У нее снова потекли слезы, но госпожа мне ничего не ответила.

— Госпожа, милая Антонина, ты тоскуешь по Феодосию? — тихо спросил я.

Она воскликнула:

— Нет, преданный Евгений, нет! Клянусь Герой и Афродитой, нет! Я думаю не о Феодосии, а о моем муже Велизарии. Должна тебе признаться, как я делала давно, когда работала в клубе, потому что молчание убивает меня. Дорогой Евгений, я отдала бы все богатства, чтобы никогда не видеть мерзкого Феодосия. Моей настоящей любовью всегда был Велизарий, и как дура, я испортила ему жизнь. И теперь с этим ничего нельзя поделать!

Я заплакал вместе с ней.

— Вы должны быстрее помириться! — воскликнул я.

Госпожа ответила, что гордость Велизария и ее самолюбие никогда не позволят им помириться. Теодора не простила Велизария, а император ненавидел его больше всех на свете.

Я немного подумал, а потом сказал:

— Мне кажется, я нашел решение, как все исправить.

— Евгений, это невозможно.

Но меня было не остановить.

— Госпожа, мне кажется, если я отправлюсь к Велизарию и расскажу ему то, о чем он не знает, что Фотий после пытки признался, что оговорил вас, если я ему поклянусь, что вы с Феодосием никогда не были любовниками и если я добавлю, что вы поклялись Иоанну Каппадохийцу, и разве это не так, по приказу императрицы, и что вы просили Бога, чтобы он простил вас за это и за богохульство… Разве вы это не сделаете, дорогая госпожа, чтобы успокоить Велизария? Может, стоит ему сказать, что он вас обидел гораздо сильнее, чем вы обидели его…

— Мудрый Евгений, отправляйся к нему поскорее. Да, я стану просить прощения у Бога, потому что не желаю, чтобы такой пустяк помешал моей спокойной жизни. Расскажи Велизарию все, что ты мне только что сказал, и добавь, что я никого кроме него никогда не любила и я не успокоюсь, пока его не восстановят в правах, и он не будет свободен и уважаем, и мы тогда будем с ним неразлучны.

— Ты станешь просить о нем императрицу?

— Да. Я напомню ей об услугах, которые я ей оказала в связи со свержением Иоанна Каппадохийца, и о нашей старой дружбе и о дружбе между ее отцом, дрессировщиком медведей, и моим отцом, погонщиком колесниц…

Но я заметил:

— Госпожа, у меня есть еще одно предложение. Мне кажется, что я один смогу окончательно погубить Иоанна Каппадохийца. Если это будет сделано, и ты возьмешь успех этого дела на себя, тогда императрица, наверно, сделает для тебя все, что ты пожелаешь.

— Как ты сможешь это сделать? — поинтересовалась госпожа.

Я ей ответил:

— Сегодня в винной лавке я разговорился с бедным молодым человеком из Цизикуса, страдающим от чахотки. Ему осталось жить на свете слишком мало. Он и все его семейство, старики и жена с тремя детьми, лишились дома по приказу епископа Цизикуса. Молодой человек пешком добрался до Константинополя и обратился за помощью во дворец. Его оттуда выгнали, потому что епископ пользуется огромной поддержкой при дворе. Я посочувствовал бедняге и дал ему серебряную монетку, договорившись встретиться с ним завтра днем у статуи Слона Северов. Я ему не сообщил своего имени и у кого я служу, и меня никто не знает в этой винной лавке.

— Дальше…

— Госпожа, дайте мне пятьсот золотых монет, и с их помощью мы расправимся с Иоанном Каппадохией.

— Не понимаю.

— Дай мне деньги и верь, что я тебя не подведу.

— Если тебе все удастся сделать, Евгений, я дам тебе пятьдесят тысяч монет и дарую тебе свободу.

— Мне не нужны такие деньги. Мне и так хорошо живется. Что такое «свобода», если ты ко мне хорошо относишься? Нет, милая госпожа, самой большой наградой для меня станет тот миг, когда ты, господин Велизарий и императрица избавитесь, наконец, от Каппадохийца и смерть твоего отца и моего любимого хозяина Дамокла будет отомщена. И еще я буду рад, что с моей помощью императрица примирится с Велизарием.

