Велизарий не забывал ее ни на миг, а может, сразу вспомнил, потому что он ей ответил:

— А перед вами все тот же Велизарий.

Он сжал ей руки, и третий подарок был с радостью принят…

Потом Велизарий сказал:

— Передайте своей госпоже, что мне кажется, что никогда в жизни Ее Императорское Величество не вручало никому подобных великолепных подарков. Я принимаю их с любовью и восхищением и не перестаю удивляться, как она могла исполнить мои желания и мечты. Милая Антонина, передайте ей, что меня восхищает ее третий подарок, который, конечно, является самым великолепным, но я не спешу им насладиться до тех пор, пока не закончу с войной, потому что не могу нарушить клятву.

— Что это за клятва, дорогой Велизарий? — спросила его Антонина.

— Мои офицеры и солдаты поклялись на Священном Писании, и я к ним присоединился, в том, что не станут брить бороду, пить вино, жениться или брать себе наложницу до тех пор, пока они ведут войну против персов.

— Разве вы не можете обратиться к патриарху, чтобы он освободил вас от этой клятвы? — спросила его Антонина.

— Могу, но не стану, потому что другие будут по-прежнему связаны этой клятвой. Любимая Антонина, пятнадцать лет я носил в сердце твой образ, и тебе придется быть терпеливой и ждать! Я знаю, что по возвращении меня ждет великолепная награда, конечно, это ускорит мое возвращение с победой, как повелел мне император.

Госпожа Антонина не могла заставить Велизария пожертвовать своей честью, но она не собиралась скрывать разочарования:

— Велизарий, ты не придумываешь причины, чтобы тянуть время?

Это был риторический вопрос, потому что его лицо сияло восхищением и любовью.

Велизарий и госпожа Антонина вернулись в зал и снова перешли на официальный тон. Велизарий позвал Нарсеса и пригласил его, мою госпожу и офицеров их эскорта на пир вечером. Госпоже уже не удалось больше приватно побеседовать с Велизарием, и они старались ни взглядом, ни словом не выдать свою огромную любовь. Пир был весьма официальным и скромным, потому что все помнили о клятве не пить вина, и кроме того, было сложно достать изысканные угощения. На следующее утро Нарсес и моя госпожа отправились домой с письмами и выражением глубокой благодарности императору и императрице. Нарсес разгадал секрет моей госпожи и шепнул ей об этом, как только они уселись в двуколку.

— Пусть ему повезет в любви к вам, а вам — в любви к нему!

Госпожа ответила Нарсесу тоже любезно:

— А вам, уважаемый гофмейстер, пусть повезет, когда на ваши плечи будет накинут пурпурный плащ генерала и вы станете так же процветать, как в те времена, когда ходили одетый в алые шелка придворного. Когда мы вернулись в Константинополь, госпожу уже ждало два письма от Велизария, доставленные с нарочным. Письма были написаны простым и элегантным стилем и дышали любовью. Госпожа нарушила правило молчания и сама начала отвечать любимому пламенными строками. Их любовь подогревалась поддержкой императрицы. За восемнадцать месяцев разлуки они обменялись не одним десятком любовных писем.

Война все еще продолжалась, и следующей фазой было нападение персов на римскую Армению. Это вторжение было энергично подавлено Ситтасом, бывшим соратником Велизария и мужем сестры Теодоры. Римлян стали уважать еще больше, и многие армяне, ранее сражавшиеся на стороне персов, перешли в императорскую армию.

Кобад также лишился доходов от золотых шахт в Фарангиуме, городе, расположенном в чудесном, но трудно доступном каньоне на границе между двумя Армениями. Это случилось, потому что было решено, что город и шахты остаются под протекторатом римлян. Кобад был очень упрям, как это бывает со стариками, и отказывался вывести войска из окрестностей Дараса. Юстиниан послал придворных для возобновления мирных переговоров. Каждая сторона пыталась переложить моральную ответственность за конфликт на плечи противоположной стороны. Кобад сказал римскому посланнику, что персы руководствовались совестью, когда захватили Каспийские ворота, потому что император Анастасий отказался заплатить за них даже номинальную цену. И поэтому он пытался защитить римскую и персидскую империю от нашествия варваров. Содержание гарнизона стоило больших денег, и Юстиниан должен заплатить половину расходов или, если пожелает, послать отряд римлян, чтобы половина находящегося там персидского гарнизона могла покинуть крепость.

