Одним словом, 30–40 тысяч лет тому назад произошла самая настоящая промышленная революция. На смену грубым мустьерским орудиям, которыми неандертальский человек пользовался на протяжении более 100 тысяч лет, будто бы в одночасье пришла отточенная до немыслимого совершенства каменная технология Ориньяка. Правда, здесь следует сделать оговорку. В последнее время появляется все больше находок, убедительно свидетельствующих о том, что неандерталец отнюдь не был тупицей и неумехой, а создавал вполне «кроманьонские» орудия, отличающиеся безукоризненной отделкой (об этом достаточно сказано в предыдущей главе). Весьма вероятно, что ориньякский технологический взрыв — своего рода иллюзия, спровоцированная фрагментарностью палеолитических находок. Эволюционно мыслящие ученые не любят катастроф, необъяснимых провалов и вообще всяческих перерывов постепенности, поэтому многие специалисты предпочитают сегодня говорить не об исключительности Ориньяка, а о градуальном накоплении технологических и культурных навыков. Скачкообразность у них не в чести. Кто прав в этом споре, покажут дальнейшие исследования.
Как бы там ни было, но эпоха европейских кроманьонцев отличается не только совершенной обработкой камня, но и поразительным расцветом пещерной живописи. Если художественное творчество неандертальского человека продолжает оставаться под большим сомнением (несмотря на отдельные находки, в которых при большой фантазии можно усмотреть зачатки символического мышления), то с приходом в Европу людей современного типа стены пещер покрываются фресками изумительной красоты. Когда в самом конце XIX столетия наскальная живопись открылась взорам потрясенных исследователей, многие поначалу отказывались поверить, что эти шедевры, вполне сопоставимые с творениями мастеров античности и художников Возрождения, созданы людьми каменного века, жившими на краю ледника, не ведавшими ни земледелия, ни скотоводства и промышлявшими охотой на крупного зверя. Если дикарь рисует не хуже Делакруа или Ренуара, то где же пресловутый прогресс?
В XIX веке ученые еще слишком мало знали о художественном творчестве так называемых примитивных народов, поэтому просвещенному европейцу было простительно свысока поглядывать на рисунки папуасов или австралийских аборигенов. Но уже постимпрессионисты открыли для себя африканскую скульптуру и были без ума от великолепных шедевров безымянных мастеров. Сегодня о первобытной живописи и скульптуре написаны толстые книги. Никто не сомневается, что это подлинное искусство.
Первобытное искусство схоже с детским творчеством. Маленькие дети тоже великолепно рисуют и сочиняют замечательные стихи, а с годами утрачивают первоначальную свежесть восприятия и своеобразную наивность видения мира. Так и первобытный охотник, однажды открыв для себя ошеломляющую пестроту мира, не уставал глядеть на него широко распахнутыми глазами. Тогда все еще только начиналось. Под резцом безымянных мастеров легко рождались подлинные шедевры. Об этом замечательно сказано у Маркеса: «Мир был еще таким новым, что многие вещи не имели названия и на них приходилось показывать пальцем».
Первобытная планета была превращена доисторическими художниками в огромную картинную галерею: знаменитые пещеры Франции и Испании, разрисованные скалы Карелии и Скандинавии, цветные изображения на Памире, десятки тысяч рисунков в горах Закавказья и на крутых береговых скалах Лены, Енисея и Ангары. В мертвой Сахаре жизнь когда-то била ключом — на безжизненных отрогах Ахаггара и плато Тассили обнаружены великолепные фрески. Тысячи пещерных картинок в Эфиопии. Но европейские пещеры все равно вне конкуренции. Без преувеличения можно сказать, что около 40 тысяч лет назад ледниковую Европу заселили гениальные живописцы и скульпторы. Рисунки, найденные на сводах пещер Ла-Мадлен, Ласко, Альтамира, Тюк-д'Одубер, Фон-де-Гом, Комбарель, сегодня приобрели всемирную известность. Ориньяк расцвел внезапно, как-то вдруг, сразу же обнаружив зрелое мастерство.