Вечером я отправился в скромное жилище Велизария. Он был очень слаб после очередного приступа малярии, но при виде меня поднялся с постели и радостно приветствовал. Он улыбался, но я понимал, как он был взволнован.

— Ты не боишься меня навещать, дружище Евгений?

— Нет, Великолепный Велизарий. Я вам принес такие новости, что мне было бы не страшно пройти через пожар или лагерь болгарских гуннов.

Велизарий начал волноваться.

— Не упоминай о потерянных мною титулах. Что ты мне хочешь сказать?

Я начал ему рассказывать так, как мы договорились с моей госпожой. Он внимательно меня выслушал и воскликнул: «Боже!», когда я ему сказал, что жена просила прощения у Бога за ложную клятву. Потом я ему предъявил государственные бумаги, где было записано признание Фотия. Я подкупил клерка из архива, чтобы он одолжил мне эти бумаги на день. Велизарий быстро пробежал их, а потом стал очень внимательно читать, вникая во все детали. Потом он начал бить себя в грудь и воскликнул:

— Мне недаром пришлось страдать, потому что от ревности и ярости я поверил наговору. К сожалению, Евгений, теперь уже слишком поздно. Твоя госпожа никогда меня не простит за мой поступок в Дapace, если даже я приползу к ней на коленях.

Я начал его уговаривать не сдаваться — все еще может быть в порядке. Потом я ему передал слова госпожи, но Велизарий никак не мог поверить, что она просила ему их передать.

— Если госпожа Антонина прислушается к моим словам, — заметил Велизарий. — Передай ей, что я полностью признаю свою вину и еще скажи, что я ее слишком люблю и поэтому был в таком страшном состоянии.

Ночью у госпожи и Велизария было тайное свидание у него дома. Об этом никто, кроме меня, не знал. Они оба обнимали и целовали меня и говорили, что они мои большие должники.

На следующий день я встретился с молодым человеком из Цизикуса. Мы с ним уединились, и я сказал ему.

— В этом мешочке находятся пятьсот золотых монет, и ваша семья сможет прилично прожить всю жизнь на эти деньги. Но чтобы их заработать, вам придется сделать весьма сложную вещь.

— Благодетель, что я буду должен сделать?

— Ты должен убить епископа Цизикуса. Он является врагом моего хозяина, которому принадлежит это золото.

— Вы меня пугаете! — воскликнул бедняга.

— Вам осталось жить всего несколько месяцев, а подобным поступком ты сможешь сразу отомстить ему и обеспечить свое семейство!

— Кто твой хозяин? — спросил молодой человек.

— Не стану скрывать его имя от тебя. Его зовут Иоанн Каппадохия, и он является священником в соборе Цизикуса.

Я постарался его убедить, что сказал ему правду насчет золота, дал ему заранее десять золотых при условии, что он выполнит мое поручение, и ушел.

Вскоре из Цизикуса пришли новости: молодой человек выполнил обещание. Он ожидал епископа у входа в собор после службы, и когда епископ вышел, вонзил в него длинный кинжал. Его арестовали и обещали вздернуть на дыбу, если он не признается в мотивах подобного святотатства. Как я и думал, он не стал рассказывать о своих бедах, а заявил служащим, что его подкупили, дав десять золотых от имени Иоанна Каппадохийца. Всем было прекрасно известно о ненависти Иоанна к епископу. Молодого человека арестовали, стали судить и вынесли приговор, что он был виновен в соучастии в преступлении. Госпожа обратилась к Теодоре, и смертный приговор был смягчен. Позже я послал ему остальное золото, но мне не известно, сколько он еще прожил после этого.

Юстиниан не позволил казнить Иоанна Каппадохийца, ибо его вина не была полностью доказана.

Но Иоанна разжаловали, подвергли порке и заставили признаться в прежних грехах. Их было очень много, и они были настолько отвратительными, что он много раз заслуживал виселицы. Все его состояние отошло к Короне, и его поместили голым на торговое судно, направлявшееся в Египет. Кто-то из жалости накинул на него грубое покрывало. Когда судно приставало в каком-либо порту, он должен был сходить на берег и молить о куске хлеба. Таким образом он полностью получил за прежние заслуги — госпожа Антонина и Теодора в свое время поклялись наказать его не смертью, а нищетой. А душа моего хозяина Дамокла может покоиться в мире на берегах Стикса.