—Да что же это такое, — раздался голос Левитиной, как только я положил трубку телефона, — когда будет продолжена игра?

Врачи прибыли довольно скоро и, измерив Руденко давление, немедленно увезли ее в больницу.

Взгляните на позицию, Геннадий Борисович, — снова обратилась ко мне Ирина, — после эф-четыре, же-эф, конь аш-пять у черных сильнейшая атака по черным полям...

Ира, как тебе не стыдно, может быть, Людмилы Владимировны нет больше, вообще больше нет. Ну при чем здесь черные поля? — пытался я вернуть ее к мрачной реальности.

А если не брать, — стояла на своем Ира, — грозит эф-три: как вы защищаетесь?..

После окончания школы Левитина, хотя и не без приключений, поступила на матмех Ленинградского университета. Поначалу запись в пятой графе явилась аргументом более сильным, чем знания Ирины Соломоновны, — ей поставили двойку по математике, и только аргументированная апелляция вынудила комиссию пересмотреть решение. Хотя Ира и окончила четыре университетских курса, почти всё свое время она отдавала тогда шахматам. С восемнадцатилетнего возраста Левитина непосредственно участвует в борьбе за первенство мира. Межзональные турниры, матчи и турниры претенденток, наконец матч на мировое первенство. Сборы, соревнования, снова сборы.

В 70—80-х годах она успешно боролась со всеми представительницами грузинской шахматной школы, и только самая верхняя ступенька не покорилась ей. Хотя однажды, в 1984-м, Левитина оказалась в обжигающей близости от шахматной короны: победив в претендент-ских матчах Гаприндашвили, Александрию и Семенову, она после первой половины вела в матче с чемпионкой мира Майей Чибурданидзе и... сорвалась, проиграв несколько партий. Трижды она становится чемпионкой мира в командном зачете (1972, 1974 и 1984) и трижды кряду (1978—80) повторяет свой первый успех, выигрывая первенство Советского Союза.

Василий Михайлович Бывшее, Семен Абрамович Фурман и Павел Ев-сеевич Кондратьев работали с Ириной на разных стадиях ее карьеры, и, хотя на соревнования с ней нередко ездили другие мастера, именно эти три замечательных питерских тренера сформировали Левитину как шахматистку. Ее шахматная культура была очень высока, память — великолепна, стиль — впечатляющ. Но главной составляющей таланта были замечательные игроцкие качества. Она относится к той категории людей, которые рождены с геном игры; такой человек может научиться любой игре в течение получаса, а на следующий день уже давать фору своим учителям.

Чтобы превзойти других в любой игре, помимо таланта необходим целый набор качеств, и главные из них — честолюбие, безграничная уверенность в себе и немалая толика эгоцентризма. К шахматам это относится в не меньшей степени, чем к другим играм, и все без исключения выдающиеся игроки, которых я видел, обладали этими качествами, даже если они бывали порой камуфлированы показной скромностью или хорошими манерами.

В игре неизвестен конечный результат, для нее свойствен элемент удачи, риска, случая, и по мере того как напряжение возрастает, игрок уже более не сознаёт, что он играет. Являясь дополнением, украшением жизни, игра переносит человека в другой мир, где существуют свои правила. Удар гонга, взмах руки рефери, зажегшееся табло, свисток судьи, мат на шахматной доске снимают все чары игры, и повседневный, реальный мир в тот же миг вступает в свои права.

Игры знакомы каждому человеку, но только у настоящих, прирожденных игроков участие в игре может оказаться привлекательнее реальной действительности, а то и определить направление всей жизни. Игра — это их стихия.

«Мне легко даются игры. Все. Любые. Даются не в том смысле, что я легко научаюсь в них играть, — это доступно каждому. Говоря «научаюсь играть», я имею в виду победоносную игру со стабильным превосходством, с верным выигрышем. Огромное большинство людей под игрой подразумевают только участие в ней и соблюдение правил. Первое — пассивно, второе — послушно. Так можно победить разве что случайно. Либо таких же неумех. Истинный игрок, впервые узнав игру, в первых же партиях как бы раскладывает ее по винтику, познаёт всю внутреннюю механику и, когда начинает играть по-настоящему, способен в любой ситуации, сложившейся в игре, выжать максимум». Эти слова Анатолия Карпова относятся в полной мере и к Ирине Левитиной.

