Да, пример Чигорина, научившегося игре в шестнадцать лет, оставьте для шахматных историков. Кстати, читали ли вы недавно вышедшую книгу отца, сына и внука Пендзнеров «Шахматы в жизни Президента»? Оказывается, еще в бытность свою в Питере, в паузах между схватками в дзюдо, молодой Володя с удовольствием решал вслепую этюды братьев Платовых... Но что это? Что я вижу? — наш гид внезапно прервал свои объяснения. Лицо главного врача налилось кровью, он что-то закричал и ринулся в маленькую комнатку за сценой, в которой находился его постоянный ассистент Аркадий Пульпсон.

Всё еще возбужденный, профессор вернулся через минуту, чтобы дать объяснение столь внезапно произошедшей с ним перемены:

—Они по обыкновению всё перепутали, за ними нужен глаз да глаз. Вместо спокойных эндшпильньгх позиций они пустили кассету на развитие внимания до конца партии — только что будущим мамам была показана позиция из последней партии матча Стейниц — Чигорин. Можете себе представить, какой отрицательный заряд эмоций получили бы чемпионы еще до рождения, тем более что за этой позицией следует положение из партии Пузман — Газзаров из клубного чемпионата Европы?!

Следующей нашей остановкой оказался зал, на двери которого висела табличка с именем Скуратова.

Это наш зал Матери и Малюты, - с гордостью сказал профессор. Огромное помещение, где молодые мамы играли с младенцами, было залито светом, а в углу два бутуза с увлечением гоняли по доске одинокого короля. Здесь же бродил старый сиамский кот по кличке Чесе.

Да-да, потомок того самого, алехинского! — подтвердил он. - Кот на редкость учен, и, когда крохи располагают в окончаниях пешки на полях цвета собственного слона, он начинает жалобно мяукать.

В дальнем углу я увидел двухлетних девочек, сидящих на горшочках перед пустынной доской и по очереди нажимающих на кнопку шахматных часов.

—Вы знаете, что при предельном сокращении времени на обдумывание вопрос техники пережатия часов приобрел решающее значение. Одна из этих прелестных крошек, — здесь профессор снова понизил голос, — и есть та самая Регина Фишман, которую оставил таинственный незнакомец из Рейкьявика.

Пройдя еще немного по коридору, мы остановились перед тяжелой дверью, которую было легко и не заметить. Оглянувшись, профессор убедился, что в коридоре кроме нас никого нет, и нанес три длинных и два коротких удара по алюминиевому бруску, произнеся загадочные слова: «Паска Дери». С другой стороны зашуршало, низкий голос ответил: «Дери Паска», и дверь распахнулась. Человек в противогазе пропустил нас вовнутрь, и мы оказались в большой лаборатории, где на длинных оцинкованных стеллажах здесь и там стояли колбы и пробирки.

—Вы понимаете, конечно, что наш разговор сугубо конфиденциален, -взял меня под руку профессор. — Ведь то, чем мы занимаемся здесь, является абсолютным табу в научном мире, но мы твердо верим, что наши эксперименты в ближайшем будущем разрешат вообще все проблемы шахматного тренинга. Мы работаем, — профессор перешел на шепот, — над техникой клонирования шахматиста-супермена! Нам удалось получить младенца, который уже на второй день после появления на свет не только прекрасно ориентировался в тонкостях ладейного эндшпиля с пешками «f» и «h», но и показал опровержение атаки Маршалла и челябинского варианта. К сожалению, пилюля, вырабатывающая гормон, приносящий счастье, не сработала, и младенец, без сомнения будущий чемпион мира, все время плакал и постоянно находился в подавленном состоянии. Мы решили э-э-э... словом, вы сами понимаете... Нет-нет, анализы с показанными им вариантами мы, разумеется, сохранили, они находятся в мощном сейфе, им ведь нет цены. Да, жизнь не стоит на месте: новое время — новые песни. И все-таки грустно, что многие, прекрасно зарекомендовавшие себя формы шахматной жизни, уходят в историю. Неужели безвозвратно?

Мы снова вышли в коридор. Забытая, трогающая сердце мелодия полилась из динамика.

