— Я ему залог оставил...

   — Ой-ой-ой, какие мы честные! Крути баранку, козел, или я за себя не ручаюсь!

   Василий молча открыл дверцу, вылез из машины и через секунду растворился в тоннельной мгле.

   —  Эй, ты куда, придурок? — удивленно окликнул его Кирюха.

За Гладия ответили быстро удаляющиеся по воде шаги.

   — Его надо остановить... — растерянно проговорил Турецкий, понимая, что окончательно перестает владеть ситуацией и что Василий Гладий прав, прав, прав! — Василий, я тебе приказываю! Стоять! — не очень уверенно крикнул он.

   — Братцы, он же сдаться хочет... — догадался Сотников. — Разве вы до сих пор не поняли? Он же струсил...

   — Ребята, нам бежать надо, — робко подал голос Козлов. — Еще немного, и косоглазые до нас доберутся...

   — Оружие в воду... — Турецкий забросил свой автомат далеко в темноту и, дождавшись, когда остальные сделают то же самое, скомандовал: — Барковский, за руль...

   Они еще не могли осознать всю комическую трагичность того, что случилось за последние минуты. У них была одна цель — убежать. Цель постыдная, но единственная спасительная. И они следовали ей, действуя скорей инстинктивно, нежели обдуманно. Как быстро с него слетело понятие о законности и незаконности. Он был зайцем, а японцы охотниками — зайцу закон не писан...

  Они долго ехали по длинному тоннелю в надежде, что, как только он кончится, кончатся и все передряги, можно будет где-нибудь отсидеться, все обдумать, спокойно проанализировать свои ошибки и решить, как поступать дальше.

   Но едва впереди появился круглый просвет — надежда рухнула.

   Выезд перекрывал исполинский силуэт полицейского броневика.

   На этот раз никакой драки не было. Японские полицейские, увидев, какой комплекции ребята вылезают из васильковой «тоёты», не стали попусту тратить силы. Они просто натянули на лица противогазы и запустили в тоннель гранату со слезоточивым газом. Словом, ребят взяли почти голыми руками. Горе разведчики обливались горючими слезами, но пощады не просили. Японцы несколько раз довольно ощутимо лупанули пойманных по ребрам своими резиновыми дубинками, защелкнули наручники и посадили в зарешеченный автобус.

   Уже через полчаса слезы у ребят катиться перестали, но теперь они все сидели в каталажке, которая по комфорту мало отличалась от тех мотелей, в которых им пришлось ночевать.

   Допрашивать их пока не стали, вызвали переводчика, и это была хоть какая-то передышка.

   Александр метался по камере, словно пол был раскален докрасна и стоять на месте было невозможно.

Козлов забился в уголок и постарался стать невидимым.

   Веня же всячески его поддевал, теперь он был на коне, теперь он мстил этому бытовому, антисемиту за все оскорбления.

   — Да, я еврей, — говорил он гордо. — А ты ворюга и скупердяй. Видишь, дело вовсе, не в национальности, а в складе твоего поганого характера. Козлов молчал. Он понимал, что лишен слова на многие часы. Оправдания ему не было.

   Кирюха внимательно осмотрел решетки на окнах, решетчатую же дверь, попытался просунуть между прутьев свое плечо — куда там!

   — Ну вот и все, — сказал Веня. — Сейчас придет переводчик, вызовут консула из российского посольства, тот скажет, что мы бандиты, и сидеть нам в японской тюрьме, пока в самом деле не начнется двадцать первый век.

   «А правильно, — скрежетал зубами Турецкий. — Не суйся со свиным рылом в калашный ряд. Это с самого начала был какой-то бред. Ехать в Японию с нашими российскими физиономиями, не зная языка, вообще мало что зная про эту страну... Что за черт меня попутал? Почему я решил, что это будет легкая прогулка за машиной? Меркулов же, кажется, прямо говорил, ничего не скрыл. Нет, я решил, что уже совсем суперменом в «Пятом левеле» заделался. Ну и поделом!»

   — А у них есть смертная казнь? — спросил Веня. — Что мы вообще про эту страну знаем? Ничего!