В начале 70-х в ее жизнь вошла новая игра, которой она стала отдавать не меньше времени, чем шахматам. Это был бридж.

Когда-то в бридж играли все шахматисты. О нем часто писал Эмануил Ласкер и даже опубликовал две книги на эту тему. Одна, «Умные карточные игры», вышла в 1929 году, другая — двумя годами позже и так и называлась «Игра в бридж».

Охотно и часто играл в бридж Капабланка, утверждавший, что «спортивный бридж — это прекрасное развлечение, которое доставляет даже больше эмоций, чем шахматы». Бывая в Париже, он иной раз заглядывал в кафе «Режанс», но никогда не задерживался у шахматных столиков, предпочитая бридж, в который играли на втором этаже.

С удовольствием играл в бридж и Алехин. Во время турниров — по вечерам в баре или в холле гостиницы, зачастую с партнерами, с которыми был в натянутых отношениях, но никогда, разумеется, с Капабланкой.

Лев Любимов, хорошо знавший Алехина, свидетельствует, что «он и в бридже хотел (впрочем, тщетно) достигнуть самого высокого класса». За столом для бриджа в парижской квартире Алехина можно было увидеть немало шахматистов; иногда он играл в клубе или в кафе. Там попадались и сильные бриджисты, и «сапоги» — так называли очень слабых игроков, это словечко перекочевало потом в шахматный жаргон.

Большим любителем бриджа был и Керес. Турнир в Таллине 1936 года двадцатилетний Пауль выиграл шутя: девять очков из десяти. Он был тогда настолько увлечен бриджем, что в одной из партий попал в цейтнот, решив обязательно доиграть роббер, начатый прямо по ходу партии.

В заграничных турнирах Керес обычно играл в паре с Гидеоном Шталь-бергом. После войны компанию шведскому гроссмейстеру чаще всего составлял Мигель Найдорф. Пара эта распалась, когда однажды спор по поводу заключенного контракта достиг такого накала, что партнеры на годы прекратили вообще какой бы то ни было контакт, и даже предложение ничьей в шахматной партии передавалось ими через судью.

Часто играл и Доннер. «Шахматы и бридж» — не единственная его зарисовка, посвященная этой игре; тема бриджа возникает здесь и там в его статьях и заметках. В одном из репортажей с мемориала Капабланки (1972) Доннер жалуется на зевки и просмотры, после чего вдруг переходит к описанию случившегося у него бриджевого расклада, как это делается на страницах книг и журналов, посвященных этой игре: Юг, Север, Запад, Восток, и радуется редкой удаче — сыгранному Большому шлему.

Еще совсем недавно за игрой в бридж можно было увидеть Пахмана, Ларсена, Штейна, Ульмана, Карпова, Корчного, Парму, Горта, Любоеви-ча, Майлса и многих других гроссмейстеров. В последнее время популярность бриджа среди шахматистов резко пошла на убыль. Сначала он был вытеснен более простыми, скоротечными карточными играми, а теперь и их нечасто увидишь на турнирах.

С профессиональных шахмат снят налет богемы: соблюдение режима сегодня в этой игре не менее важно, чем в других видах спорта. Да и приход компьютера с обязательным пополнением базы данных, просмотром партий, играющихся едва ли не каждый день в различных точках земного шара, наконец, постоянный прогон в памяти и корректировка собственных, зачастую сложнейших анализов — всё это отнимает массу времени. Тут уж не до вечерних карт во время турнира.

Хотя в многовековой истории шахмат можно найти немало славных имен, чьи обладатели отдавали свой досуг бриджу (или его предшественнику висту), только один достиг высочайшего класса в обеих играх - Александр Дешапель (1780-1847).

Он слыл одним из лучших шахматистов в мире и даже с сильнейшими соглашался играть, только давая пешку и ход вперед. Французский мастер имел репутацию и замечательного игрока в вист, зарабатывая 30—40 тысяч франков в год — целое состояние по тем временам. Он первым применил в этой карточной игре маневр, названный его именем (удар Дешапеля).