—Да, былое нельзя возвратить и печалиться не о чем, — вздохнул профессор, — у каждой эпохи свои подрастают леса, а все-таки жаль, что нельзя с Николаем Владимировичем поужинать, в Клуб заскочить хоть на четверть часа...

Раздались короткие сигналы из аппаратика, прикрепленного к нагрудному карману халата главного врача. Он попросил его извинить: профессора срочно вызывали в «Арбузную». На цыпочках покинув холл, я, после некоторых поисков, оказался у выхода Длинная очередь молодых людей стояла перед тяжелой литой дверью. Медленно падающий пушистый снег Москвы освежил мое лицо.

Глядя с облаков, Эйве повествует о событиях, связанных с Олимпиадой в Йоханнесбурге в 2004 году. Олимпиада была проведена в Южной Африке потому, что за год до этого всеобщие выборы там принесли победу чернокожему большинству страны. ФИДЕ тут же объявила о снятии бойкота с шахматной федерации. Ее примеру последовали и остальные спортивные организации, после чего в стране начался настоящий бум международных соревнований.

Состав команды Голландии всё еще определялся отборочной комиссией. Членами этой комиссии могли стать действующие игроки, при условии, что их возраст не превышал двадцати пяти лет. Но старейшие голландские шахматисты теперь редко играли на родине. Тимман эмигрировал в Америку, где стал «чемпионом Американской шахматной федерации». Эта федерация входила в ФИДЕ, но проводила свои собственные чемпионаты мира.

Сосонко стал горячим патриотом Страны восходящего солнца. Он женился на японке, которая родила ему несколько маленьких деток, и принял японское гражданство. Семидесятисемилетний Доннер уже более двадцати лет тому назад порвал с шахматами. Тем не менее около его дома в Амстердаме собираются дети со всей округи, громко крича: «Шахматы! Шахматы!», в ответ на что престарелый Доннер, кряхтя и спотыкаясь, выползает на улицу и в ярости размахивает своей палкой, являя собой довольно комичное зрелище.

Большинство членов национальной команды очень молоды. Яп Бряйненберг выиграл последний чемпионат страны. Пит ван Гиссен был вторым. Проблемы возникли только с последней доской. Ян Лангевтен занял в чемпионате третье место, но Ханс Пём довел мировой рекорд в сеансе одновременной игры до 775 досок (!), что очень привлекло внимание прессы, а это, в конце концов, самое главное. Длительные препирания между Лангевтеном и Пё-мом поставили комиссию в крайне затруднительное положение, выход из которого не мог найти даже ее председатель Кор ван Вийгерден. Самый юный голландский шахматист, многообещающий Ян Нагел, нашел наконец решение. Гроссмейстер Рей, давно уже не входящий в комиссию, был, тем не менее, по общим соображениям включен в команду. В какой-то газете Рей высказал мнение, что новый режим в Южной Африке в действительности далек от демократии. Он сказал это в связи с арестом и высылкой Виллема Фридрика Херманса[ 32 ] который наслаждался на старости лет в Южной Африке заслуженным отдыхом. Рей заявил, что обхождение с «нашим замечательным писателем» просто возмутительно, а сообщения о нелегальном владении оружием он рассматривает как клевету.

И Ян Нагел слышал, что из-за этого Рей собирается бойкотировать Олимпиаду. Он сам слышал это от Франса, а тот, в свою очередь, от Макса. Услышав это обнадеживающее сообщение, председатель тут же позвонил супруге Рея. Она подтвердила, что ее муж действительно стал много принципиальнее с тех пор, как игра в рулетку в Голландии находится под запретом. Потом она всё это отрицала, но тем не менее в прессу ушло сообщение, что Рей по принципиальным соображениям не сможет принять участие в Олимпиаде.

Голландская команда выступила в Йоханнесбурге, кстати говоря, превосходно. По числу выигранных матчей мы были вторыми, но вследствие тяжелых поражений во встречах с Венгрией, Аргентиной и Фарерскими островами по показателям на досках оказались только девятыми. Ни в одной голландской газете не было ни строчки о том, что Голландия заняла второе место! И в этом мы тоже занимаем уникальное место в мире, поскольку мы знаем, что такое — приличие и скромность.