибочно находя путь к нужной. Дверь скрывалась за портьерой, но настоящей необходимости в маскировке не было – простые не увидят, хозы увидят и так.

В комнате находились только два кресла. В одном из них, поигрывая шляпой, сидел Керменштекз. Он изобразил движение, словно собирался стоя поприветствовать Лопухова, но не встал.

– Рад вас видеть. Не опасно такому хозу, как вы, тут появляться в одиночку?

– Не опасно, – Лопухов опустился в свободное кресло. – Войны хозов не похожи на обычные.

– Войны Сириуса тоже, если уж ни бывают, эти «обычные». Разве за салоном не приглядывают братишки Войцеховского?

– Я же сказал: нашей встрече ничто не помешает. У Войцеховского, к счастью, только одна голова на этом плане.

– Кстати, представьте: он прислал какого-то идиота, который сжег наших последних биоргов! – рассмеялся Керменштекз. – Мой приятель оставил около троедины для охраны совей драгоценной персоны, а теперь лишился и этого! Но граждан Сириуса Войцеховский трогать не стал.

– Пусть наблюдает, – кивнул Лопухов. – Чем больше у него объектов для наблюдения, тем лучше. Он любит плести интрижки, раскладывать сложные пасьянсы – вот, пусть наслаждается. Я могу надеяться, что этот гражданин останется в его поле зерния еще хотя бы на сутки?

– Конечно! Я строго настрого приказал господину Ийермуску оставаться на планете в качестве наблюдателя! – опять рассмеялся Керменштекз. – Но ваш Войцеховский чертовски забавный типчик.

– Кстати, вы меня позвали, чтобы вместе над ним похихикать? – осмелился напомнить о своей занятости Лопухов. – Знаете, я ведь лицо официальное, и по вечерам тружусь, и по ночам порой.

Сириусянин вытянул откуда-то из-под кресло гибкую трубочку и поднес ко рту. Раздалось приглушенное бульканье. Лопухов терпеливо ждал.

– Мне передали, что обещанный товар вы поставили вовремя.

– Рад, что все в порядке, – чуть поклонился хоз. – Значит, сделка близится к концу?

– Да. Мы удовлетворены сотрудничеством.

– В чем же дело?

– Пора бы закрыть наш трансплановый колодец. Роль свою он сыграл, и, насколько я понимаю, вы сами в этом заинтересованы… Но там кто-то есть.

– Кто-то? – Лопухов нахмурился. – Я действительно прошу вас закрыть колодец, настоятельно прошу закрыть. Нельзя усложнять игру до бесконечности. Насколько я помню, вы и должны были закрыть его утром, после… Окончания Вторжения.

– Вторжение сорвалось из-за глупой твари, застрявшей посреди колодца, – напомнил Керменштекз. – Но мы не расстроены, нет. Если вас это устроило – все в порядке. Однако вы должны быть в курсе, что при функционирующем организме внутри колодца закрыть его невозможно. Убить русалку нам было нечем, я как раз собирался утром связаться с вами, попросить кого-нибудь прислать, но она выбралась сама. Удивительно живучая сволочь! Однако и после этого в колодце кто-то есть. Кто, Лопухов?

Хоз протянул было руку, чтобы извлечь из воздуха рюмочку коньяка, но вовремя опомнился. Никаких магических воздействий!

– Господин Керменштекз, а почему вы думаете, что я знаю, кто там?

– Хозы Войцеховского скверно охраняли колодец на нулевом плане, вот что я думаю, – покачал головой сириусянин. – Скверно. Итак, кто-то туда проник и карабкается с того плана сюда. Оборудование у него самое примитивное, но думаю, путь одолеть возможно. По крайней мере осталось не так много, около километра. Есть ведь такая мера длины, да?

– Да, – кивнул Лопухов. – И когда вы прогнозируете выход на поверхность?

– Да вот сейчас, скоро. Если уничтожите тварь, то закрою колодец немедленно, или же придется немного подождать.

– Тварь?

– Ах, да… Это неживой организм. Но позиционировать его я пока не могу. Биорг или кто-то из ваших темных.

Лопухов погрузился в размышления. Темное Ведомство, или Ведомство Тьмы – как ни называй, а сотрудничать они ни с кем не хотят. Правда, разрешили своим Младшим коллаборационизм, чтобы проникнуть в город, но Старшие отказываются даже разговаривать. А зеркало Грохашша крайне нужно доставить на нулевой план. Неужели теперь Старшие решили как-то противодействовать, включиться в игру?

– Возможно, это чья-то самодеятельность, – покашлял Лопухов. – У меня есть на примете несколько кандидатур, но потребуется время… Уничтожить организм не представляется возможным, за выходом из колодца приглядывают адмиралтейские. Это спровоцирует столкновение, понимаете? А у нас тут, на первом плане, почти нет сил.

– Да, плохи ваши дела, – с наслаждением протянул Керменштекз, оторвавшись от своей трубочки. – Что ж, значит, пусть вылезает. Может, его Войцеховский уничтожит… Мне какое дело? Я закрою колодец, и все. Только я вот подумал: а если туда прямо сейчас еще кто-нибудь вползет?

– Маловероятно, – отверг это предположение Лопухов. – Адмиралтейские наложили заклятье невидимости, да еще отталкивающее, так что случайно никто не свалится. Даже муравей там не окажется.

– Муравья я могу вычистить с орбиты… А вот темных, например – нет. Ладно… – сириусянин опять забулькал. – Что вы думаете, Лопухов, выкинут вас с первого плана? Тогда обречена и нулевка. Насколько я знаю, там все еще сидит Юрий, а ведь рискует. Говорят, когда хоза отрубают, ему плохо приходится, а?

Лопухов вспомнил полубезумного Феликса, «отрубленного». Ближайшее его отражение жило через план, не оказывая на это тело никакого влияния. Феликс жил как простой, на подачки со стороны более счастливых коллег, и ему действительно приходилось плохо. Видимо, душе не нравилось такое положение вещей… И сириусянин прав, если падет Москва-1, то все оставшиеся ниже будут отрублены. Точнее, сперва они будут отрублены, а потом уж падет Москва-1.

– Еще повоюем, – процедил он сквозь зубы. – Триста лет боремся.

– Как же так вышло, что Петр набрал такую власть? – живо поинтересовался сириусянин.

Москвича стал раздражать этот разговор. Сидит, тянет какую-то мерзость, издевается… Мерзкий семипалечник.

– Петр – удачливая проститутка! Его выкинули, а он стал брать любые контракты. Европа, Кавказ, Балканы – везде. Ему сказочно везло, он уцелел, вот и все. И весь Петр Великий, будь он неладен!