— Что это такое?
Она снова находит взглядом мой взгляд.
— Лия, он разрезал ее. Усыпил ее, а потом разрезал. Это был единственный способ спасти жизнь ей и, скорее всего, вам с сестрой. И когда он сделал разрез, то вместо того, чтобы вытащить первой Элис, схватил тебя. Элис была ближе к тому, чтобы родиться обычным путем, но ты оказалась ближе к сделанному им разрезу. Я не думаю, что ты изначально должна была появиться на свет первой.
— Но откуда ты знаешь? Как тебе стало известно это все?
Она качает головой.
— Я не знала. Мы не знали. Проснувшись, твоя мать произнесла благодарственную молитву за свое спасение и спасение вас с Элис, и мы никогда больше об этом не говорили. Только потом, начав подозревать, что Вратами окажешься ты, я догадалась, что это может быть следствием врачебного вмешательства в процесс твоего рождения.
— Но даже так… откуда ты знаешь, что так не было суждено изначально?
— Потому что я вижу выражение глаз Элис, Лия. И боюсь, это выражение появляется, когда она смотрит на тебя. — Тетя Вирджиния оглядывается по сторонам, как будто кто-то мог бесшумно прокрасться в комнату, пока мы тут сидим и разговариваем. — Я вижу ее гнев, ее томление, ее страсть. А в тебе…
— Что во мне?
Тетя пожимает плечами.
— В тебе я вижу что-то иное… подлинное — что присутствовало в тебе с самых ранних лет, когда ты была еще маленьким ребенком.
Огонь в камине почти погас, от его ускользающего тепла комната кажется еще более холодной, еще более пустой, мертвой. Лишь через некоторое время взгляд тети Вирджинии соскальзывает на мою руку.
— Можно взглянуть? — осторожно спрашивает она, как будто просит позволения взглянуть на нечто куда более интимное, чем просто запястье.
Я киваю и вытягиваю руку вперед. Теплые сухие пальцы касаются мягкой кожи у меня на запястье, закатывают рукав ночной сорочки.
— О! — Голос ее полон изумления. — Она… она другая!
Я гляжу на отметину.
— Что ты имеешь в виду?
— Я никогда не видела такого вот знака. — Тетя бережно проводит по отметине кончиком пальца. — Врата… да, на них всегда знак Йоргуманда. Но я никогда не видела, чтобы в середине стояла буква «С».
Упоминание об отметине заставляет меня осознать, что я еще не рассказала тете Вирджинии о Соне и Луизе.
— И вот еще что…
— Да?
— У Сони с Луизой тоже есть отметины, только они совершенно такие, как ты описываешь. В них, в отличие от моей, нет буквы «С». Как ты думаешь, что это значит?
Она заглядывает мне в глаза.
— Не знаю, но я вот гадаю, не имеет ли это какого-то отношения к остальным…
От этих слов я резко выпрямляюсь в кресле.
— Каким еще остальным?
— Другим детям с такой отметиной. Которых искал твой отец. Которых привозил в Нью-Йорк.
Мне кажется, будто у меня останавливается сердце. По спине ползет холодок предчувствия.
— По-моему, тебе стоит рассказать мне толком, о чем это ты.
Она кивает.
— Все началось после гибели твоей матери. Твой отец начал проводить в библиотеке многие часы. — Глаза тети разгораются от воспоминаний. — Он всегда любил библиотеку, конечно, но тогда… тогда она превратилась в его убежище. Мы его почти что и не видели, а скоро он начал получать странные письма и ездить в дальние поездки.
— А при чем тут все остальные?
— Он действовал по списку. Списку мест и имен.
Я качаю головой.
— Не понимаю. Что ему проку в каком-то списке?
— Не знаю, он не говорил мне. Но он привез двоих из этого списка сюда.
— Кого? Кого он сюда привез?
— Девочек. Двоих. Одну из Англии, а вторую из Италии.
В этих словах кроется смутное обещание, надежда на то, что я смогу хоть что-то понять, но я пока не готова делиться этой надеждой. Тетя Вирджиния поднимается и старается разжечь затухший огонь, а я сижу, глядя на мерцающие угли, пытаясь понять все сказанное нами сегодня. И хотя теперь я знаю больше, гораздо больше, чем прежде, тайна лишь сгустилась.
Но есть и еще одна загадка, которую я могу решить здесь и сейчас.