Уже в первых рисунках кроманьонского человека мы находим взыскательный вкус, уверенную линию, безупречную пропорциональность или намеренную гиперболизацию пропорций, недвусмысленно свидетельствующую о солидной культурной традиции. Краска поначалу используется крайне скупо — в основном для обрисовки контура. Преобладает гравировка по кости или мягким известковым стенам карстовых пещер. Вот тяжело ступающий грозный мамонт из Фон-де-Гом, вот трогательная маленькая лань из Альтамиры, а вот — бесчисленные резные изображения на бивне мамонта, рогах и костях животных. Рисуют легко, умело и точно, иногда отсекая лишнее, чтобы подчеркнуть динамику несущихся вскачь фигур. Искушенный художник прекрасно знал, что обилие подробностей «утяжелит» изображение. При этом нужные детали всегда на месте — свою четвероногую натуру древние мастера видели часто. По рисункам лошадей и оленей можно изучать зоологию верхнего палеолита, а изображение мамонта из Фон-де-Гом помогло ученым реконструировать особенности строения хобота вымершего исполина (когда в вечной мерзлоте стали находить сохранившиеся туши мамонтов, оказалось, что доисторический художник был точен даже в мелочах). На заре Ориньяка появляется круглая скульптура — мастерски выполненные статуэтки обнаженных женщин с пышными формами, так называемые палеолитические Венеры. Материалом для их изготовления был не только податливый известняк, но и кость, бивень и даже обожженная глина, а фигурка женщины из убежища Масс д'Азиль сделана из зуба лошади.
Ориньяк продолжался несколько тысяч лет, и на протяжении десятков веков художники бережно сохраняют традицию далеких предков. (Вообразить подобное нелегко, ибо от первых пирамид до атомного котла прошло гораздо меньше времени.) Потом наступает так называемая эпоха Солютре, и это еще несколько тысяч лет. Высокое искусство Ориньяка вдруг проваливается в небытие, но зато пышным цветом распускается совершенная техника обработки кремня. Великие открытия следуют одно за другим. Тщательность отделки наконечников копий и дротиков (лук и стрелы еще не изобретены) поражает: столь безупречные наконечники появятся только в неолите, через 10–15 тысяч лет. А вот наскальная живопись переживает спад. Тысячелетия мелькают, как стекла в калейдоскопе, и на смену пронизанному техницизмом Солютре приходит великолепный Мадлен. Идеальные наконечники со спокойной душой отправляют в архив (через несколько тысяч лет их придумают снова) и возвращаются к более дешевым и практичным изделиям Ориньяка. Технические открытия Солютре благополучно забыты, но в изобразительном искусстве вновь начинается самый настоящий Ренессанс. Эпоха Мадлен — это время расцвета палеолитического искусства. Первобытные художники употребляют несколько красок, замечательно передают движение, хорошо знакомы с перспективой. Мадлен — это вершина, апофеоз, небывалое совершенство; как раз в эти века создается блистательная живопись Альтамиры и Ласко, в которую отказывались верить скептики XIX века. Именно к этой эпохе относятся знаменитые быки, темные, мрачные и неторопливые, будто парящие над стадом бешено мчащихся диких лошадок. Обитатели Альтамиры и Ласко жили на самом краю ледника 15–17 тысяч лет назад. Это был неслыханный расцвет так называемой «звериной живописи», хотя рисуют все что угодно — найдены изображения растений, рыб, ящериц и даже божьей коровки. Помимо цветной живописи, обнаружено большое количество статуэток, гравированных рисунков, филигранных поделок из кости и рога. Например, в пещере Нижнее Ложери (Франция) нашли костяной кинжал, рукоятка которого заканчивается необыкновенно пластично вырезанной фигуркой бегущего оленя. И все-таки крупный зверь решительно преобладает, людей почти не рисуют. Отдельные исключения вроде загадочного химерического существа из пещеры «Трех братьев» погоды явно не делают.
Но вот эпоха Мадлен заканчивается, и полнокровный реализм верхнего палеолита постепенно сходит на нет. Изображения животных становятся все более условными, обобщенными, лишаются индивидуальных различий, а экспрессия, наоборот, нарастает, подчас делаясь преувеличенной. Это современная живопись в полном смысле слова: на первом месте предельный лаконизм, сиюминутное настроение, динамика и движение. Все лишнее безжалостно отбрасывается. И появляются люди, много людей. Такими рисунками покрыты скалы Юго-Восточной Испании — стремительно летящие олени и преследующие их охотники с натянутыми луками и в сопровождении собак. Это уже мезолит, чуть больше 10 тысяч лет назад, начало межледниковья, в котором живем и мы с вами. Ледник отступил на север, стало теплее, а люди уже изобрели лук со стрелами и приручили собаку. Фигуры лучников подчеркнуто схематичны, но зато полны экспрессии, особенно в той части изображения, которая передает позы и жесты, связанные с натягиванием тетивы, прицеливанием и пуском стрелы. Вершиной условности являются памятники так называемой азилъской культуры, относящейся уже ко времени раннего неолита. В пещере Азиль ученые нашли около сотни расколотых галек, покрытых цветными точками, узорами и крестами. После реставрации картинку попытались расшифровать. Специалисты пришли к выводу, что эти значки в предельно схематизированной форме изображают животных и орудия охоты.
