Чекистом я стал в 1965 году совершенно случайно. Мне было уже около 30 лет. К этому времени меня, офицера запаса, старшего лейтенанта, политработника, «достал» Председатель КГБ Карелии генерал Константин Михайлович Обухов, бывший фронтовик, «смершевец» (кстати, воевал он вместе со старшиной роты, будущим генералом армии Филиппом Денисовичем Бобковым). Когда Обухов предложил мне оперативную работу, я сначала отказался.

Сказал, что мой отец (сибиряк, офицер-артиллерист, прошедший с первого до последнего дня войны с Жуковым от Москвы до Берлина (Во время Всеармейских учений в 1956 году под Могилевым на Днепре я имел честь со своим экипажем радиостанции РАФ-5 находиться при штабе Жукова. Отец с ним до Берлина дошел, а мы под его командованием в пух и прах расколошматили «войска НАТО» (их представлял Белорусский военный округ во главе с Тимошенко)… Более того, вскоре меня пригласили в особый отдел и предложили учиться в… разведшколе Жукова. Но маршал оказался в опале, и разведчиком я так и не стал.), дважды раненый, инвалид войны 2-ой группы) был репрессирован, получил восемь лет и реабилитирован лишь в 1953 году после смерти Сталина.

«Я все знаю, – сказал мне Обухов, когда я рассказал ему об отце. – Я даже знаю, что при обыске ты спрятал и сохранил его партийный билет, выданный ему перед боем в 1941 году… Ты можешь гордиться своим отцом!»

Он что-то говорил мне еще, а у меня перед глазами поплыла картина…

Март 1953 года. Сибирская Академия (ныне сельхозинститут имени С. М. Кирова в г. Омске) и я, студент 1-го курса гидрофака… Все ревут. И я тоже заливаюсь белугой, искренне скорбя и оплакивая безвременно ушедшего от нас «отца родного» Иосифа Виссарионовича.

Я рыдаю по нему, а мой родной отец, офицер-артиллерист, прошедший всю войну, отбывает в это время наказание в колонии.

Самое странное, что при всей огромной любви к отцу, несправедливо и жестоко наказанному при Сталине, я не испытываю не только ненависти к вождю, наоборот, хочу, чтобы он появился вновь и навел порядок в нашей поруганной, распроданной, разграбленной, униженной России, объединил бы весь бывший советский народ снова в одну семью и сделал бы, как прежде, нашу державу многонационально-интернациональной, могучей и процветающей!

С одним условием – чтобы при «новом Сталине» органы госбезопасности были законопослушны как КГБ СССР при Андропове.

Я отнюдь не ратую за лагеря, но кое-кого из «демократов»-казнокрадов держал бы подальше от власти и общества. Власть предержащую, остановившую отечественное производство, и пустившую по миру народ, я бы предложил судить открытым судом с подробной публикацией ими содеянного. Террористов, бандитов, мародеров, грабителей, убийц и насильников – судить по законам военного времени.

И покончить с бездельниками. У каждого должна быть работа, хотя бы средний прожиточный минимум на первое время и крыша над головой. Все должны учиться: безграмотные – грамоте, а грамотные – экономике, бизнесу и другим наукам. И поставить заслон средствам массовой информации, духовно растлевающим молодежь и детей, покончить с наркоманией и проституцией. И тогда воцарится мало-мальский порядок.

Это – необходимость. Только так можно выйти из преступного мира к свету, к солнцу, сохранить добрый генофонд, дать будущее детям и внукам.

…Вспоминается 1947 год. Отец еще в Германии (сотрудник особого отдела в провинции Саксония), демонтирует уцелевшее оборудование немецких заводов для отправки в СССР, чтобы хоть чуточку компенсировать уничтоженное и вывезенное немцами. Он шлет вызов матери и нам с братом на жительство в Германию. Мать, простая женщина, категорически отказывается: «Нечего мне там делать в этой проклятой Германии. А ты, если управился с делами, то езжай домой. Мужиков поубивали, пришли одни калеки. Одни бабы да ребятишки – работать некому».

И отец демобилизовался…

Странная эта жизнь, не правда ли? Странно, что отсидев четыре года, отец не обиделся на Сталина. По-прежнему, восхваляя Жукова, он в то же время считал своей любимой песней ту, в которой звучали слова: «Артиллеристы! Сталин дал приказ…» И пел ее часто, во всех застольях, неистово, иногда «со слезами на глазах», когда выпивал более обычного. Отец любил фронтовые песни. С войны привез песенник, куда, уходя на фронт, записал первую 22 июня 1941 года, а последнюю – в Германии у рейхстага – 9 мая 1945-го. Я храню этот песенник как реликвию, вместе с партбилетом отца и офицерскими погонами.

Он зла не держал на власть, но даже после реабилитации отказался от восстановления в партии, заявив: «Моя партия осталась лежать там, – под Москвой, под Ржевом, под Смоленском, под Ельней… под Варшавой, под Берлином». И еще отказался от пенсии инвалида Отечественной войны 2-ой группы. Взял в руки топор, сколотил бригаду из ветеранов войны и ездил по колхозам, строил скотные дворы и дома.

…А я тогда, в 47-м, когда арестовали отца, прибавив себе один год, был принят в комсомол.

Но, вернемся к разговору с Обуховым: «Ну вот. А вы еще о какой-то работе в КГБ. И еще, с дедушкой у меня того… Раскулачен…»

«И про дедушку твоего все знаю, – заметил Обухов. – Жил в Харьковской… ныне Сумской… в 1905 выселен в Сибирь, в Тобольскую губернию… В революцию в Омской области помогал красным против Колчака, – снаряды возил для Блюхера… А раскулачен как крестьянин-середняк, по ошибке… Помнишь, статью Сталина «Головокружение от успехов»? А потом, твой дед Павел одним из первых вступил в колхоз «Серп и молот» и работал в нем почти 30 лет до конца своей жизни…»

Я был ошарашен его осведомленностью.

Так мне был преподан урок партийно-чекистского ликбеза.

И я стал чекистом.

Кстати, позже генерал Обухов работал у меня на родине начальником Управления КГБ по Омской области и даже звал к себе. Но Карелия стала для меня уже второй родиной, и я отказался.

Работая в КГБ Карелии, я принимал участие в обезвреживании террористов Загирняка и Шелудько, захвативших авиапассажиров в заложники, в Петрозаводске и особенно в Хельсинки.

Потом меня направили в Армению. Там я все время был на оперативной работе, занимался розыском и борьбой с терроризмом, участвовал в поиске и разработке группы армянских националистов-террористов Затикяна, Степаняна, Багдасаряна, осуществивших 8 января 1977 года взрывы в Москве вблизи Красной площади и в метрополитене…

В Ереване пришлось также вытаскивать мешок аммонита из погреба, изымать взрывное устройство из жилого многоэтажного дома, защищать от терракта академика, дважды Героя Социалистического труда Виктора Амазасповича Амбарцумяна… Находил оружие, даже именное, попавшее в руки преступников – пистолеты маршала Советского Союза Конева и маршала бронетанковых войск Ротмистрова.

Из Армении меня перевели в Москву на штабную работу в Инспекторское управление.