— Тетя Вирджиния, а можно мне посмотреть?
Она отворачивается от огня. По глазам ее я читаю: она понимает, что именно я имею в виду. Она возвращается в кресло, садится и молча, без единого слова, протягивает вперед руку. Отвернув манжету ночной сорочки, я вижу лишь ровную, гладкую кожу тонкого запястья. Ни следа отметины. Я киваю.
— Так я и думала.
Голос мой в тишине комнаты звучит как-то одеревенело, точно чужой.
— Лия, мне так жаль. Я не хотела, чтобы ты это знала.
Ей и вправду очень жаль — я вижу, какие встревоженные морщинки пролегли у нее вокруг глаз, как плотно стиснуты губы. Я пытаюсь улыбнуться в ответ, но улыбка так и не достигает моего лица.
— Тетя Вирджиния, ничего страшного. По-моему, я уже и так знала. Знала с самого начала.
Теперь, по крайней мере, мне не надо бояться тети. Я не могу заставить себя думать о других вещах. О моей матери и о том, что она была Вратами. Поэтому я сосредоточиваюсь на том единственном, что могу изменить.
— Тебя Вирджиния, а где ключи?
— Какие ключи?
Я внимательно смотрю на ее лицо, но в нем нет чувства вины. Нет таинственности.
— Ключи, что упоминаются в пророчестве. В книге. Ключи к тому, чтобы избыть пророчество.
Тетя качает головой.
— Я же тебе говорила — твой отец был очень скрытен. Боюсь, что саму книгу я никогда и в глаза не видела.
— Но как же ты исполняла роль Хранительницы, не зная пророчества?
— Меня учила и наставляла моя тетя Абигайль, тоже Хранительница. — Она опускает глаза на руки, судорожно стиснутые на коленях, и лишь через несколько мгновений снова смотрит мне в лицо. — А теперь моя задача — научить Элис ее роли Хранительницы. Сказать правду, мне следовало уже давно начать ее учить. Но, должна признаться, я ничего такого не делала.
Я качаю головой.
— Почему?
— Хотелось бы мне сказать, что, мол, сама не знаю, но это была бы ложь. — Она вздыхает. — Я надеялась, что ошибаюсь, что Хранительница ты, а Врата — Элис, потому что я не могу себе представить, как учить Элис этой роли. И не могу себе представить, чтобы она стала ее выполнять.
— Но… если ты научишь ее… если ты объяснишь ей, как быть настоящей Хранительницей…
Тетя не дает мне закончить.
— Лия, ты должна понять одну вещь: даже среди нас, выполняющих предназначенную нам роль в пророчестве, встречаются разные степени силы. Способности Хранительницы заключаются, как в ее готовности исполнять свою роль, так и в ее внутреннем могуществе. Большинство из нас готово исполнять выпавшую нам роль — но не все. Опять же, иные рождаются с экстраординарными силами, а другие… другие с меньшими. Боюсь, должна причислить себя к последним. Твоя мать была гораздо сильнее. Собственно говоря, она была Заклинательницей, а у меня сил хватало разве что на то, чтобы просто странствовать по Равнине.
Я, кажется, начинаю понимать, хотя мне и не нравится то, куда ведет меня это знание.
— Так Хранительница вовсе не обязательно удерживает души?
— Роль Элис была бы весьма значительна, если бы она только захотела ее исполнять, — однако если у нее такого желания нет, ни о какой роли и речи быть не может. Хранительница лишь сторож… часовой, если хочешь. В обязанности Хранительницы входит следить за сестрой, кою зовут Вратами, пускать в ход все доступные ей силы, дабы не позволять душам вступать в наш мир и побуждать Врата сопротивляться отведенной ей роли. Но это не всегда помогает. Души все же проникают в наш мир — за все прошлые столетия их набралось сотни, а может, и тысячи. Никто не может сказать доподлинно, сколько их уже ждет пришествия Самуила, но мы делаем все, что в наших силах, дабы ограничить их численность. Если Судный день когда-нибудь придет, наше преимущество окажется в том, что войско Самуила будет как можно меньше. — Она пожимает плечами. — Больше мы сделать ничего не можем.
Сама не знаю, чего я ждала. Только не этого. Наверное, надеялась, что существует какой-то верный ответ… что тетя Вирджиния владеет какой-то информацией, которая позволит мне сразиться с душами и отыскать ключи.