   — Почему? — сказал Кирюха. — Я кое-что про Японию знаю

   — Теперь узнаешь еще больше — времени будет достаточно, — откликнулся Веня — Тут, говорят, в тюрьмах прекрасные библиотеки. Даже компьютеры ставят в камеры, можно выйти в Интернет, пообщаться с соотечественниками.

   Кирюха вспомнил свою безответную любовь, артистку Алферову, и терялся в догадках, есть ли у нее компьютер, сможет ли он с ней общаться хотя бы по электронной почте.

Словом, ребята со своей участью смирились.

   Александр теперь удивлялся, как они вообще продержались тут эти несчастные дни. И дело было не только в стране, где они были чужеродным телом, как заржавленный осколок, который тело это стремится вытолкнуть во что бы то ни стало, тем более если этот осколок ворочается своими ржавыми зазубринами.

   Самая главная беда была в них самих, в команде, которая была — и Турецкий впервые отдал себе в этом полный отчет — неуправляемой.

   Ребята словно пошли вразнос. Мелкие подначки, перепалки, перерастающие в ругань. Какое-то противное раздолбайство. С этим Александр ни смириться, ни, увы, справиться пока не мог.     

   Он, конечно, понимал, что ребята просто растерялись, что ждут точной, верной и мудрой команды, а команды нет, Турецкому нечего им приказать. Он вообще для них еще не авторитет, да и какой он авторитет, если сам не знает что делать.

   - А ведь это, мужики, кто-то нас предал, — вдруг остановился он.

   Эта мысль давно зрела в головах у всех. Но высказать ее вот так, вслух, было страшновато, тогда получалось, что они вообще какие-то мальчики для битья, игрушки в неведомой им большой игре. Кому хочется осознавать себя не разведчиком, а оловянным солдатиком?

— Как пить дать, — сказал Кирюха. — С самого начала...

— Я сразу подумал, — перебил его Веня, — когда еще...

— И мертвый Бабухин! — перебил Турецкий.

— Нет, раньше, когда у нас на счету «бабок» не оказалось, вот когда, — запальчиво проговорил Веня. — Почему не было денег? Почему?!

   — А может, это я что-нибудь перепутал? — не очень уверенно сказал Александр.

   — Ты ничего не перепутал. Это же Чернов при нас говорил: девичья фамилия матери Чеснокова. Волошина!

— М-да, — почесал небритый подбородок Александр.

— Потом — «коммуну» накрыли.

   — Ну, её, может быть, давно накрыть собирались, — играл скептика Турецкий, хотя и сам складывал факты в срочную цепь.

   — Aгa! Собирались давно, а накрыли именно в тот день, когда мы приплыли! — хлопнул в ладоши Веня.

   — Действительно, «Приплыли», картина Репина, — мрачно заметил Кирюха.

   — А зачем им это все, на хрен, нужно было? — задал вполне резонный вопрос Веня. — Не проще ли было взять нас за микитки в том же порту?

   — Не-ет, — задумчиво протянул Александр. — В порту еще не за что было, А вот, скажем, в доме этом, где Бабухин убитый был, там запросто.

   — Ну чего теперь гадать — все равно взяли. — Кирюха встал на руки и прошелся по камере из угла в угол.

   Это занятие и Вене показалось интересным, он тоже легко встал на руки и тоже прошелся из угла в угол.

   Козлов только ласково улыбался всем. Его еще, понятно, не простили, до него еще даже не добрались как следует. Возможно, будут больно бить.

   А Турецкого снова больно царапнула безалаберность ребят. Вот сидят в японской каталажке, а им все до лампочки.

   —  Отставить, — сказал Александр. — Тут надо всё до конца додумать...

   — Да чего думать, — ловко опустился на ноги Кирюха, — теперь нам об одном думать надо — как шкуры свои спасать.

   —  Да нам сейчас только и делать осталось, что думать! — разозлился Александр. — У нас другого пути нет, как мозгами шевелить! Вы же понимаете, что это только повод — краденая машина...

При этих словах Митяй вжался в стену еще больше.

   — ...что теперь нас могут судить как шпионов, а с такими делами мы тут не только двадцать первый, двадцать второй век встретим!