Потом король и посол обсуждали нарушение старого договора в отношении приграничных фортификаций: римские фортификации в Дapace, как отметил Кобад, делали стратегически необходимым для персов сохранять сильные пограничные войска в Нисибисе. Это ложилось новым бременем на расходы его страны, что было очередной несправедливостью, которую ему приходилось терпеть. Кобад предлагал Юстиниану выбрать одно из трех предложений: помогать защищать Каспийские ворота, разрушить фортификации в Дapace или возобновить войну. Посол понял, что король желал получить денежную компенсацию, которую, по его словам, можно будет вложить в фонд общего дела защиты против варваров, и тогда конфликт может прекратиться.

Юстиниан никак не мог решить — предлагать деньги персам, или нет. Пока он думал, Кобада посетил король сарацинов, его союзник. Он привез с собой план, как нанести сильный удар по римлянам.

Король сарацинов был тощим, высоким и энергичным стариком. Его двор располагался в Хире в пустыне. Он в течение пятидесяти лет совершал набеги на римские территории между границами Месопотамии и Египта. Его отряды внезапно появлялись из пустоты, а в отряде было несколько сотен всадников. Они грабили, жгли, убивали и забирали людей в плен. Иногда они брали с собой тысячи пленных, а потом исчезали также внезапно, как появлялись. Против них направлялись карательные отряды, но — все безуспешно. Искусством войны в пустыне владели только люди, рожденные в пустыне. Однажды он окружил и взял в плен две крупные римские колонны, посланные против него, и у него пришлось выкупать офицеров.

Король сарацинов предложил Кобаду проводить военную кампанию не как обычно на территории между Тигром и Евфратом, где у римлян много укрепленных городов, куда они могли отступить в случае нападения, а на юге, где еще не бывала персидская армия. Он двинется вдоль течения Евфрата. Там, где русло реки поворачивает с запада на север, ему придется нанести удар через сирийскую пустыню. Здесь римляне считают себя в безопасности, потому что их окружают безводные пески и скалы, и они построили небольшое количество укреплений, которые охраняют слабые отряды.

Если начать серьезную атаку, Антиохия падет без сопротивления, потому что, и он в этом уверен, Антиохия — это самый легкомысленный город на всем Востоке и ее население интересуется только четырьмя вещами — вином, сексом, ипподромом и религиозными дискуссиями. Торговля не является их главным интересом. Они вынуждены ею заниматься, чтобы иметь достаточно денег для удовлетворения своих главных слабостей. Такой великолепный город не грех разграбить! Грабители уже будут далеко со своей добычей, помощь не успеет прибыть из римской Месопотамии!

Каваду понравилась эта идея, но он продолжал сомневаться. Если раньше персидская армия не могла воспользоваться этим подходом, что изменилось теперь? Как может армия, непривычная к голоду и жажде, выдержать в пустыне?

Король сарацинов отвечал, что Великий Король до сих пор никогда не обращался за советом к опытным сарацинам. Что касается дальнейшего, то персидская конница должна состоять только из легкой кавалерии — пехота и тяжелая кавалерия не смогут принять участие в данной операции. Начать экспедицию следует весной, когда в пустыне будет трава. Нужно только будет суметь ее отыскать. Кавалерия должна идти налегке. Сарацины будут их ждать у реки на римской территории с пищей и водой для последней и самой трудной стадии путешествия.

Кавада удалось уговорить короля сарацинов, хотя сарацины являются лживой нацией. Но у него, видимо, был шанс обеспечить себе помощь персов, а у короля сарацинов было слишком мало сил, чтобы предпринять подобный маневр одному. Но Кобаду следовало не забывать о возможном предательстве во время их возвращения обратно; тем не менее он стал настаивать, чтобы два сына и два внука короля сарацинов оставались у него в качестве заложников при королевском дворе в Сузе до тех пор, пока не закончится кампания. Сарацин на это согласился, и в марте следующего года, через год после сражения при Дарасе, все было готово к кампании.