Однако воображение Вагнера разыгралось слишком сильно — недаром впоследствии он стал известным писателем Котом Мурлыкой… В действительности все вышло наоборот…
Конференция академии в ответ на представление Сеченова избрала комиссию, дабы рассмотреть научные работы предложенного им кандидата. В комиссию вошли химик Н. Н. Зинин, анатом В. Л. Грубер, ветеринар И. М. Равич — все трое крупные ученые, друзья Сеченова, хорошо знавшие (во всяком случае, Грубер) также и Мечникова. Они дали о кандидате самый лестный отзыв.
Однако, прежде чем перейти к голосованию, ректор неожиданно предложил решить вопрос: нужен ли вообще академии преподаватель зоологии в ранге ординарного профессора, не лучше ли передать эту вакансию какой-либо другой кафедре? Его поддержали фармаколог И. В. Забелин и глазник Э. А. Юнге — оба давние недруги Сеченова.
Иван Михайлович сообразил, что за его спиной состоялся сговор. Забелин и Юнге вознамерились провести в ординарные экстраординарного профессора судебной медицины И. М. Сорокина.
Сеченов стал горячо возражать, и, так как предложение ректора противоречило уставу, конференция была вынуждена «пустить на шары» вопрос об избрании Мечникова.
При этом Сеченов, как сообщал он Мечникову, «руководствовался следующим соображением: уж если гг. профессора решили не пускать Вас в академию, то пусть они, по крайней мере, публично позорят себя, провалив вас на баллотировке».
Когда очередь дошла до профессора Юнге, он, по выражению Сеченова, стал «кобениться» и в конце концов заявил, что Мечников по своим заслугам достоин быть даже академиком, но так как Медико-хирургической академии ординарный профессор зоологии не нужен, то он кладет кандидату черный шар. Его шар был тринадцатым, а белых оказалось двенадцать…
Такого удара Мечникрв еще не получал…
И, как назло, недолго оставалось до окончания годичного срока командировки. Илья Ильич приходил в ужас, когда думал о том, что скоро опять должен появиться в Петербурге. К тому же Сеченов сообщал: «До меня доходили в последнее время слухи, что в университете работает против вас очень сильная партия, а вы знаете, что насолить человеку у нас вообще умеют».
И все-таки наш доктор зоологии был еще чертовски молод, и ему продолжало везти… Словно нарочно, словно специально для него в Новороссийском университете вышел в отставку ненавистный Маркузен. Стараниями Л. С. Ценковского место предложили Мечникову, и он немедленно дал согласие. О таком обороте дела он мог лишь мечтать, тем более что одесский климат больше подходил его больной жене, нежели петербургский.
Горько проученный, он опасался, что его провалят и в Одессе, но недавние коллеги отнеслись к нему лучше, чем молодой ученый в мнительности своей предполагал. Шестнадцатью голосами против трех он был избран ординарным профессором, и тут же совет удовлетворил его просьбу продлить заграничную командировку до конца летних каникул, то есть до сентября 1870 года…
9
В Италии здоровье Людмилы Васильевны улучшилось, и Мечников смог приступить к научным занятиям.
О развитии иглокожих имелись лишь отрывочные данные. Правда, А. О. Ковалевский уже пытался распространить на них теорию зародышевых листков, но полученные им результаты пока не были убедительными.
Изучая развитие голотурий, эфиур, морских звезд и морских ежей, Мечников показал, что «если при развитии иглокожих нельзя говорить о зародышевых листках как таковых, то, во всяком случае, можно с самых ранних стадий эмбрионального развития различить две обособленные закладки органов».
Мечникову удалось также выяснить судьбу образований, возникающих в зародыше рядом с кишечником. Оказалось, что при развитии этих образований они выстилают вторичную полость тела («целомическую» полость) и дают начало органам, связанным со средним зародышевым листком (мезодермой).
Эти открытия составили эпоху в сравнительной эмбриологии. Они позволили пересмотреть вопрос о месте иглокожих в системе животного царства, что Мечников и сделал, решительно отграничив их от червей, с которыми прежде сближали иглокожих.
Правда, один установленный им самим факт чуть было не спутал ему карты.
Мечников особенно тщательно изучал торнарию — странное существо, открытое в конце 40-х годов крупнейшим немецким зоологом Иоганном Мюллером и принятое им за личинку какого-то иглокожего.
Проследив за развитием торнарии, Мечников обнаружил, что она превращается вовсе не в иглокожее, а совсем в другой организм, называвшийся баланоглоссом.
Это открытие, само по себе очень эффектное, заставило Илью Ильича изрядно поломать голову. Потому что торнария все-таки походила на личинку иглокожего, а баланоглосса относили к типу червей. Отграничив иглокожих от червей, Мечников должен был теперь вновь их сблизить.
Из затруднительного положения он нашел выход, делающий честь и его остроумию, и его поразительной интуиции. Он выделил баланоглосса в особую группу и назвал «червем, построенным по типу иглокожих». Лишь много позднее было установлено, что баланоглосс относится к классу кишечнодышащих, а класс этот — к подтипу полухордовых, то есть занимает значительно более высокую ступеньку в эволюционной лестнице, нежели черви. К полухордовым и оказались близки иглокожие…
На жаркие летние месяцы Илья Ильич перевез жену в рекомендованный Боткиным Рейхенгаль — курорт в Верхней Баварии. Лишенный возможности изучать морских животных, Мечников решил продолжить исследования скорпиона. Ему удалось установить у паукообразного три зародышевых листка и тем самым окончательно распространить теорию листков на членистоногих.
Осенью Мечниковы вернулись в Италию и поселились в Сан-Ремо — небольшом городке на берегу Генуэзского залива. Потом перебрались в Виллафранку — тоже маленький городок в провинции Верона.
Теперь, когда развитие членистоногих, иглокожих, оболочников, многих червей Мечниковым в общих чертах было изучено, он стал сопоставлять этих животных с кишечнополостными — наиболее примитивными из беспозвоночных.
Кишечнополостные — к ним относятся разные медузы, сифонофоры, гидроидные полипы, гребневики — названы так потому, что имеют только одну полость — пищеварительную. У более организованных животных появляется еще и другая — полость тела, иначе ее называют «цело-мической» полостью, или «целумом». Каким образом целом отделяется, «отшнуровывается» от первичной, то есть пищеварительной, полости? Этот процесс Мечников уже изучал на многих животных и теперь мог убедиться, что нечто подобное происходит и у кишечнополостных. Разница состояла лишь в том, что у кишечнополостных «отшнуровывание» идет не до конца — поэтому-то у них и не образуется вторичной полости. Но раз так, то можно перебросить мост между кишечнополостными и более организованными полостными животными!
Успешная работа, улучшение здоровья жены — она тоже увлеклась его исследованиями и помогала готовить рисунки, — избрание в Одессе, премия имени Бэра, вновь присужденная ему и Ковалевскому, — все это подняло настроение неисправимого пессимиста.
Летом 1870 года он вернулся с Людмилой в Россию и поселился в Панасовке. Лето выдалось на редкость жаркое и сухое, и Людмила тяжело страдала от зноя. Ее лихорадило, по ночам возобновилось кровохарканье. Чтобы хоть немного облегчить участь больной, в ее комнате развешивали влажные простыни.
Людмиле рекомендовали кумыс, и для его приготовления был нанят татарин. Но кумыс помогал плохо. Стало ясно, что зимовать в России Людмила не сможет.
Илье Ильичу пришлось отвезти ее с сестрой в Монтре — живописный курорт на берегу Женевского озера, а самому ехать в Одессу, так как начинался учебный год.
